7. Белая полоса (1/2)

Кэйа очнулся неожиданно, будто от удара по затылку. Резко подскочив с кровати, он незамедлительно ринулся к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха. Его тело двигалось на автомате, а не проснувшийся до конца разум упрямо отказывался воспринимать происходящее за действительность. Он задыхался, чувствуя, как невидимая петля стягивает его горло сильнее и сильнее. Руки дрожали будто в лихорадке, а холодный ночной воздух проникал в легкие с трудом, словно через узкую щель. Кэйа зажмурился, опираясь руками о подоконник, чтобы не упасть на пол, и перед глазами замелькали образы, которые кошмаром засели в разуме. Его затягивало в страшный водоворот из воспоминаний и переживаний, смешавшихся друг с другом, превращающихся в жуткое создание, которое постепенно завладевало рассудком Кэйи.

Мучительная безысходность, поглощающая все остальные чувства тревога, навязчивые мысли, крутящиеся в голове, — всё это породило один из самых ужасных ночных кошмаров, которые когда-либо видел Кэйа. Ему, как в детстве, сначала снилось что-то спокойное, умиротворенное; уставший после тяжело дня разум генерировал светлые картинки, которые когда-то давным-давно своими глазами созерцал маленький Кэйа: его залитая светом огромная комната, домашняя терраса, любимый конь по кличке Маг, отец, читающий в кресле.

Потом... резкая вспышка света, но не нежная, а ослепляющая, уничтожающая, лишающая обозрения, — и комната Кэйи померкла, на полу домашней террасы протянулась дорожка крови, любимый конь ртом, полным пены, пытался делать последние судорожные вдохи, а отец все так же сидел в своем кресле с тяжелой книгой на коленях, однако больше не читал, а, как и конь Кэйи, умирал с начисто пробитым черепом.

Кэйа смотрел на отца так, как будто сам совершил это убийство. Он смотрел в его потухшие глаза и ему мерещились бледные глаза коня. Всматриваясь, пытаясь понять, кто перед ним — отец или все-таки Маг, — Кэйа даже не почувствовал, как кто-то дотронулся до его спины. Позади него стоял мальчишка, ниже на несколько голов, чистый, накрахмаленный, с огненно-рыжей копной волос.

— Кэйа, ты наконец-то приехал! — захохотал мальчик, хватая Кэйю за руку. И вот теперь они бежали по длинным, нескончаемым коридорам огромного поместья и смеялись. Мальчик резко остановился, прижал палец к губам и посмотрел на Кэйю большими, горящими восторгом глазами.

— Я покажу тебе кое-что секретное, — сказал он шепотом, отодвигая полог, свисающей со стены. — Я случайно увидел, как папа пользуется этим тайным ходом. Он просил меня никому не рассказывать, но с тобой я все-таки поделюсь.

— Правда? — восхитился Кэйа. Он снова был маленьким, потому что смотрел на Дилюка прямо, не склоняя головы, и чувствовал воистину детское предвкушение. — Хочешь, как-нибудь я приду к тебе через него? Мы с тобой будем играть хоть целый день!

Дилюк радостно закивал. Его ладонь прижалась к камню в стене, и послышалось громоздкое движение какого-то механизма. Спустя долгих несколько секунд перед мальчишками открылся настоящий секретный тоннель. Он был темным, ничем не освещенным, мрачным, и, чтобы понять, куда он ведет, Кэйа сделал смелый шаг вперед. Через мгновение чьи-то руки затянули его внутрь.

И тогда наступило долгожданное пробуждение. Кэйа дышал, по крайней мере пытался. Он все-таки осел на пол, опустившись на колени и потеряв под ногами какую-либо опору, и с остервенением пытался избавиться от нагрянувших воспоминаний.

Много лет назад, после того как Дилюк показал тайный ход в своем доме, Кэйа по привычке рассказал об этом своему отцу. Он щебетал, как птенчик, сидя у него на коленях, и каждое сказанное слово встречалось все более и более одобрительной улыбкой отца.

— Мой юный принц, — отец явно был в хорошем расположении духа, потому что он нечасто с такой нежностью обнимал Кэйю, как делал это сейчас. — Я не мог и мечтать о таком сыне, как ты. Ты — моя главная надежда, — и он прислонился губами ко лбу ребенка. Кэйа счастливо улыбался, думая, что он и его отец — нерушимое единое целое; мечтая вновь оказаться в доме Дилюка, еще немного побегать по коридорам в поисках чего-то интересного, чтобы порадовать новым рассказом отца. Но этого больше не случилось. Потому что спустя пару дней дом Рагнвиндров погрузился в беспробудный траур.

Спустя годы воспоминания о детской дружбе с Дилюком покрылись пылью, заткнутые куда-то в темный уголок подсознания. Кэйа не думал о том, что произошло тогда, а когда узнал, то его сердце не тронула даже тень сочувствия. Это были привычные для всех аристократов междоусобные войны, которые порой велись веками. Поэтому удивляться и ужасаться не стоило.

Кэйа знал, что отец не смог захватить власть и земли, принадлежавшие Рагнвиндрам, потому что наследник рода все еще был жив и носил статус аристократа. Каким образом ему удалось спастись — Кэйа не знал. Отец тоже.

Впрочем, на этом всё закончилось. О Рагнвиндрах никто не упоминал, и отец со скукой, присущей избалованному ребенку, отпустил затею захватить их власть, как будто для него всё это было не более, чем интересной, но смертельной игрой. Но на самом деле Кэйа понимал, чего отец хотел и чего все-таки добился: он уничтожил Крепуса, он лишил клан влияния, он запятнал их имение кровью, и это было его главной целью.

Но отец даже не подозревал, что порождение Крепуса — милый, умненький мальчик Дилюк — окажется сильнее в несколько раз. За свою беспечность он и поплатился.

Всё было циклично. Эффект бумеранга работал поголовно в отношении всех.

Кэйа познал это на своем опыте, но был готов еще раз закинуть этот же бумеранг в сторону Дилюка. Даже если в итоге Кэйю ударит еще сильнее. Желание осадить Дилюка стало одной из главных мишеней, в которую Кэйа целился изо всех сил. Надо оправдать ожидания и застать его врасплох, как когда-то отец застал врасплох Крепуса. Неоспоримо, это было новое противостояние, а может — продолжение того, что было начато их отцами.

Кэйа вернулся в постель и достал из-под подушки один из своих секретов. Перчатки, которые господин Рагнвиндр забыл забрать из столовой минувшим вечером. Кэйа почему-то не оставил их в господском доме, а спрятал в карман, как какой-то мелкий жулик — чужой бумажник. Сейчас он прикасался к ним и думал о том, что, возможно, внутри они все еще хранили тепло своего хозяина. Поддавшись какому-то порыву, Кэйа натянул их на свои руки и понял, что его пальцы недостаточно длинны, а ладони - узки.

С негодованием и остервенением стянув с себя перчатки, Кэйа закинул их обратно под подушку и уткнулся в нее лицом. У Дилюка руки были не только крепче и сильнее, чем у Кэйи, они к тому же были способны на многое, хоть и казались изящными и бледными, в отличие от рук Кэйи, которые не сделали ничего, чем можно было гордиться.

Мысли о Дилюке становились уже чем-то обыденным. Он думал о нем постоянно, каждую свободную минуту вспоминая те или иные фразы, которые он говорил. Конечно, Кэйа вспоминал и первую встречу с ним: он, выряженный как в последний раз, весь в искрящихся блестках, под прицелом презрительного взгляда… И тихое «уходи», которое застыло в ушах оглушительным криком.

Мысли скакали от крайности в крайность. Кэйа мог бесконечно думать о том, как сильно, до боли в груди он ненавидит Дилюка, а потом размышлять, как господину Рагнвиндру удается оставаться таким неприступным даже в собственным доме. Кэйа пытался понять, какой Дилюк человек на самом деле, каким он является перед самим собой, что он прячет под маской безразличия. Неужели он и правда был таким по-настоящему? Неужели он смотрел на себя в зеркало и тоже, как и все окружающие, видел человека, лишенного теплых эмоций, лишенного мягкого выражения в своих чертах?

В немного спутанных и кажущихся сном воспоминаниях Кэйи Дилюк был другим. Может поэтому Кэйа и не верил в то, что детские воспоминания о нем были правдой. Добрый, открытый, доверчивый ребенок не мог стать чудовищем. Он не мог запереться в своем мире, как сделал это Дилюк. Тот ребенок был совершенно другим, чуждым, не имеющим ничего общего с молодым господином Рагнвиндром. Лишь схожие черты лица определяли их родство. Но они все равно были разными людьми.

Кэйа устало вздохнул. Он оказался в настоящем заточении, так еще и пообещал удивить Дилюка своими ухищренно-продуманными действиями. О чем он думал, когда говорил с ним? Кэйе не надо было вести войну против Дилюка в его же доме, стоило думать о том, как выбраться из него, а потом уже нанести ответный удар из своего собственного убежища. Но сказанного не воротишь. И упрямство не позволяло забыть о данном обещании. И, чтобы исполнить его, надо было подобраться к Дилюку ближе. Излюбленный удар в спину всегда был наисильнейшим.

***</p>

Утро началось суматошно. Аделинда практически вбежала в комнату Кэйи, бледная и напряженная. Но она не сказала ему ни слова, просто дождалась, когда он подготовится к началу рабочего дня. Они направились в сторону дома, и Аделинда шла так быстро, что Кэйа едва поспевал за ней. В доме их встретил Эльзер — один из важнейших персон среди прислуги. Кэйа заподозрил, что он был кем-то вроде секретаря, хотя, кажется, занимался делами и поважнее ведения бумажного учета.

Эльзер кинул в сторону Кэйи мимолетный хмурый взгляд. Этот мужчина всегда куда-то торопился, даже говорил быстро, будто у него не было времени болтать по пустякам. Несмотря на это, Эльзер был достаточно неуклюж: постоянно терял, а потом искал свои вещи; ронял практически все, что попадало ему в руки, а потом долго ползал по полу, собирая всё по углам. Тем не менее, Дилюк, видимо, доверял ему много важной работы. Чем это было обусловлено Кэйе было неизвестно, хотя, возможно, Эльзер просто был предан, как и Аделинда, и никогда не подставил бы своего господина.

Сейчас Эльзер пребывал в еще большем волнении, чем обычно. Его состояние мигом передалось и Аделинде, и они оба принялись суетиться — кто как мог. Эльзер нервно расхаживал по гостиной, заложив руки за спину, а Аделинда, привыкшая не показывать истинные эмоции, нервно перебирала какие-то документы, переданные ей Эльзером.

— Он будет с минуту на минуту, — бормотал Эльзер себе под нос, поглядывая на мирно тикающие часы на стене.

Аделинда кивнула, а потом посмотрела на Кэйю — долгим, пронизывающим взглядом, который, кажется, был обращен куда-то в пустоту. Кэйа стоял неподалеку и смотрел на происходящее, скептично вскинув бровь, — и ничего не говорил. На его лице замерла едкая усмешка, которую Аделинда могла расценить как злорадствующую. Но, кажется, ей было не до этого.

Когда в комнату вошел мужчина, все резко обернулись к нему, включая Кэйю, явно ожидая увидеть господина Дилюка. Но вместо него в дверном проеме стоял худой, усатый, величавый работник, чем-то похожий на важную птицу. Он явно был одним из слуг — об этом свидетельствовали потертые сапоги, навсегда отпечатавшиеся на руках виноградные пятна и стойкий запах алкоголя, но выглядел он, как разорившийся аристократ, пытающийся удержать в своем образе снобизм.

— Коннор, — с чувством выдохнула Аделинда, но тут же взяла себя в руки и продолжила говорить привычным строгим тоном: — Это Кэйа, «дарованный», за которым надо приглядывать.

Она кивнула в сторону Кэйи, а потом снова перевела взгляд на Коннора и закончила:

— Сегодня он под твоим надзором. Постарайся не огорчить господина.

Коннор едва не схватился за сердце, как будто лишь предположение Аделинды, что он сможет доставить Дилюку какие-то неудобства, оскорбило его.

— Разумеется, — закивал он, смерив Кэйю долгим, оценивающим взглядом. — Надеюсь, всё обойдется.

Эльзер и Аделинда почти синхронно поджали губы, показывая совершенно разные чувства: Эльзер — задумчивость, а Аделинда — суровую уверенность. В это мгновение в гостиную вошел Дилюк.

Он поспешно натягивал на свои руки перчатки, и Кэйа тут же вспомнил о том, что у него под подушкой спрятаны другие, тоже принадлежавшие Дилюку. Господин Рагнвиндр был одет немного иначе: в строгий черный сюртук (начинало холодать) и высокие дорожные сапоги. Он выглядел еще неприступнее, чем обычно. К тому же на его поясном ремне были прикреплены ножны с достаточно громоздким мечом, рукоять которого была украшена красными камнями — кажется, настоящими рубинами. Это делало его похожим на опытного воина, погубившего сотни жизней. Кэйа понял, что, если Дилюк предстанет перед ним в таком виде — скрыться будет некуда.

Дилюк быстро окинул взглядом всех присутствующих, кроме Кэйи, и, решительно кивнув, вышел. Этот жест Аделинда и Эльзер восприняли как знак и ринулись вслед за своим хозяином. Они миновали главный вход. Кэйа выглянул из окна и увидел экипаж, запряженный тройкой лошадей. Дилюк, Эльзер и Аделинда скрылись так же быстро, как и появились. Кэйа только и видел из окна отдаляющийся экипаж.

***</p>

Коннор оказался виноделом. Он не мог оставить свое хозяйство, поэтому повел Кэйю за собой — вниз в винные погреба, где хранилось настоящее рагнвиндровское золото: вино, известное на весь мир. Кэйа чувствовал невероятное предвкушение. Он питал особую слабость к винам, которые создавались у Рагнвиндров. Впервые он попробовал их, будучи подростком, и прежде никак не мог перестать ощущать дурманящий вкус на языке. А в момент, когда виноградный аромат усилился, Кэйа понял, что ему было просто необходимо хотя бы промочить горло.

На руку было еще и то, что Коннор оказался сговорчивее всех, кто обитал «на поверхности»: Аделинды, Эльзера и Дилюка. Усыпить его бдительность было раз плюнуть, и уже спустя полчаса Коннор рассказал Кэйе, что же на самом деле случилось и «почему пошла такая пьянка», как он выражался.

— В стороне южных угодий проблемы, — говорил он, постукивая по огромной деревянной бочке рукой. — Аделинда сказала, что, кажется, какое-то нападение. А там плантации.

— Виноградники? — уточнил Кэйа, подставляя палец под медный кранчик, прикрученный к бочке, у которой стоял Коннор. С крана медленно капала алая жидкость — вино. Кэйа тут же запустил палец в рот, кончиком языка ощущая знакомый и невыносимо прекрасный вкус. По его телу даже пробежала морось.

— Именно, — печально вздохнул Коннор. — Слава богу, что весь урожай уже собран. Но сейчас там идет подготовка на зиму… Неужели напал кто-то из «своих»?

Кэйа передернул плечами, теперь больше заинтересованный в том, где найти чашку и как незаметно открыть кран.

— Понимаешь, — еще раз вздохнул Коннор. — Если с плантациями что-то произойдет, то вряд ли винокурня сможет восстановить прежнее величие.

— Почему? — удивленно спросил Кэйа, бродя вокруг бочки, будто коршун — над своей добычей. Коннор, кажется, в упор не замечал намерений Кэйи, полностью отдавшись разговору.

— Дело в том, что господин Дилюк — не инноватор, — кажется, этой теорией Коннор хотел поделиться хоть с кем-то, кто мог его выслушать, не перебивая. Кэйа вполне подходил. — После ухода господина Крепуса винокурня, хоть и продолжила существовать, значительно сдала позиции.

— Да? — протянул Кэйа, присев перед бочкой на корточки, отчаявшись окончательно. Коннор и на это не обратил никакого внимания.

— Да… Господин Дилюк не прикладывает столько усилий, сколько прикладывал господин Крепус в свое время. Помнится мне, он спускался прямо сюда и беседовал со мной целыми часами, рассказывая о своих планах. Мы были друзьями… Нет! Напарниками!

«Ясно», — с усмешкой подумал Кэйа. Было очевидно, что никакими друзьями и напарниками они на самом деле не были.