Конец. Часть 1 (1/2)

Все вокруг ей кажется белым.

Белый слепит глаза, застилает возможность разглядеть то, что находится дальше, очищает ее.

Она ступает куда-то — ориентира совсем нет — что-то хрустит под ногами, и Т/И, опускаясь на одно колено, понимает, что это снег.

Набирает полную ладонь, сжимает, ожидая, что тот растает, но кожа сухая — хлопья остаются целыми.

Искусственными — думает Т/И — ненастоящими.

— Не ждал тебя здесь так рано.

Девушка нервно подрывается, бросает взгляд через плечо, замечает едва уловимую фигуру мужчины.

Незнакомец выглядит карикатурным в своей чёрной одежде, грубо прорисованным в этом чистом месте.

Т/И осматривает его с головы до ног. Узнает тяжелый плащ с погонами на плечах, цепляется за расстегнутый ворот белоснежной рубашки, за широкий ремень, что утягивает брюки на талии, тонкий, едва заметный золотой узор, что сплетаясь, превращается в змею на рукавах. Тяжело дышит, замечая, как переливаются камни на обручальном кольце мужчины, но перстня самого Дома Т/И так и не находит.

Пространство сужается, медленно затягивая свет в плотные ткани и тухнет окончательно.

Когда она моргает в следующий раз, вокруг появляется знакомый кабинет.

— Здесь, дочка.

Т/И дёргается от низкого голоса, осматривается: глядит на лампады в углах комнаты, на тихо потрескивающий камин, что освещает пространство рыжим, на прочный дубовый стол.

Не удивляется.

— Я дома?

Ваурум — так знакомо — закатывает глаза и усмехается.

— В своей голове. — Задумывается. — Просто ты, наконец, позволила мне появиться.

Она сталкивает их взглядами: теперь уже едва уловимое золото во тьме у двоих человек. И ей хочется сорваться с места, утонуть в его объятиях, извиниться за все годы, что сомневалась в любви, но ноги словно прирастают к полу и сил хватает лишь на короткую фразу:

— Почему сейчас?

— Мы оба почти мертвы. Самое время поговорить.

Т/И передёргивает плечами, опускает взгляд на раскрытые ладони, подмечая, что те укрыты чёрными перчатками — как всегда было раньше — и удивлённо вскидывает бровь бросая:

— Почти?

— Да. Ты можешь вернуться, а можешь остаться здесь. Со мной.

С тобой, — думает Т/И, — ей нравится такой исход.

— И наступит покой?

Арейс хмыкает занимая место в кресле, ведёт пальцами вдоль ручек, обводит указательным пальцем бархатную обивку и кивает.

— Теперь — да.

— Да? — Девушка осматривает комнату и недовольно выдыхает. — Мне вечно негде присесть.

Отец замирает от ее слов, приподнимает уголок губ, после и вовсе начиная смеяться. Т/И немного погодя подхватывает его настроение, добавляет:

— Я могу узнать правду, зная, что ты будешь говорить моими словами и мыслями?

— Ну, — Арейс мягко касается подбородка, — я ведь никогда ничего от тебя не скрывал. Все было очевидно, осталось только собрать все вместе.

— Предательство мамы очевидным не было.

Мужчина вмиг становится серьёзным, откашливается, на минуту отводя взгляд, прикрывает глаза и тянет:

— Потому что мне не хотелось, чтобы ты знала.

Т/И хмыкает, топчется и смыкая руки за спиной, шепчет:

— Гвина, — очень холодно, — виновата в смерти дедушки и твоей собственной, почему я не должна была знать?

— Потому что, — Ваурум грустно улыбается, — я все ещё ее любил. — Добавляет: — Любить не значит прощать, так что, хм, — медлит, — я ее не простил, но разлюбить так и не смог.

— Не простил?

— Нет. — Мужчина качает головой и чуть щурит глаза. — Мне хотелось бы повернуть время вспять. — Качает головой. — Не чтобы спасти дом, но чтобы быть с тобой ближе и любить тебя дольше. Она забрала наше время, и это то, с чем я так и не смог смириться.

Забрала наше время, — думает Т/И, — забрала время нашей семьи.

— Тебе очень странно без шрамов, — Арейс обводит рукой своё лицо, — их нет только здесь или они исчезли ещё на Арракисе?

Девушка неспешна касается левой щеки, пытается нащупать борозды, что оставил Башар, но вместо них, сквозь перчатки, ощущается гладкая кожа.

— Я все это время была с ними.

Ваурум хмурится, снова смотрит на неё, добавляет:

— Стилгар говорил, что тебя выберут преподобной матерью на Арракисе. — Задумывается. — А для этого ты должна была пройти ритуал посвящения, шрамы бы исчезли сразу же. — Откашливается. — Как только организм бы перестроился.

— Ты договорился с наибом табра даже об этом?

— Ты спрашиваешь иллюзию в своей голове о том, что и сама могла бы заметить, если была бы чуть внимательнее, Йичойя?

— Почему Арракис, отец? Почему не любая другая колония, почему не Атрейдесы в конце концов?

Мужчина ее передразнивает:

— И правда, почему? — Прыскает. — Подумай, дочка, почему?

— Я, — замолкает, обводит взглядом тяжелый балдахин, — я бы не затерялась в других колониях? Не затерялась бы?

— Не стала бы той, кем стала сейчас. — Вздыхает. — Или предпочла бы не становиться?

Т/И выдыхает сквозь зубы, смотрит на отца виновато, снова прячет взгляд и фокусируется на перчатках.

— Я обещала, — трёт указательный палец большим, — что день очищения станет последним, где я видела столько смертей. Обещала, что сама никогда не стану их причиной.

— Но?

— Уничтожила ситч. — Сглатывает. — И там были люди, отец. Я, — мешкается, — а еще убила Фейда, хотя ведь обещала не делать и этого. Ему.

Мужчина хмурится от последней фразы, тянет строго и почти с укором:

— Были причины? — Смотрит как Т/И кивает. — И причиной был Пол?

— Сначала злость, потом Пол, позже ярость и желание отомстить. — Вздыхает. — Кузен убил ребёнка.

Ваурум хмурится сильнее, ведёт ладонью вдоль шеи, разминает, нажимая пальцами до бледных следов. Чеканит:

— Ребёнка Атрейдеса?

— Не нашего, — зачем-то уточняет Т/И, — да.

— Да.

Повисает пауза, лорд поднимается на ноги, двигается в ее сторону, и наконец приближаясь, мягко целует в лоб.

— Пойдём.

Пространство снова растягивается и девушка успевает заметить, как на заднем фоне рябят цифры перед тем, как кабинет тонет, превращаясь в астрономическую башню Тландиты.

Мужчина отодвигается, встаёт рядом с окном, бросает взгляд на заснеженные поля планеты и шепчет на родном языке:

— Hvad med Riemann-hypotesen?<span class="footnote" id="fn_30527976_0"></span> Цифры перестали быть загадкой?

— Нет. — Т/И щурит глаза. — Men jeg husker, at pointen stadig er at skabe en anden transportform.<span class="footnote" id="fn_30527976_1"></span>

— А зачем?

— Пряность конечна?

Ваурум оборачивается к дочери, качает головой, цокая на ходу.

— Опять начинаешь с очевидно-простых вещей? — Отворачивается. — Вспоминай комбинацию, на что она похожа?

Девушка хмурится, запускает руки в карманы, пытаясь нащупать прохладный круг, но мужчина ее обрывает:

— Ты все помнишь, напряги память.

— Не говори подобных глупостей, отец, — ищет усерднее, — количество комбинаций и цифр исчисляется миллиардами, я не вспомню.

— Пять, двенадцать, двадцать три, шестьдесят пять, сорок восемь, десять. — Замолкает. — Это говорю не я, это говоришь ты моими словами. Вспоминай.

— Я, — голос дрогнет, — я, — Т/И замирает, вглядывается в спину Арейса, — почему ты не смотришь на меня?

Фраза обрывается на полуслове, она замечает, как под ногами мужчины растекается красное пятно, тот оборачивается, и девушка видит, что у него нет глаз. Бледные губы шепчут ещё раз:

— Вспоминаешь?

Она срывается на крик, чувствует, как сквозь плотную дымку к ней прикасается несколько рук, пытается вырваться, но касания эфемерны и это не помогает.

Где-то на фоне слышится отчётливый говор Мартина, но все снова тухнет и мир иллюзий становится статичным. Ваурум глядит на неё привычным тяжёлым взглядом и уточняет:

— Все хорошо?

— Показалось. — Трясёт головой. На глаза падает прядь, и Т/И только сейчас замечает, что волосы будто укрыты пеплом. — Я помню только первые двести сорок три цифры и восемь тысяч сто пятьдесят комбинаций к ним.

Пеплом?

Как у дедушки?

Мужчина трёт переносицу, переводит взгляд куда-то за спину, а после сцепляет руки за спиной.

— На что похожи цифры? Кроме математических формул.

— Я думала о координатах, но, — замирает, — но они все приводили к нашим колониям. Какой в этом смысл?

— Какой в этом смысл?

— Ты что-то спрятал?

Голову простреливает болью, Т/И едва удерживается на ногах, перед глазами плывет, как после отравления. Жмурится, а когда снова смотрит, то замечает, как перед ней покоятся трупы тландийцев.

— Госпожа! Госпожа, очнитесь!

Кто-то дергает ее за плечи, приподнимает — Т/И не понимает зачем — давит на подбородок, заставляет открыть рот, чтобы дать выпить какой-то жидкости. И все снова в голосах: громких голосах, тихих голосах, знакомых и чужих.

Ее опять трясут, и девушка слышит Мартина:

— Где носит этого гребанного ментата? Где Нильс?

Голос Ауды дрожит, проваливается на гласных, она отвечает:

— Успокойся, они сейчас придут, сейчас придут, — что-то шепчет на родном языке, Т/И не разобрать. — Боже, госпожа. Мартин! Мартин, открой ей рот, она сейчас зажуёт язык!

Т/И глохнет и снова оказывается рядом с отцом.

— Ты меня слышишь?

— Что происходит?

Мужчина приподнимает брови, и она успевает заметить пару серебристых нитей в них.

— О чем ты?

— Нет, не о чем, — отворачивается к окну и вдыхает промозглый воздух, — координаты?

— Все точно хорошо? — Ждёт кивка. — Долгота и широта. Назовёшь те, что связаны с Дюной?

Т/И задумывается, ведёт рукой вдоль прохладной стены и замирает:

— Это координаты резиденции?

— Они самые. — Мужчина приподнимает уголок губ. — Что я мог бы там спрятать?

Что я мог бы там спрятать?

Все снова крошится, осыпается темным туманом, девушка ничего не видит, но голос Мартина становится опаснее. Она отчётливо слышит, как тот кричит на молодых тландийцев, когда один из них бросает:

— Ты хочешь ее отравить? Зачем нужно переливать кровь Питера госпоже? Ты хочешь, чтобы она не проснулась?

— Закрой рот. Просто закрой рот! Если ты сейчас не сделаешь то, что я тебе говорю, то….

— То что?

— Я выпущу тебе кишки. Делай!

На плечо ложится рука. Она узнает в ней руку Мартина, — все смазывается -, руку отца. Отца, — думает Т/И, — его.

— Дочка?

— Да, прости, — глядит на тёмные полы плаща лорда, — я не знаю.

Арейс вздыхает немного разочарованно, — понимает Т/И, — смотрит на неё и качает головой.

— Значит ещё не время.

— Не время для чего?

Ответ мешается со звоном, девушка дёргается, делает несколько шагов назад, спотыкается о торчащую плиту, и не успев удержаться, падает.

— Ещё не время! — Голос Питера заполняет голову. — Госпожа!

Т/И чувствует, как в вену на левой руке втыкают иглу, пытается дёрнуться, но тело никак не реагирует. Сон снова становится плотнее и лицо отца проступает отчётливее.

Обстановка меняется, и теперь девушка находится в лесу, там, где они когда-то охотились. Разговор уходит от прежней темы, и она не может уловить о чем они беседовали раньше.

— Папа, — слово даётся с трудом, — мне плохо. Знаешь, — она нервно смотрит на мужчину, — дочь бывшего императора сказала, что я не вижу себя. — Сглатывает. — Не вижу целиком.

— В чем-то она была права, не находишь?

Т/И опускает взгляд на руки, ещё раз подмечая, как перчатки, в которые те укутаны, похожи на привычную ткань одежды дедушки. Добавляет:

— Словно я становлюсь частью графа.

— Частью берсерка, дочка. — Устраивается удобнее на пушистом снегу. — Я так пытался все исправить, оградить тебя от этого, — трясёт рукой, — го-ло-са. Ничего не помогло. Только заглушил.

— Но?

— Твоя Мама его разбудила. — Поправляет рукава. — Случайно.

— Что такого было в этом голосе, что пугало тебя?

— Новый джихад машин?

— О чем ты?

— Вон там!

Ваурум указывает куда-то вперёд, тычет пальцем на Север, и Т/И замечает, как среди плотно-растущих елей, прослеживается образ волка.

Волка, — думает Т/И, — почему-то так похожего на дедушку.

— Стреляй! Давай же!

Т/И опускает взгляд вниз, руки наполняются тяжестью непонятного оружия, и отец кричит громче:

— Давай же!

— Давай же! — Мартин с силой давит на грудную клетку. — Нужно больше пряности, мы ее теряем!

Ваурум забирает из ее рук нечто, но жертва исчезает среди широких веток.

— Что это было?

— Память о моем отце, что пытается проснуться в твоём разуме. — Смотрит на неё. — Не пускай дедушку, от него настоящего, к старости, мало что осталось.

— Дедушка создавал машины, которые были уничтожены во время битвы при Доме Коррино?

— Не дедушка, — говорит лорд, — чертов голос. — Мужчина поднимается на ноги. — С этого и началась та самая холодная война между нами и Шаддамом IV. — Как Мартин?

— Мартин?

— Мартин! — Ауда переходит на визг. — Остановись!

Сердце прошивают болью, и Т/И неосознанно дёргается. Давит на середину грудной клетки, растирает и снова жмурится.

— Да, — отец медлит, — будь аккуратнее с ним. Что с тобой такое?

— Меня тянут назад. Я не хочу. — Сглатывает. — Что не так с Мартином?

— Тебе все равно придётся решить: остаться здесь или уйти. — Отворачивается. — Он тебя любит, — пожимает плечами, — конечно любит, — словно сомневается, — но графа он любил больше, как и все, — подчёркивает, — все, что отец творил.

— Почему Тландита должна была пасть?

— Чтобы выжил хоть кто-то из Арейсов. Давай ненадолго вернёмся в тот самый день.

Т/И послушно повторяет за отцом, встаёт на ноги и отряхивает брючину, а затем, заправляя выбившуюся прядь за ухо, уточняет:

— Ты был уверен, что герцог Лето уничтожит планету, как ты и просил?

Ваурум хмыкает, смотрит на неё сверху вниз и щурится.

— В итоге ведь все так и случилось. — Задумывается. — Я был уверен, да, Атрейдесы всегда держат данные обещания. — Задумывается. — Было важно, чтобы бывший герцог поверил в это.

Поверил?

Лес размазывается потекшей краской, осыпается сухими листьями, и вокруг вырастает сплошная серость главной площади. Девушка притопывает пару раз на месте, слышит глухой звук от каблуков. Рука отца касается ладони, и Т/И — впервые — сжимает в ответ.

— Помню однажды, — усмехается, — мы только познакомились с Лето, он сказал, что Арейсы не делают ничего просто так. — Вздыхает. — Мне было пятнадцать, я верил в величие отца и в некие, — тянет, — благородные порывы.

— А потом? — Т/И глядит, как центральная площадь наполняется дымными фигурами погибших тландийцев. — Что было потом?

— Я узнал о машинах. И о том, что любую разработку, Т/И, нужно пробывать в действии. — Цокает. — Однажды зашёл в кабинет к отцу, а он говорил сам с собой. Мастерил какой-то, — прыскает, — пульт управления. Представь себе? Сопоставить одно с другим было несложно. И не мне одному. В колониях уже были наблюдатели, — дёргает глазом, — он называл их так. С этого начались восстания. — Задумывается. — И тот бунт на Секунде.

— Который подавил граф?

— Да. Из людей, сражавшихся вместе с ним был только Мартин. Отец использовал, как я уже и сказал, своё творение на практике.

Т/И дергается от фразы и хмурится сильнее, шепчет напугано:

— Там были машины?

Ваурум ухмыляется, отпускает ее руку и делает пару шагов вперёд.

— Так сильно похожие на людей. Целых три. — Смотрит на дочь. — Этого хватило, чтобы напугать не только сардаукар, но и Императора. Отец уже не был отцом. Наверно. — Отворачивается. — А может я всегда был не тем самым сыном?

— Он отошёл от власти в твои шестнадцать, — Т/И снова хмурится, — почему?

— Все-таки проснулся, вдруг осознал все, что создал и передал Дом мне. — Вжимает ногти глубоко в ладонь, запрокидывает голову и выдыхает. — Первое, что я сделал — уничтожил его наследие, оставив лишь чертежи, и, — замолкает, — придумал иной способ контроля.

— Какой?

— А вот это ты узнаешь, когда разгадаешь загадку, дочка.

Площадь опять начинает дрожать, но Т/И фокусируется на лацканах плаща отца, когда тот, буквально на мгновение, поворачивается к ней корпусом, и пространство становится статичным.

— Император не поверил, что машины уничтожены?

— Конечно нет. Кто бы уверовал, что Арейсы могут превратить в пыль своё детище. — Пойдём. — Ускоряет шаг. — Ещё немного.

И вдруг она вспоминает дедушку. Тот держит ее на руках, волосы у него собраны в тугой хвост, а рисунки на лице кажутся ей волшебными письменами. Мужчина глядит вниз с небесного пика и, целуя ребёнка в самую щеку, шепчет:

— Ты очень похожа на меня. Однажды ты пойдёшь по моим стопам.

По моим стопам. Так похожа.

— Т/И? — Отец бросает взгляд через плечо. — Идёшь?

Она быстро кивает и переходит на бег. Полы плаща хлопают об икры, окутывают ноги и снова развеваются на ветру.

— Император отправил мне указ, — Ваурум сворачивает с главной площади в сторону, — спустя несколько дней после смерти графа. — Хмыкает. — Костёр в честь твоего дедушки даже не успел остыть. Шаддам IV просил предоставить все документы об опытах над людьми и исследования в области инженерии.

— Отказался?

— Конечно. — Ускоряет шаг. — Безумец или нет, но граф был моим отцом. — Снова поворачивает. — Тогда случилось нападение на герцога Лето. Император, почему-то, верил, что старший Атрейдес мог знать наши секреты.

— Гурни сказал, что это ты подстроил нападение Харконеннов на отца Пола.

Ваурум на мгновение останавливается, медлит, а после переходит на громкий смех.

— Я?

— Не знаю, — девушка медлит, — вдруг я просто пытаюсь тебя оправдать. Ну, — касается виска, — в своей голове.

— Я любил герцога. И он был вне моей власти, — утирает лоб, — даже если бы хотел — не смог бы. — Хмыкает. — Лето тоже совершил немало ошибок. Его было за что убивать.

— Планировал переворот?

Ваурум наконец доходит до, — Т/И нервничает, — заброшенного зимнего сада и открывает дверь. Вместо аромата магнолий в нос ударяет противный запах пыли.

— Планировал. И он бы справился, если бы….

— Если бы что? — Девушка заходит внутрь. — Если бы ты был рядом?

— Если бы у него было ещё чуть больше времени и, — заходит следом и хлопает дверью, — чуть больше верных людей.

Помещение выглядит захламлённым, и Т/И чувствует, как внутри что-то ломается. Она вспоминает, как когда-то, много-много лет назад, здесь цвели огромные бутоны розовых цветов. Напоминание любви между ее родителями.

Все снова начинает дрожать, она хватается рукой за стену, голос Мартина разносится громом, но вперемешку с ним Т/И улавливает знакомую мягкость голоса Пола. Он шепчет ей — вернись ко мне — почти просит.

В какой-то из реальностей — разобрать все сложнее — на голову ложится чья-то ладонь и мягко ведёт вдоль волос. Девушка открывает глаза, замечает, как выбившиеся пряди — это все-таки отец — от его прикосновений из седых превращаются в привычно-шоколадные. Дыхание выравнивается, и бывший сад становится слишком знакомым: детали проступают отчётливее, она успевает заметить узоры на деревянном полу, трещины под ногами и голос — голос Пола — становясь тише исчезает полностью.

— Дочка?

— Когда ты узнал про Маму?

Мужчина ещё мгновение ведёт теплом ладони по ее локонам, после убирая.

— Когда окончательно решил отослать Дункана.

— Но почему ты не рассказал мне? Почему, — Т/И разворачивается на пятках, — почему не рассказал всего?

— Мне не хватило времени, — лорд отдаляется на шаг и опускает голову, — я умирал. — Как-то удивлённо хмыкает. — Твоей матери удалось найти способ меня отравить. Невероятная женщина. Да. — Откашливается. — Мне было страшно не успеть привязать тебя к себе, было страшно оставить тебя только с любовью к дедушке. Говорить секрет твоей матери в планы не входило, это бы только оттянуло время. — Сглатывает. — Я выбрал короткий путь.

— Засесть в моем разуме через ненависть?

— Да.

Да — думает Т/И — так и вышло.

Мужчина откашливается и продолжает:

— Там, на Арракисе ты была бы совсем одна. Молодые тландийцы, — смотрит щуря глаза, — делают то, что велишь им ты, без твоего контроля они потеряны. Единственным, кто мог на тебя повлиять был Мартин. Я боялся, что вместо него, — машет рукой, — вдруг мог появиться граф. Тебя нужно было привязать ко мне. Чтобы в каждой твоей иллюзии всегда был я. Видимый ли, эфемерный или почти живой.

Она хочет сказать, что он всегда был там, всегда был во всем, что она делала, но во рту пересыхает, и язык не слушается. Отец вдруг спрашивает:

— Что случилось с Дунканом? Ты совсем о нем не говоришь.

Т/И присаживается на корточки, ведёт ладонью по шероховатой поверхности, находя едва заметный выступ, жмёт, ожидая писка, а после глядит на бледно-голубой экран, что, отделяясь от пола, поднимается выше.

— Моего Дункана не стало. Тогда, — мешкается, — когда ты его отослал. — Встаёт, глядя, как экран «тянется» к ней. — Он вспомнил все на Арракисе, но с памятью не вернулась любовь.

— Он сам сказал?

— Нет. Да. — Дергает головой. — Да, по глазам все было ясно.

— Отпустишь его?

Девушка снова кивает, бросая:

— Ему будет лучше с Атрейдесами, с Полом. — Думает. — С единственным, кто на самом деле ему не лгал. Вокруг столько обманутых, отец, а он, Айдахо, — исправляет себя Т/И, — наконец достоин честной жизни.

Экран чуть тускнеет, но «почуяв» касание, наполняется синевой. Т/И вводит пароль, и глухая стена впереди отодвигается, открывая секретный проход.

— Зачем ты привёл меня сюда, отец?

— Я? — Голос Ваурума звучит удивлённо. — Мы в твоей голове, дочка. Это ты меня сюда привела. — Улыбается. — Кто там, Т/И?