Глава 3. (2/2)

Такого гимна она никогда прежде не слышала: богатый переливами, он был чарующим даже по меркам райских птиц, в этих словах слышалась древняя сила и мудрость, восходящая, казалось, к началам времён. То, что случилось далее, с трудом поддавалось описанию: поврежденное крыло неестественно дернулось и со щелчком встало на место, а раны заживали буквально на глазах; когда Зимцерла окончила петь, от травмы не осталось и следа. Целительница посмотрела на Родану, вымученно улыбаясь, и без сил осела на землю. Однако сестра, похоже, ее настроения не разделяла. Она подошла к главе стаи, преклонила колено и доложила:— Навь вырвалась из могильника, но Карна уничтожила почти всех. Мы столкнулись лишь с остатками, однако серьезно пострадали.— Хорошо. Могильник нужно очистить. Я лично полечу туда и сделаю это. А Карна..? — не успела Магура спросить, как над главной площадью разнесся скорбный вопль. Все повернулись в ту сторону и увидели душераздирающую картину: Желя рыдала на груди Карны и звала её, но было уже поздно... Птицы склонили головы: право оплакивать своих мертвых имел каждый из них, и это право было свято.Птичка подняла голову и обвела взглядом жителей селения, задержавшись на Зимцерле,

— Она еще совсем теплая, — она говорила прерывисто, постоянно сглатывая ком в горле. — Вы позволили моей матери умереть, все вы! — по щекам алконоста текли слезы бессильной злобы. — Ненавижу! Ненавижу вас! — закричала Желя, всхлипнув, круто развернулась и улетела в неизвестном направлении. Стоявшие впереди птицы от такого выброса эмоций девочки даже попятились.— Она не понимает, что говорит... Потерять мать... Ей всего-то двести лет... Бедный птенец, — зашептались вокруг. Златоуста хотела полететь следом за Желей, но почувствовала, как подошедшая сзади мать удержала ее за локоть.— Не смей боле водиться с ней, слышишь? — прошипела Зимцерла дочери на ухо. — Не позорь наше гнездо, подобно моей сестре...Лицо Карны омыли водой из ключа и уложили на площади головой к кумиру Хорса. Все птицы от мала до велика обступили почившую, сохраняя почтительное расстояние.В центр образовавшегося круга выступила Магура. Вокруг царила гробовая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня на главной площади.— Карна погибла, защищая нашу колонию. Да покоится она с миром, — изрекла Магура. — Сестры! Почтим память нашей подруги!На какое-то время вновь воцарилась тишина. Потом одна птица тихо затянула печальную ноту, ее подхватила другая, потом третья, четвертая... вскоре все немногочисленные сирины стаи пели, скорбя о тяжелой утрате, ведь среди них Карна по праву считалась сильнейшей. Остальные же просто стояли в уважении склонившись над прахом воительницы.

Отовсюду были слышны звуки скорбного гимна, и внезапно Златоусте захотелось петь вместе с остальными сиринами эту песню горя, боли и печали.— Мам, то, что ты сказала про сиринов — правда? — тихо спросила она, тронув мать за рукав. Однако Зимцерла так и оставила этот вопрос без ответа.***

В эту ночь Златоуста не могла сомкнуть глаз. Гибель Карны, траурный гимн... а та ненависть, которая исходила от Жели, вселяла глубинный, безотчетный страх вперемешку с сочувствием.Птичка открыла глаза. В доме было темно, лучина давно сгорела. Нашарив в темноте пояс, Златоуста слезла с полатей и неслышно выскользнула наружу, притворив за собой дверь. Однако, едва она вышла за ограду, как совсем близко раздалось негромкое пение. Птичка нырнула в кусты и затаилась, тихо кляня полуночницу. Когда песня смолкла, Златоуста хотела было вылезти, но тут:— Далече собралась? — резанул по ушам вопрос, и птичка от неожиданности и испуга вывалилась из кустов на дорогу. Спиной к ней сидел неясный силуэт, который в темноте сливался с окружением. Фигурка неслышно встала и повернулась. Это был тот самый гамаюн, который оспорил решение Магуры — Белогора, и тем не менее Златоуста не собиралась перед ней отступать.— Я не могу бросить её! — запальчиво воскликнула Златоуста, однако Белогора одним взглядом заставив птичку умолкнуть. Она дала ей понять, что перед ней стоит не дружелюбный птенец-алконост, с которыми та привыкла играть; Белогора была старше и гораздо сильнее, а изящный растительный орнамент на ее рубашке ниже колен и тяжелые косы на ее плечах говорили, что эта птица является представителем правящей касты. Возможно, эта самая Белогора была если не приемной дочерью Магуры, то ее ученицей и преемницей, которая в будущем примет бразды правления и возглавит стаю.В глазах Белогоры мелькали недоверие, скептицизм и тень насмешки, и этим она напоминала Магуру. Затем она снова запела, и Златоуста застыла, будто примороженная; глаза преемницы Магуры вспыхнули зеленым, а светом голос птицы словно проникал в ее душу, не оставляя шанса что-либо утаить. Похоже, это и было знаменитое пение гамаюнов, способное видеть сердца и раскрывать любые тайны.Белогора окончила песнь и снова замолчала. Казалось, что она вот-вот закричит и поднимет тревогу, но произошло невероятное — она улыбнулась.— Похоже, ты действительно говоришь правду, — прошептала птица и отвернулась, а спустя мгновение она развернула широкие бурые крылья. — Летим, я укажу тебе путь в обход застав. Постарайся не разбудить селение, нынче сирины вдвое прежнего бдят.

Потрясенная Златоуста не нашла, что сказать и просто последовала за Белогорой. Когда они миновали все заставы за пределами селения, преемница Магуры внезапно опустилась вниз и приземлилась на ствол поваленного дерева.— Дальше тебе придется лететь одной. Будь осторожна, — сказала она, складывая крылья. В ответ Златоуста слегка поклонилась гамаюну и устремилась в лесную чащу. ?Уж она-то будет править стаей всяко лучше Магуры?, — подумалось ей, когда родные пределы остались позади.***Подругу птичка отыскала с большим трудом у Гусиного озера. Желя тихонько хныкала, сидя меж узловатых корней старой ивы, и что-то баюкала на коленях.

— Уйдите! — крикнул алконост, услышав шум со стороны и быстро спрятал что-то за пазуху.— Желя, это я, Златоуста, — прошептала птичка. Лицо подруги разгладилось, теперь в нём читалась лишь боль и скорбь. — Мне жаль, что так получилось, — сказала Златоуста, складывая крылья и усаживаясь рядышком. Она не знала, что еще сказать. Ведь, по сути, это она распечатала могильник и выпустила кровожадную навь на свободу; совершила ошибку, за которую сильнейшая в стае заплатила собственной жизнью и благополучием дочери. Желя неопределенно кивнула и развернула мешковину, которая лежала у ее ног.

Взору обоих птенцов предстал прекрасный иссиня-чёрный пояс. Бляхи-звёздочки поблескивали в лунном свете, металлические накладки дивной работы служили не только защитой, но украшением и мерилом доблести, а массивная пряжка была исперещена какими-то странными узорами.— Это мамин... — тихо сказала Желя. — Она знала, и поэтому отдала его мне. Мама... — по её щекам снова зазмеились дорожки слёз. Златоуста не знала, что сказать в утешение и поэтому тихо затянула песенку, которую всегда пела Зимцерла, когда девочке было грустно. Она пела до тех пор, пока Желя не успокоилась или не устала плакать.— Смотри, — чтобы как-то отвлечь подругу от мрачных мыслей, Златоуста указала на узорчатую пряжку. Желя послушно вперила в нее бессмысленный взор, и выражение ее лица внезапно изменилось.

— Не может... — потрясенная, она сунула руку за пазуху и вытащила из-за ворота рубахи амулет-подвеску в виде крыла. Поразительно: узор и форма украшения совпадали. Тогда она вставила подвеску в узор, повернула и раз — пряжка с характерным щелчком раскрылась, а внутри нее оказался свернутый и перетянутый шнурочком клочок бересты. Дрожащими руками Златоуста развернула его и ахнула:— Это певчая грамота, — прошептала она. Райские птицы не знают нот, поэтому записывают формулы песен с помощью особых знаков, получая особые схемы, именуемые ?певчими грамотами?. — Но я никогда прежде такой не видела.— Златоуста... а ты знаешь, почему Зимцерла... не любит сиринов? — неожиданно серьезно спросила Желя. Птичка от такого тона попросту стушевалась, поэтому пробормотала:

— Нет.— Мама... хранила Наследие Ирия... она могла убивать райских птиц.— Что?

— По древнему обычаю сильнейший сирин каждой стаи обладает песней, которая способна убивать вся и всех. Даже райских птиц. А твоя мать обладает песней, способной врачевать любые раны. Такие передаются из поколения в поколение от матери к дочери, от наставницы к ученице и называются Дарами. Поэтому Зимцерла так назвала меня — я дочь и преемница Смертокрылой, которая унаследует её силу.Песня, несущая погибель всякому, кто услышит ее. Вот как Карна смогла истребить столько нави... И вот почему Магура не захотела никого отправлять на верную смерть... Или потому, что боялась той силы и власти, сосредоточенной в руках сильнейшего в стае сирина и хотела избавиться от нее?..Златоуста отогнала от себя эти мысли и посмотрела на пригорюнившуюся подругу, невольно задумавшись о ее судьбе: Желя вырастет, повзрослеет, ее волосы и перья почернеют, словно печная сажа, глаза станут глубокими, как колодцы, и наполнятся печалью, а душа будет рваться на мелкие части от скорби и горя, ведь сирин — это защитница, сирин — это воительница, сирин — это убийца... И от этой участи Желе будет некуда деться. Примет она это, сохранив доброе сердце, как Карна или станет холодной, жестокой и бессердечной, как легендарная, обожествленная людьми Морана?Размышляя над всем этим, Златоуста посмотрела на сидящую рядом птичку новыми глазами. Какой бы сильной ни стала Желя, она всегда будет беззащитна перед одиночеством, ей нужно будет на кого-то опереться. Это чувство было сродни озарению, и Златоуста, почти не отдавая себе отчета в своих действиях, порывисто обняла подругу.— Златоуста... — задыхаясь от неожиданности, прошептала Желя. Птичка обнимала ее, словно боялась, что она куда-то сбежит, но, похоже, сердце не подвело ее: Желя почувствовала то тепло, которым Златоуста щедро с ней делилась; она поняла, что больше не одинока и, так же рвано и сбивчиво, прошептала:

— Спа..си..бо.Она все поняла без слов и выбрала лучший вариант из всех возможных.

Златоуста медленно протянула руку и заправила волосы Желе за ухо. Прядь на виске была короткой, неровной: похоже, птичка сама обрезала её.Вздохнув, Златоуста разделила волосы на три прядки и начала плести косичку. Отдельные волоски из нее торчали наружу, делая ?слезинку? похожей на крошечный снопик соломы. Когда птица закончила, Желя повернула к ней заплаканное лицо. Две ?слезинки?, клеймо круглого сиротства, словно до поры состарили ее. Теперь она сама по себе. Отрезанный край.И тут Златоуста заметила в её волосах цвета ячменного золота нечто невероятное:— Ой, Желя, смотри, у тебя чёрный волос, — сказала она, вытащив находку из Желиной шевелюры — все верно: чёрный, прямой, блестящий волос, не похожий на привычные для алконостов золотистые кудряшки.— И у тебя есть, — птичка показала ей кулачок с зажатым волосом. Подруги переглянулись и синхронно пожали плечами. Обе понятия не имели, что это значит.— Чёрный...

***Златоуста сморгнула и обнаружила себя лежащей на траве где-то за городом.

С той памятной ночи прошли годы. Осиротевшую Желю взяла к себе Родана, окончательно настроив против себя сестру, бразды правления стаей приняла Белогора, пусть и в преступно юном возрасте. Вот так незаметно наступило Златоустино пятисотлетие, и она отправилась к людям, чтобы повзрослеть и понять, кто же она. Перед тем, как улететь, Желя и Златоуста пообещали друг дружке, что в следующий раз встретятся уже ?взрослыми?. Желя собиралась пойти по стопам Карны и стать сирином, Златоуста же намеревалась остаться алконостом. Однако с самого дня расставания птичку не покидало тяжелое предчувствие... Птица села и тряхнула волосами, отгоняя мрачные мысли; пожалуй, стоит поискать Джоэля — игры в догонялки всегда поднимали ей настроение. Явно довольная этой мыслью, Златоуста запустила пальцы в золотистую шевелюру, а когда поднесла руку к глазам, в кулаке оказался зажат тонкий, шелковистый волос.

?Чёрный волос? Снова?? — подумала она.