2 (2/2)

— Вам нормально вообще?.. — сонно спрашивает она, слюнявя палец и проводя им под веками — не смазалась ли тушь.

— Нет, нам два капучино: один с карамелью, один с лавандой, — говорит Кенма.

— С лавандой? — хмыкает Куроо. — Никогда не пробовал.

«Это твой любимый сироп».

Кенма ведёт их к столику, который они когда-то будут считать своим. Разномастные стулья, расписанные вручную яркими узорами, скрипят по затёртому полу. Надо же: это место ничуть не поменяется в будущем. Разве что край столешницы сейчас новее, без расковыренной древесины на углу.

Куроо бросает свой рюкзак на свободный стул — Кенма никогда не видел его с этим поношенным чудовищем, только с кожаным портфелем.

— Милое местечко, — хмыкает он, оглядываясь.

«Ты меня с ним познакомил, — мысленно отвечает ему Кенма. — Или… нет?»

— Они ищут сотрудников.

— Да? Ты видел объявление? — Куроо смотрит на дверь, на которой кроме таблички «Всегда открыто», висит только значок с человеком на роликах с мороженым и собакой: всё можно.

«Нет, но я знаю, что ты тут работал. Ты сам рассказал мне, когда привёл сюда на первое свидание».

Может, ему сказать это вслух? По крайней мере никто не упрекнёт его за неоригинальность подката.

— Слышал, — туманно отзывается Кенма. — Не хочешь попробовать?

— А ты всерьёз взялся за исправление кармы, да? — усмехается Куроо, покачиваясь на стуле. — Кто я, твой благотворительный проект?

«Мой будущий парень».

Куроо бы хватило наглости так и сказать, но Кенма лишь дёргает плечом.

— Просто хочу бесплатный кофе по блату.

— Эй! — смеётся Куроо. — Вообще-то, хороший друг заплатит вдвое больше и оставит чаевые, а не потребует халявы.

Вот она, та предпринимательская жилка, что забила поющим фонтаном в двадцать первом году.

— Я согласен быть плохим другом, но с бесплатным кофе.

— А бесплатным другом с плохим кофе? Потому что я понятия не имею, как его правильно заваривать.

— Горбатого стажировка исправит, — хмыкает Кенма.

Алиса приносит им их кофе, и Куроо с лёгкой улыбкой провожает взглядом жест Кенмы, когда он обхватывает стаканчик и прижимает к груди — там, где стыкуются рёбра и хочется тепла. Это первый раз, когда он видит эту его привычку. В будущем он встретит её с такой ж мягкостью, мякотью, дурманящей маковостью во взгляде.

— Ты хотел поговорить, — напоминает Куроо, пробуя свой капучино: вот он, момент зарождения любви. Он тут же тянется за ещё одним глотком, и Кенма внутренне ликует: это он, он познакомил Куроо с лавандовым сиропом. — Я, правда, не пойму, почему мы не могли поговорить у тебя дома. Я отлично говорю в самых разных позах. Могу так тебя отговорить, что…

— Я не трахаюсь на первых свиданиях, — перебивает его Кенма. Каким бы ни было соблазнительным желание снова оказаться в объятиях Тецу, он знает: это будут не те объятия. Даже просто сидя с ним в кафе, он чувствует себя изменщиком, хотя это, конечно же, полный бред. Человек-то тот же.

Да не тот.

— Но знаешь… Это не похоже на первое свидание. У меня такое чувство, что я знаю тебя всю жизнь, — слова Куроо слаще карамели на дне стакана, тягучие, вязкие. Где-то под столом голень Тецуро касается ноги Кенмы и с нажимом движется выше, поглаживает.

— Хорошая попытка, чувак, — закатывает глаза Кенма, выделяя интонацией последнее слово. Ничто так не убивает интимную атмосферу, как «чувак». Он мог бы сколотить состояние на бренде презервативов, назвав их так. «Чувак» — спонсор вашего воздержания. — Но нет, не прокатит.

— Ты не знаешь, от чего отказываешься, — Куроо слизывает пенку с верхней губы с хореографической порочностью.

«Знаю», — вздыхает Кенма.

— Чем ты увлекаешься? — он переводит тему, как переводят стрелки поездов, когда на одной ветке рельсов привязан человек, а на другой — десяток. Филиппа Фут, придумавшая проблему вагонетки, явно была знакома с Куроо Тецуро. Может, она тоже путешествовала во времени и привязывала донжуанов-самоучек к рельсам.

Куроо отвечает на вопрос своей кривоватой ухмылкой.

— Это что, первая тема из списка: «О чём говорить на первом свидании»?

— Нет, первая — это «Какой твой любимый цвет?»

— Кошки, — подмигивает Куроо. — А твой?

— Яблочный пирог, — поддерживает шутку Кенма. Он скучал по этому. Он так по этому скучал. Отбросив в сторону лишние сейчас мысли, Кенма цепляется за тему, о которой Куроо может говорить часами, не затыкаясь: — Любишь спорт?

Куроо отводит взгляд, растирая запястье — судя по тому, как он одёргивает руку и прячет под стол, жест вырывается против воли, и Кенма чуть хмурится. Что это было?..

— Неа, — говорит Тецуро. — Не моё.

Кенма недоверчиво щурится. Не его?.. Ну да. Как же.

Куроо Тецуро, которого он знает, работает в отделе продвижения спорта японской волейбольной ассоциации. Он таскается на матчи несколько раз в неделю, а пропущенные смотрит в записи. Почти все его друзья — атлеты. В магазинах спортинвентаря его знают в лицо, а «Eurosport» брали у него интервью. У него семь галстуков с разными мячами и трусы с номером аса MSBY на заднице. Куроо Тецуро, которого он знает, обожает свою работу. Он обожает спорт.

Что за хрень?..

Куроо впервые ему… соврал?

— Оке-е-ей, — тянет Кенма, даже не пытаясь скрыть тот факт, что он ни на секунду не поверил в этот бред.

— А к чему вопрос? Без обид, но ты не выглядишь, как человек, интересующийся спортом.

«Да, но мне приходится им интересоваться. Это как обязанности первой Леди интересоваться политикой и участвовать во всех благотворительных банкетах».

— С приставкой «кибер» вполне сойдёт, — говорит Кенма.

Допивая кофе, они разговаривают о его работе: об играх и стриминге, который пришлось оставить. «Покажешь мне свой канал?» — спрашивает Куроо. «Может, как-нибудь потом». Лет через пять.

Он мысленно благодарит судьбу за то, что популярность ещё не обрушилась на него в две тысячи шестнадцатом, иначе пришлось бы объяснять Куроо, почему он один в один похож на некого Кодзукена.

Где-то между вторым капучино и рассветом, Кенма думает, что, может, это будет не так уж и сложно — быть с Куроо здесь, в этом времени. А потом его телефон вибрацией дребезжит по столу, и Тецуро отвечает:

— Да, детка?

И в груди Кенмы — там, на стыке рёбер, где хочется тепла, — тепла вдруг становится слишком мало. Астрологи объявили неделю заморозков. Количество мудаков на квадратный метр резко возросло.

— Пока занят, — продолжает Куроо. — Ага. Он милашка, — подмигивает Кенме и тянет: — Я предложу.

Что-то подсказывает Кенме, что предложение не имеет ничего общего с рукой и сердцем, вместо этого в нём замешаны другие органы.

Сбросив звонок, Куроо наклоняется через стол и шепчет:

— Мой парень предлагает тебе присоединиться к нам в постели. Что мне ему ответить?

«Что ты занят. Что ты мой. Что он может пойти нахуй, и ты можешь пойти нахуй, и…»

Кенма сглатывает, ловя себя на том, что нервно обдирает щепки ногтем от края столешницы. Ему хочется уйти. Хочется закрыться у себя в ванной, сползти на пол, позвонить своему Куроо, сказать ему: «Блять, ты был ебучим мудаком, ты знаешь? Приезжай ко мне. Приезжай прямо сейчас, пожалуйста».

— Мне кажется, — слишком резко отвечает он, — ты слишком буквально воспринял детсадовские уроки про то, что надо делиться.

— Да ладно тебе, дедуль, это весело.

Кенма чувствует, как начинает закипать. Ещё немного — и из его крови можно будет заваривать кое-что крайне нефильтрованное и нецензурное.

— Я сваливаю, — огрызается он, вставая и направляясь прочь из кафе, где Куроо когда-то — когда-нибудь — складывал из салфеток оригами. Целый зверинец насгибал. Каждому дал глупое имя. Цветок скрутил и вложил Кенме за ухо.

Колокольчик над дверью глумливо хихикают ему вслед, и Кенме не нужно оглядываться, чтобы знать: Куроо за ним не пойдёт.

Нет, он отправится к своему парню, к своей «детке», с шутливой досадой разведёт руки, мол, извиняй, малыш, не смог уломать, сегодня только мы с тобой.

Кенма уже вызывает себе такси, когда вдруг понимает: ничего не изменится.

Ничего не изменится, если он не приложит усилий. «Не сдавайся, хорошо?»

Тело меняется под воздействием силы — это физика. Там ещё и про притяжение есть, и про относительность: о, Эйнштейну бы понравился его случай. Он бы отдельную теорию доказал, узнав про то, как относителен Куроо Тецуро во времени и как относится время к Кенме. Пережёвывает с хрустом и сплёвывает под ноги.

Он должен вернуться. Здесь и сейчас он не может позволить себе такого каприза — пустить всё на самотёк. Переложить ответственность на плечи Куроо. Атлант справился — и этот не надломится.

Он должен вернуться и… что? Как? К кому?

Кенма неуверенно подходит обратно к кофейне и видит, как Куроо говорит о чём-то с Алисой, и та кивает, уходит в подсобку, возвращается с какими-то бумагами.

Уже коснувшись дверной ручки, Кенма сжимает пальцы в кулак и убирает в карман.

«Начинается», — понимает он. Он уже изменил что-то. Уже повлиял на жизнь Куроо, даже если совсем немного.

Не стоит ему сейчас мешать — в конце концов, собеседование, похоже, в самом разгаре.

Кенма кивает сам себе и уходит.

Ещё не время. Ему придётся запастись терпением, не так ли?..

Он не исправит Куроо за один день — пока у него нет на это права. Сначала он должен стать его другом, даже если не самым лучшим. Зато с бесплатным кофе.

Кенма чуть улыбается своим мыслям, чувствуя, как колючий лёд, дерущий горло, оттаивает. В конце концов, Куроо из будущего любит эту кофейню, а значит, в ней должно было случиться что-то хорошее. А значит, Кенма вернётся сюда снова. А потом снова, и снова, и снова, до тех пор, пока Куроо не будет готов этому самому «хорошему».

Кенма прижимает эту мысль к груди — там, где стыкуются рёбра и хочется тепла. Сегодня его согреет она и мечты о будущем, где через шесть лет он подойдёт к Куроо, только что столкнувшему «своего» Кенму во временную воронку и скажет: «Ну и уёбок же ты».

А потом двинет по щам. Или поцелует.

Он ещё не решил.