три дня дождя (2/2)
Компашка наблюдающих яростно шушукается, и, судя по Яше, неохотно и с ворчанием возвращающемуся на место играющего, Саня понимает, что этим самым шушуканием наблюдатели уговаривали Яшу возобновить игру.
- Ставлю свою мать, - с нарочито громким звуком бросает фишки Князь, при этом ни капли не меняя выражения лица, - ставлю свой член, ставлю Дио...
- Ты, Князь, неоспоримо, сегодня по факту и по сути князь, но базарь нормально с пацанами! - останавливает его Балунов.
И тут внезапно прибегает Горшок. Именно сейчас все почему-то замечают, а точнее, слышат, какая музыка орет на всю заставу.
- Кто включил эту хуйню? - упирая руки в боки, Горшок грозно смотрит на каждого, кто находится в помещении.
- Наташа-засрыха, - невозмутимо отвечает Мышь.
Горшок вмиг становится идентично невозмутимым, делая полукивок головой так, что больше похоже, словно он чуть взмахнул своей повышенной лохматостью на башке, будто такого объяснения ему более чем достаточно, поэтому берет из ящика другой диск и вставляет его в ноутбук.
- Наслаждайтесь, - он вроде просто говорит, а вроде приказывает, - как-никак, мы собрались по случаю дня рождения этого охуенного мужика.
И уходит, будто вообще и не приходил.
В бог знает какой раз за вечер Саня засматривается на Андрея: на его сосредоточенное и спокойное лицо; на некогда уложенные, но теперь слегка растормошенные волосы, приобретшие в полумраке помещения некий кроваво-бордовый оттенок, к которым так не терпится прикоснуться хотя бы на пару секунд, чтобы только почувствовать их мягкость (или жесткость - Сане откровенно пофиг); если это просто Андрей, он прикасался бы к его волосам, да и к нему в целом, постоянно, в независимости от того, какие они на ощупь - будь они четырежды соломой. И не будь он пьян в степень, на тоненькой сопле болтающуюся от «в говно», ни за что не смог бы себе позволить якобы незаметно подойти (читай: подползти) к Андрею и панибратски приобнять его за плечи. Как ни странно, Андрей абсолютно никак на данное действие не реагирует - напротив, бегло смотрит на «ученика», улыбается уголком губ и вскрывает свои карты. Видя их, Яша грубо бросает свои, даже не показав, и заходится матерением всего на свете. Князь вконец самодовольно ухмыляется, проявляя какие-то эмоции, наверное, впервые за проходящий вечер, чуть поворачивает голову и наклоняется к саниному уху, чего вполне себе достаточно, чтобы бабочки в животе последнего устроили кровавую резню.
- Давай, короче, сейчас на счет «три» эдаким блеющим тонким голоском произнесем: «Яшенька, Яшенька», а потом заорем во всю глотку: «ЯКОВ!», - максимально тихим шепотом предлагает Андрей.
Просто из-за его горячего дыхания не столько в ухо, сколько в шею, Саня половину слов, если не больше, полностью пропускает, однако улавливает их смысл лишь чудом, беззвучно смеётся и так же тихим шепотом отвечает:
- Давай. Раз, два, три...
А дальше они, собственно, хором проговаривают задуманные слова.
Яков взирает на них отнюдь не по-доброму.
- Хочешь знать мое мнение о тебе? - с мрачно-игривым выражением на лице интересуется он, а сразу после принимается несильно похлопывать себя по груди, глядя куда-то в пространство между каждым из компашки наблюдающих, приговаривая: - Водички, водички...
Бутылку с оной берет Паша со столика возле дивана и протягивает Яше. Тот немалое количество содержимого выливает себе на волосы и прилизывает их ладонью до того состояния, пока они не становятся похожи на едва-едва отросший «ежик», затем одалживает из кучи сваленных перед Князевым денег допотопную десятирублевую купюру, прижимает к влажной от воды шее, выставляет вперёд правую руку (не зигуя! а ладонью поперек в некоем указывающем и несколько осуждающем жесте) и начинает перечислять, двигая рукой при каждом слове, чтобы, по-видимому, усилить свое воздействие на оппонента:
- Говно, залупа, пенис, хер, давалка, хуй, блядина...
- Достаточно на сегодня чпокера... - подаёт голос второй Саша, кой Щеголев, или, в народе, Поручик, собираясь встать и, вероятно, направиться-таки наконец нажраться во всех смыслах, хотя в его случае больше в смысле гастрономическом, однако Яша яростно сжимает его запястье и дёргает на себя, отчего Поручик действительно чуть не падает и во все глаза взирает на кудрявого собрата.
- Я не закончил, блядь, - непривычно низким для себя голосом говорит Яша, и звучит его голос настолько страшно, что Поручик нервно сглатывает и истуканом прирастает к месту, где остановился. будучи удовлетворённым сим, Яша дальше продолжает абсолютно спокойно: - Головка, шлюха, жопа, член, еблан, петух, мудила...
- Бас слышно ХУЕВО, - комментирует Балунов звучание воспроизводимой песни.
- Да всем нас... - вполголоса начинает Андрей, тем не менее его голос Балунову слышно вполне себе достаточно, чтобы перебить с громкостью, заглушающей даже песню:
- А бас все равно ХУЕВО слышно.
- Ты и бас-гитарист хуевый, - вставляет свои «пять копеек» Яша, видимо, посчитавший должным пока пощадить Поручика.
Поручик на радостях сваливает, предположительно, в сторону кухни, дабы отпраздновать такое дело. Если бы расположение яшиного духа пошло в противоположном направлении, Поручик свалил бы туда все равно - «зализать раны». Он, впрочем, пошел бы туда, если бы ничего и не случилось по причине «скучно».
Однако до кухни он не доходит по причине «нежданно-негаданно открытая дверь».
Не на свежей земле.
Из ванной. Да не просто открытая, а чуть не сорванная с петель путем выбивания с ноги.
- ГДЕ ЕБАНЬКО В ОЧКАХ В ПОЛ-ЕБАЛА.
Нет, Саня, конечно, разок заметил прошмыгнувшую красную майку, но спьяну решил, что она ему только померещилась, а оно, оказывается, вот как.
Киномеханик в здании.
- НУ ИЛИ ХОТЯ БЫ ПСИНУ ПОЛОСАТУЮ РАЗЫЩИТЕ.
Поручик, потирая ушибленную щеку и тихо постанывая, отползает к лестнице.
- ЧЕ, ВСЕ НЕОЖИДАННО ВЫМЕРЛИ?! - Илья уже откровенно визжит, по окончании фразы топая ногой.
Первым делом Саня видит на Илье клёвые камуфляжные штаны с резинками на лодыжках. А после оглядывает его позу в целом и, под конец «оглядывания» останавливаясь на взгляде, читает в нем неделанную панику со здравой такой примесью ярости.
И тут телодвижения предпринимает Князь: берет Саню за запястье, совершенно легко поднимает его вялую руку вверх и несколько раз трясет ее, аки какую-нибудь сосиску. Саня сначала тупо лыбится, а затем, осознавая, что, собственно, объект его хер-пойми-какого-чувства прикасается к нему САМ, резко поворачивает к нему лицо и, понимая, насколько вдруг близко находится к его лицу, неслабо теряется, думая, чего ж ему сильнее хочется - убить или кой-чего иного, о чем лучше не думать никогда.
О чем он думал, сидя почти в таком же положении рядом с Лешей днём.
Точняк.
Леша!
Где он?
- Блядь, Я ЕЩЕ РАЗ ПОВТОРЯЮ... - Илья кричит громче, так что голос его почти срывается - и сорвался бы, не увидь он болтающуюся с князевской подачи санину культяпку. - Ах, вот ты!.. - дальнейшее он произносит хрипловато, не договаривая, похоже, из-за дикого желания назвать Саню парочкой ласковых, однако сдерживается, поскольку реально не время.
- Очкастая дылда здесь! - для особо не внимательных информирует Андрей.
Илья делает рывок вперёд, а потом вдруг так же резко поворачивает голову к ванной, нервно закусывает губу и спокойным до равнодушия, почти приказным тоном говорит:
- На хрен он тут не нужен, врач-то я, - первую часть приказа он скорее произносит для самого себя. - Зовите полосатую псину, сейчас же! не придет - из могилы его достану. Или, в противном случае, ему оттуда придется доставать своего брата.
На данном моменте у Сани пропадает вся пьяная вялость, он будто даже трезвеет, подпрыгивает с места, едва не отрывая Андрею руку, и несётся к ванной, где уже исчез Илья. Добегая до туда, он видит там Лешу, собственной персоной, развалившегося в позе звезды на полу, с синеющим цветом кожи, но при том со счастливой до одури и оттого будто неестественной улыбкой «во все тридцать два» (вообще поменьше, ибо клыки у него выбиты по какой-то причине, которую никто не помнит, так как все поголовно были «в говно»), то и дело прерывисто смеющегося. Илья сидит перед ним на коленях, отчаянно пытаясь его растормошить, и кроет всяческой разношерстной матершиной, коей Саня, да ещё в таком количестве, слыхом никогда не слыхивал.
- М-может, это, скорую? - еле ворочая языком, бормочет Саня. Илья резко оборачивается, смеряя того полным гнева взглядом.
- Ты долбанулся? - голос его, тем не менее, звучит лишь совсем немного с иронией. - Тебе очки не пора сменить? Посмотри на него, - Илья поднимает лешино тело до сидячего положения так, словно тот какая-нибудь пушинка, - у него передозировка! И если бы мы хоть знали, чем!..
Леше, кажется, тяжело просто более-менее ровно держать голову, ровно как и все тело - его корпус накреняется вправо и он практически кладет голову самому себе на плечо. Глаза у него абсолютно стеклянные и пустые, однако в них мелькают слабенькие искорки веселья. Или всего-навсего свет так играет, потому что тело потряхивает нехило, и фиг пойми, от никак не прекращающегося смеха или от озноба.
- Ё-ёмае, Илюх, - Разговаривает он при всем при этом чётче, чем Саня, хоть и заикается, - т-тебе ка-как б-без ног-то жи-живётся? И да-давно ты их п-потерял? Со-соболезную, б-блядь.
На добрые несколько секунд Илья впадает в ступор, откровенно не понимая, как на такое поведение реагировать, и реагировать ли вообще, поскольку добиться малейших внятных объяснений он от этого чучела пытается суммарно минут десять, получая максимум учащение дебильного хохотания.
- ТЫ, СВОЛОЧЬ, ЕЩЕ ШУТКИ МНЕ ТУТ УМУДРЯЕШЬСЯ ШУТИТЬ?! - не выдерживая, орет Илья и тут же заходится кашлем, после чего хрипло задаёт риторический вопрос, и вновь скорее себе самому: - Чё у вас, Горшеневых, не слава богу все?
Он встает, обходит опять падающую ввиду потери точки опоры звезду-Лешу, словно она реально не человек, а <s>зверь нахуй</s> какой-нибудь предмет, включает в душе сильный напор (ледяные брызги долетают даже до Сани).
- Время купаться. - Илья пытается придать фразе как можно больше весёлости, но звучит она язвительно-злобно. Он подхватывает Лешу под мышки одной рукой, будто тот весит буквально ничего, и пихает прямо под воду. Столкновение неслабо бьющей струи с башкой заставляет Лешу взмахнуть ручонками и задрыгать ножками (все они его, естественно, не слушаются) в попытках вырваться из неблагоприятной среды, отчего Илья грубо его встряхивает, словно тряпочку, заставляя долбануться головой об плитку, а затем с ненавистью сжимает ворот рубашки, максимально приближая его лицо к своему. - Слышь, ублюдок, не смей выебываться, не то утоплю нахер, - сквозь зубы чеканит он и пихает моментально угомонившееся тело обратно под струю.
У Сани подкашиваются ноги. Саня хочет спать. но он не может отойти ни на шаг, ибо там его охрененному лучшему другу явно хреновее, чем ему, поэтому совесть не позволяет оставить ближнего в беде, тем более с этим Чёртом, пускай тот и делает гораздо больше, чем бы смог выдумать Саня даже будучи трезвым. Словно по щелчку, сей самый Черт вспоминает про дверной проем и того, кто до сих пор там может находиться.
- А тебе чего? - подозрительно хладнокровно, даже немного устало, спрашивает он. - Попу помыть пришел?
- Нет.
- Тогда - вон, иного толку от тебя никакого.
И ничегошеньки-таки Сане не остаётся, кроме как последовать совету и выйти вон. Мутит его уже нехило, и, помимо возрастающего в геометрической прогрессии усиленного желания провалиться сквозь землю, появляется желание не в меньшей степени сильное провалиться в небытие, благо насчёт последнего какая-нибудь там всевышняя сила оказывается с ним неожиданно солидарной, так что, пройдя шагов всего-навсего, может, десять, Саня прикладывается головенью об ковер, пару мгновений наблюдает поразительное разнообразие всяких ковров-вертолетов и вконец перестает что-либо помнить.