Становление (2/2)

— Почти семь. Тебе тогда только-только исполнилось одиннадцать.

— Я ещё сказал, что в этом платье ты похожа на принцессу.

Девушка оглядывает себя и улыбается.

— Да, — она смеется. — Наверно, это единственная одежда из прошлого, что я помню так хорошо, — она ведёт касанием вдоль ткани. — Ее вышивала Мама.

Т/И переводит взгляд на него. Ее глаза сливаются цветом с закатным солнцем. Пол силится отвернуться, но ничего не выходит. Она шепчет:

— Что стало с Каладаном после?

Он понимает, что она имеет ввиду под этим словом.

Пол хочет рассказать о природе, об океане, о звёздах, что они рассматривали с отцом, о крупных каплях дождя, о рисунках, что выгравированы на его доме, но почему-то говорит совсем иное:

— Твои покои. Они так и остались нетронутыми, мама не смогла их убрать.

Рука Т/И отдает дрожью в его ладони, и он продолжает:

— Они очень красивые, через стену с моими. Их украшала Джессика, но я чуть сменил детали, когда стал старше, — он спотыкается. — Хотел сделать комнату живее.

Девушка согласно кивает, шепча:

— Обязательно их мне покажешь.

Пол хмурится, но Т/И удивлённо смотрит.

— Что?

— Думаешь, смогу?

Она приближается к нему, мягко целует куда-то в локоны — ему не разобрать — и в этом движении столько нежности, что Пол тонет.

— Всю вселенную, Пол, — она замолкает, снова переводя взгляд на закат. — Больше никого не ждёшь? — В ее вопросе радость мешается с горечью.

Пол отрицательно хмыкает, но затем распахивает глаза, и голос его сипит:

— Ты ведь?..

Т/И кивает:

— Обернись.

Они размыкают прикосновение. У Пола собирается тугой ком в груди, живот крутит, а в голове звенящая пустота. Он заставляет себя посмотреть назад, замечая фигуру отца, что выделяется чёрной точкой на серо-зелёном фоне.

— Папа?

— Герцог Лето, да, — Т/И откашливается. — Таким, каким его видела я.

Фигура мужчины приближается. Пол узнает разворот плеч, шаги, тяжёлый чёрный камзол и пряди седых волос. Он дёргается с места, ноги сами несутся навстречу, но он останавливается на полпути.

— Я… — голос ломается, — я могу поговорить с ним?

— Конечно, — долгая пауза. — Только вот все его слова будут полны мной. Пол, — она задумывается — мне бы не хотелось, чтобы ты слышал лишь то, что сумеет выдать моя память.

Он кивает, не желая, все-таки понимает и делает пару шагов назад.

— Мне не хватило времени с ним.

Отец становится чётче, ярче, ему виден материал из которого сделаны перчатки, сапоги, что сминают траву и…Лето поднимает на него взгляд.

Пол исчезает, проваливается.

Его глаза, отдающие теплотой, смотрят на сына с любовью, словно это и правда он, словно их опять ждёт беседа, словно отец никуда и не уходил. Герцог расходится в улыбке, и Пол чувствует, как дёргается краешек губ в ответ.

Ты так сильно мне нужен

— Пора назад, мой мальчик.

Ему на ресницы падает снежинка, но снег шёл только на Тландите и никогда — здесь. Пол снова переводит взгляд на отца и видит стоящего рядом с ним мужчину.

— Пора.

Рука Т/И касается его шеи, и они возвращаются в реальность.

Он задыхается, отходя от видения, но в отличии от того, что он видит в грядущем, от этих слепков прошлого не хочется убегать. Там нет нескончаемой войны. Руки Т/И опять ложатся на его плечи, успокаивая. Пол ищет ее ладонь, находит, цепляется и неосознанно подносит к губам. Целует. Девушка замирает, произнося на выдохе:

— Считай, что это последний раз, когда мне пришлось сотворить такое для тебя.

Он теряет предложение в пальцах Т/И. Выходит еле слышно:

— Почему?

— В иллюзии легко потеряться, поверь. Первый год после, — сглатывает, — дня очищения я бродила между сном и явью. Просыпаться не хотелось.

Повисает тишина, но Пол шепчет:

— Как ты справилась?

Т/И тянется куда-то вбок, берет в руки листок, что Пол приметил вначале, и отдает ему:

— Ты.

Он удивлённо бежит по строчкам и расплывается в улыбке. Ладонь Т/И, что ещё находится рядом с его губами, ласково ведёт по линии челюсти.

— Первое письмо, что ты отправил.

— И тут же признался в любви.

— А как иначе? Я подкупила тебя полетом над Каладаном.

Пол смеётся и устраивается удобнее, кладет свободную руку чуть выше, чем раньше, замирает на изгибе бедра и прикрывает глаза.

— Я могу остаться у тебя?

Т/И отводит кисть от его губ, окунается в его волосы и начинает гладить.

— Все, что пожелаешь.

«Все, что пожелаешь»

Он обещает себе, что скажет эту фразу Т/И, когда приведёт вселенную в равновесие.

Аромат ее созвучен с любовью.

Полу снится едкий кошмар. Он видит обугленные тела людей, жар вокруг облизывает его языками пламени. Бесконечные битвы, что сменяют друг друга подобно суткам, и бездыханное тело Т/И на его руках, сраженное Дунканом.

Он подрывается на кровати, задыхаясь, озаряется по сторонам, боится снова оказаться в окружении темноты. Ночная рубашка мерзко холодит кожу, прилипает, пропитанная потом. Пол стягивает ее с себя, откидывает в сторону, дрожит от контакта с воздухом и только после понимает, что он не один.

Почти погасшая лампада кидает причудливые тени на стены спальни. Т/И рядом с ним укрыта одеялом и тонкой тканью халата. Пол придвигается ближе, всматривается в черты лица, и, не удержавшись, ведёт вдоль дуг бровей, задевает линию роста волос и останавливается у приоткрытых губ.

Т/И резко хмурится во сне, начинает рвано дышать и ведёт ладонью по кровати. Ищет кого-то. Пол ловит ее пальцы, сплетает их, и она, вцепившись до побелевших костяшек, неспешно затихает. Ладонь ее непривычно влажная. Он тянется свободной рукой к ее заколке на волосах, освобождая локоны, распускает их.

В нем крепнет новое чувство. Полу тяжело выразить это в словах, поскольку он не уверен, что любое из ему знакомых, сможет вместить в себя истинный смысл. В голове всплывает образ из сна, и Пола передергивает. Никогда нельзя допустить того, чтобы с ней что-то случилось. Не в то время, когда он пишет будущее. Он сжимает ее руку сильнее, ложится рядом, лицом к лицу, смешивает их дыхание, теряется в ее тепле и только после снова засыпает.

***

Пол просыпается от ровного света, что бьет в глаза. Помещение вокруг в сравнении с ночью теряет налёт волшебства из сказок и снова видится ему очередной комнатой Табра. Он бросает взгляд на прикроватную тумбу и не может сдержать улыбки — граненный стакан с водой. Часть дома, часть Т/И.

Рубашка находится на стуле, аккуратно сложенная в несколько раз. Он прикасается к ткани, ощущая небольшие изменения, словно материал пропитан легким благовонием. Дверь в комнату распахивается, и Пол, ожидая увидеть Т/И, даже не прикрывается и от этого попадает в неловкую ситуацию. Служанка бросает на него быстрый взгляд, он видит алеющие щеки и глаза, что она опускает вниз. Голос ее тонок:

— Простите, герцог, я думала, что вы ещё спите, — смотрит на него исподлобья, но, стесняясь, снова тушуется. — Госпожа просила вас разбудить.

Пол чувствует себя неловко, но внимание ему льстит. Он кивает, отвечая:

— Спасибо. Т/И у Стилгара?

— Да, герцог, госпожа у наиба, — гостья откашливается. — Дункан Айдахо тоже там. Вам нужно чем-то помочь?

Пол отрицательно качает головой и, дожидаясь еле слышного «прошу меня простить», надевает рубашку.

Служанка покидает комнату, не поворачиваясь к нему спиной, и дверь с щелчком погружает в тишину.

Добраться до кабинета фримена не составляет труда. Пол знает этот путь наизусть, наученный бесконечными разговорами за последний месяц. На подходе он замечает фигуру Дункана, что не решается зайти внутрь. Пол прибавляет шаг, выкрикивая на ходу:

— Никого нет?

Айдахо оборачивается, и под его глазами виднеются чёрные тени. Охрипший голос отбивает фразу:

— Я только подошел, решил дождаться тебя.

Пол хмурит брови, состояние мечника волнует всё больше. Айдахо словно потерян, и ему чуждо видеть друга таким.

— Все в порядке?

Дункан отмирает и, кладя руку ему на плечо, улыбается:

— Конечно, юный герцог.

Дверь со скрипом открывается, погружая в атмосферу грядущей войны. Т/И переводит взгляд на вошедших: смотрит пусто на Дункана и лучится счастьем, глядя на Пола. Он придвигается к ней, присаживаясь на ручку кресла.

— Как спалось?

— Чудесно. Только в следующий раз говори заранее, если решишься раздеться. — Шёпотом. — Служанка с утра позабыла, как дышать, — она смеётся.

— Значит, тебя не смутило?

Т/И шепчет ему на ухо:

— Я просто продолжаю наблюдать, как ты цветешь. У меня было двенадцать лет, чтобы привыкнуть к такой красоте. А у той бедной девушки — ни секунды.

Пол прыскает.

Голос Дункана, что стоит поодаль, звучит слишком четко:

— Где Стилгар?

— Скоро вернется. Ему отправили телеграмму, беседует с посыльным.

Айдахо усаживается за стол, и плечи его тяжело опускаются. Пол замечает краешком глаз, как Т/И обводит его фигуру взглядом, и на лице ее на минуту читается грусть.

Да в чем дело?

Дверь в комнату распахивается, ударяясь о стену. Стилгар комкает клочок бумаги в руках и, не обращая внимание на присутствующих, выругивается.

— Пусть меня покарает Шаи-Хулуд, я должен был это предвидеть.

Т/И подрывается с места, повышает голос, привлекая внимание:

— Что стряслось?

Фримен ее игнорирует. Он смотрит на руку, что всё ещё сжимает лист, и оскаливается. Голос Т/И звучит громче:

— Стилгар!

Того отрезвляет. Он осматривается, словно видит всех впервые. Взгляд его нечитаем, а голос дрожит от ярости:

— Эта мразь, барон, поставил у власти Арракина своего племянника Глоссу Раббана.

Т/И почти сразу бледнеет. Дункан напрягает желваки и шепчет с ненавистью:

— Что натворил этот монстр?

— Ближайший к столице ситч уничтожен, — глаз Стилгара дергается. — Сравняли с землей, а жителей… Я не видел никогда, не мог даже представить, что с людьми можно сделать такое.

Дункан цепляется в подлокотник, ткань под его пальцами трещит. Пола пробирает страх, смешанный с желанием мстить. События накладываются друг на друга, и ему становится дурно от мысли, что Владимир мог сделать с его отцом в предверии смерти.

— Это геноцид.

Стилгар кивает и обращает свет своих глаз на Пола.

— Грядёт неизбежное.

Он знает, он привык называть это джихадом.

Стилгар откашливается, словно песок дерёт горло.

— Это не все, — фримен смотрит на Т/И, взгляд его темен и тяжёл. — Харконенны ищут тебя. Они знают, что ты жива.

Свет исчезает из комнаты, и Пол отчётливо ощущает мертвое тело Т/И на своих руках.

***

Она покидает собрание, прослушав половину из того, что обсуждалось.

«Они знают, что ты жива.»

Ей не страшно, нет. Это принимается как данность неизбежных событий. Пока Владимир не прознал про Пола, что тоже лишь вопрос времени и удачи, он будет искать ее. Мотивы этого гадкого Дома Т/И непонятны, но отец утверждал, что у всего две стороны медали.

У Барона тоже, несомненно, только каждая хуже обратной.

Решение оформляется в ней полноценно и точно. Для его осуществления нужно подправить детали, додумать итог, и тогда последствия будут обратимы.

Она надеется на это.

Остаток дня Пол поджидает ее у покоев, но Т/И осознанно прячется, перемещаясь от комнаты слуг, советуясь с Мартином и успевая заглянуть к Джессике.

Ближе к вечеру, когда все постепенно отходят ко сну, девушка решается вернуться назад и к счастью никого на пути не встречает. Она думает, что раз время снова подвластно счету, значит, его нужно верно распределить: успеть объясниться с Дунканом и — ком в горле сжимается сильнее — попрощаться с Полом.

Спальня давит на неё стенами, ей не найти себе места после услышанного, но больше ее пугает итог. Смерть Атрейдеса, его поражение, полное исчезновение всего рода. Она не поймёт, откуда берётся это всеобъемлющая любовь и почему образ Пола настолько крепок и словно вбит в ее сердце. Мысли отсылают к матери юного герцога, но Т/И не хочет верить, что даже к этому светлому чувству причастна «магия» Бене Гессерит.

Она обещает себе не приходить к Полу. Пол — не ребёнок, за которого нужно отвечать. Пол — оплот сопротивления, будущее всей империи. Т/И не хочет показывать его слабым.

Но ей страшно, страшно от того, что мысль чёрным когтем цепляет животную ярость осознания, что он может погибнуть. А если так, то все теряет смысл. Пол — это судьба, она вшита в его жизнь, как и он в ее. Оторвёшь — будет дыра, не заштопать, не залатать.

Невозможно сидеть дальше и лишь накручивать себя. Она вылетает из покоев, почти ветром проносится мимо стражи. Она клянётся, что не постучит к нему, обещает, что лишь удостоверится, что в спальне горит свет. Это будет значить, что Пол в порядке, Пол там, в зоне досягаемости, а ей просто нужно знать, что он защищён.

Коридоры Табра мелькают и словно в шутку напоминают ей Дом. Т/И напрягается, она не в восторге — ее Дома нет, а здесь должна быть стабильность. Там, где Пол, нельзя допускать разрушений.

Прямо-налево-прямо-прямо-стоп.

Дверь — тяжелая, каменная, покрытая узорами, словно теми, что есть на Каладане, — становится плотной стеной. Т/И смотрит на щелку — в покоях горит свет. Пол там, Пол, возможно, отходит ко сну. Она облегченно вздыхает и только собирается уйти, как дверь распахивается.

Он стоит на пороге, смотрит на неё своими глазами — зелень и роса — и молчит. Т/И не знает, куда себя деть. Глупо врать, да и есть ли смысл. Они начинают синхронно:

— Извини, что побеспокоила.

— Я шёл к тебе.

В воздухе зависает пауза, Т/И шумно сглатывает. Вот он — стоит так близко и так далеко, такой свой. Она заправляет прядь за ухо, не разрывая зрительного контакта.

Т/И чуть сильнее закутывает себя в шаль и пропускает момент. Пол подходит к ней молниеносно, кладет ладонь на затылок, запускает руку в волосы и ослабляет пучок. Локоны рассыпаются по плечам и спине, он шумно дышит, и разве можно поступить иначе? Разве может быть по-другому?

Он притягивает ее к себе и целует. Т/И отвечает сразу, кладет руки ему на грудь, стремится почувствовать стук сердца, тепло тела и сбивающий пульс. Пол тянет ее ближе, углубляет движения губ, волосы путаются где-то на затылке, сплетаясь в его пальцах. Ногти мягко проводят вдоль шеи, Т/И ведёт ладонью по линии челюсти, останавливаясь за ушами. Пол издаёт какой-то сдавленный звук и отстраняется.

Ей успевает подуматься о том, что о поцелуях он знает больше, чем она. Она переводит взгляд на его лицо — целое искусство. Веснушки, как подарок солнца, на Арракисе стали ярче, линия носа напоминает ей птичью, как чистое наследие семьи, губы — красные и четко очерченные — сейчас полуоткрыты. Она решается взглянуть в его глаза и тонет. Черный зрачок топит привычную свежесть листвы. Пол снова странствовал в видениях, он нестабилен.

Руки Пола цепляются за ее запястья, обхватывают крепче. Он почти задыхается, слов не хватает. Ей тоже нечего сказать — только показать, дать почувствовать. Тонкий лёд под ногами надламывается — стоит ли делать следующий шаг? Пол сжимает ее запястья крепче и решает за неё. Губы снова накрывает поцелуй.

Он тянет ее в свою комнату, шепчет еле слышно:

— Твои покои на Каладане, мне хочется видеть тебя там. Я не могу тебя отпустить, чтобы ты ни думала.

Т/И сглатывает. Это кажется правильным, она бы привыкла жить рядом с ним.

Пол с шумом закрывает за ней дверь, мягко толкает к стене и прижимается — весь горячий, словно в бреду. Т/И слабо контролирует свои мысли, где-то на фоне бьется — ему нельзя умирать, никогда нельзя этого допустить. Пока жив он, жива и она.

Пол кладет ладонь на ее щеку, такую горячую, она почти чувствует кожей то, как на эти руки будут молиться, как за них будут убивать. Ей не хочется вершить зло ради этих рук, она трется о них кошкой. Ради этих рук ей хочется жить.

Пол сталкивает их лбами — привычка из детства, отголосок судьбы. Она открывает глаза, встречает его взгляд, шепчет:

— Я так тебя люблю.

Пол сглатывает, он знает, он отвечает почти задушено:

— Всюду ты. Во всем единственная. Я видел тебя убитой, ты пала сражаясь, не могу тебя отпустить. Никуда и не отпущу.

Т/И слышит это, и ее пробивает дрожь. Руки ее мягко расстёгивают пуговицы, оголяют шёлковую кожу, ищут больше контакта. Пол не выдерживает, подхватывает ее на руки и движется к кровати. Сначала становится страшно, она успевает подумать о Дункане.

Но Дункан — выбор, а Пол — неотвратимость.

Она чувствует под собой мягкие складки постели, ощущает тяжесть его тела. Пол окончательно снимает с себя рубашку, Т/И клянётся, что слышит шум отлетевших пуговиц.

Взгляд его, полный желания, скользит по ней со всей осознанностью и принятием. Он тянет руки к ее шали, распутывает ее, тянет вбок и скидывает вниз. Т/И чувствует, как тонкие ткани, сбившись у бёдер, открывают слишком много. Голую кожу холодит прохладный воздух ночной пустыни. Пол ведет по ступне, чуть сжимает икру и останавливается на колене. Он смотрит на неё, не отрываясь и склоняясь, целует:

— Всегда у твоих ног.

Т/И успевает подумать, что их служение друг другу самое верное, что могло случиться. Она хочет подчинить ему весь мир. Пол целует, поднимаясь выше:

— Все, что ты пожелаешь, все, что тебе только захочется, все, что посчитаешь нужным — у тебя будет все.

Т/И видит все в нем.

Нет необходимости в титулах. Мир за его комнатой исчезает, есть Пол и есть ее любовь. Ей бы хватило и этого.

— Моя госпожа.

Т/И вздрагивает от этой фразы. Она хочет привести его в чувства, но Пол смотрит на неё и отрицательно качает головой. Запрещает. Нет, он в бреду, ему страшно. Т/И тянет его выше, укладывает голову на живот, ведет пальцами по коже — она слышит задушенный стон, пальцы его сжимаются на бедре, с силой давят, оставляют следы. Что он видел?

Прекращает ли он видеть хоть иногда?

Последняя фраза крушит надежду на то, что она могла передумать. Пол шепчет, и в этих словах ей мерещатся реки крови:

— Моим именем будут править, но твоей тенью вершить.

Ее мутит, но маленькая часть внутри неё чёрной змеей поднимается выше и почти шипит:

Всё правильно.