Глава 39 (1/2)

Гарри не стал искусственно растягивать время и постарался как можно скорее покончить с завтраком. Юношу терзали сомнения: лезть в голову крёстного совершенно не хотелось. Мысли — это слишком личное. Их не выставляют на всеобщее обозрение. Человек должен сам выбрать, кому и что рассказывать. Сейчас же получается, что Гарри собирается нарушить неприкосновенность внутреннего мира крёстного. Это было мерзко. Но необходимо.

— Готов? — Волдеморт ощущал душевные метания парня. И они ему были совершенно непонятны.

— Нет, — честно ответил Гарри, отодвигая пустую тарелку в сторону. — Но разве это что-то меняет?

— С подобным настроем не стоит заниматься ментальными практиками, — заметил Снейп, с безучастным видом стоявший возле камина и не спускавший с Поттера пристального взгляда.

Гарри раздражённо посмотрел на зельевара и нервно сжал пальцы в кулак.

— Я знаю, профессор, что любая магия требует уверенности, — устало проговорил Поттер, уткнувшись взглядом в свои руки. — Я, наверно, кажусь вам жалким…

— Нет, Поттер, не кажешься, — голос Снейпа был холоден, как арктический лёд. — Это естественно, бояться сделать столь серьёзный шаг.

— Правда? — в голосе Марволо слышался неприкрытый интерес. — Лично для меня легилименция не составляла никогда особого труда. Даже в раннем детстве. Впрочем, возможно, причина в том, что у меня к этой дисциплине врождённая склонность.

— Или в том, что все люди для тебя не ценнее букашек, — мрачно заметил Гарри. В его словах не было ни намёка на обвинение, лишь констатация факта.

— Может быть, — согласился с его предположением Лорд. — Что мешает тебе относиться к этому так? Совесть не грызёт тебя, когда ты используешь тёмную магию на манекенах. Здесь же всего лишь проникновение в разум. Причём ты делаешь это не по собственной прихоти, чтобы вызнать секреты Блэка или подчинить его своей воле, а исключительно по медицинским показаниям. Так в чём проблема?

У Гарри не было ответа на этот вопрос. Только острое чувство неправильности этой затеи.

— Это всё гриффиндорская правильность, — озвучил своё мнение Снейп. — И тлетворное влияние Дамблдора. Он при поддержке остального педсостава Хогвартса много лет вбивает в голову молодёжи свои представления о том, что хорошо, а что плохо. Тёмная магия — плохо. Правда сам директор тёмный маг по своей направленности, но кто об этом знает? — Гарри с Волдемортом синхронно вздрогнули и посмотрели на зельевара глазами, полными изумления. — Копаться в чужой голове плохо, это нарушает неприкосновенность личности. При этом Альбус постоянно считывает поверхностные мысли собеседников, особенно ничего не подозревающих студентов, но это исключительно для всеобщего блага.

Северус замолчал, давая Гарри несколько секунд на обдумывание полученной информации.

— Мир не делится на белое и чёрное, Поттер, — голос Снейпа звучал завораживающе, вкрадчиво, с бархатными обертонами, а на дне чёрных глаз полыхало адское пламя. — Мне казалось, ты это уже успел понять.

— Понять и принять — совершенно разные вещи, профессор, — заметил Гарри, без тени страха глядя в чёрные омуты своего собеседника. — Я, благодаря Марволо, много чего понял. С принятием пока проблемы.

— Ваши рассуждения, бесспорно, крайне занимательны, господа, — подал голос Волдеморт, с тщательно скрываемым интересом наблюдавший за взаимодействием отца и сына. — Но, быть может, отложим софистику до лучших времён?

— Да, конечно, — Гарри покорно разорвал зрительный контакт и повернулся к Марволо. — Что я должен делать?

***</p>

Велев Кричеру не сводить глаз с Люпина и не пускать его к ним, Гарри заперся вместе с Марволо и Снейпом в спальне Сириуса. Лёгким взмахом волшебной палочки Волдеморт трансфигурировал неудобный деревянный стул в мягкое кресло, которое он поставил в изголовье кровати больного. Снейп протянул Поттеру пузырёк с зельем, которое тот залпом выпил. Вторую порцию снадобья зельевар влил в горло Блэку.

Гарри удобно устроился в кресле и обеими руками обхватил ладонь крёстного, прикрыв глаза. Он услышал голос Волдеморта, проговорившего слова неизвестного заклинания, а затем почувствовал, как по телу медленно, начиная от ладоней, начал распространяться холод.

— Холодно, — тихо проговорил Поттер, не вполне уверенный, что так и должно быть. Однако ответа не последовало.

Открыв глаза, Гарри с изумлением обнаружил себя стоящим на пороге дома Поттеров — Марволо показывал ему воспоминание о визите в Годрикову впадину. Дверь была нараспашку — значит, Волдеморт уже совершил своё чёрное дело.

Гарри осторожно вошёл внутрь, чувствуя, как неприятный комок застрял в горле: на полу возле лестницы лежало тело Джеймса Поттера. Гарри был готов к этому, только вот сердце всё равно предательски сжалось при виде остекленевших карих глаз, смотревших куда-то в потолок.

Сверху донёсся какой-то непонятный шум. Гарри поспешно поднялся на второй этаж и направился прямиком в детскую. Понимая, что вряд ли сможет спокойно вынести вид тела своей матери, юноша специально смотрел прямо перед собой, не опуская взгляд на пол.

В детской гриффиндорца ожидал сюрприз: возле кроватки стоял Сириус, с трепетом прижимая к груди маленького Гарри.

— Сириус, — взрослый Поттер осторожно окликнул крёстного, но тот, казалось, даже не заметил этого, продолжая осторожно укачивать младенца, уже мирно спящего на его руках.

— Я никому тебя не отдам, — бормотал Блэк. — Никто не причинит тебе вреда.

В этот момент на лестнице послышались громкие шаги, словно в дом вошёл слон. Гарри отступил на шаг в сторону, чтобы иметь возможность увидеть дальнейшее развитие событий — Марволо настрого запретил ему во что-либо вмешиваться, наказав сначала понаблюдать за видениями крёстного и определить, что именно держит его в выдуманном мире.

Спустя пару секунд в комнате появился Хагрид. Гарри знал, что именно полувеликан забрал его из разрушенного дома, так что это не стало для юноши неожиданностью. А вот реакция Сириуса была, мягко говоря, странной. Стоило только лесничему появиться на пороге комнаты, как Блэк выхватил волшебную палочку и послал в того оглушающее заклинание, не дав сказать ни слова.

— Я никому тебя не отдам, — повторил Блэк, обращаясь к ребёнку у себя на руках. — Никаких Дурслей! Никакого Дамблдора! Только ты и я.