Баснь вторая. Волчьи дети. Глава первая. (1/2)
Тёплое весеннее солнце играет яркими бликами на невыносимо белом снегу. Здесь всегда лежат сугробы, покрывая тёплыми шапками горные вершины. Впереди белеет мрамором Храм Богини, выделяясь слишком правильной формой, приковывая взгляд издалека острыми шпилями и сводчатыми стенами. Широкая, добротная дорога, не предназначена для конника — к Храму полагается идти пешком, что бы успеть успокоить мысли и предстать пред ликом Праматери чистым душой. Вокруг нет толп паломников, нас не сопровождают жрецы, мы идем втроем по этому пути, кажется, уходящему в самое небо, куда однажды уходят все волки. Так заведено, так положено, так правильно. Сам воздух пропитан светом, морозной свежестью, прохладой искристых сугробов. В день Весеннего Равноденствия монарх вместе с семьей всегда приходит сначала в уединенный горный храм и только потом спускается в долину, что бы провести торжество для подданных.
Иллания почти бежит впереди — не смотря на солидные одиннадцать лет, ей все еще не удается быть леди, а быстрые ноги не желают идти степенно и чинно. Белый меховой плащ сбился, платиновая фибула с изумрудами оказалась под шеей сбоку, а длинное шерстяное платье, расшитое родовыми узорами, уже промокло снизу от налипшего снега. Рыжая макушка то и дело показывается из-за очередного поворота, вызывая легкое недовольство Натали — тёплая шапка была бессовестно оставлена в замке, и это непотребство мы заметили лишь уже ступив на путь.
— Если она простудится… — ворчит супруга, сжимая мой локоть.
— Её защищает Богиня еще трепетнее, чем меня, не волнуйся, — усмехнувшись, я поднес к губам тонкие пальцы и поцеловал ладонь, согревая дыханием.
— Вся в тебя, такая же хитрая. Вчера выпросила еще пирожных, состроив точно такую же мордашку, как ты, добиваясь кое-чего вкусного, — Натали посмеивается, взъерошивая мне волосы. Вроде бы мне более трёхста лет, а всё равно чувствую себя мальчишкой рядом с ней. Неисповедимы пути богов…
***</p>
— Папочка, ты обещал рассказать мне про Богиню! — Иллания врезалась мне в живот и обхватила ручонками, крепко обнимая и умильно заглядывая в лицо огромными зелёными глазищами.
— Но ты ведь уже знаешь эту легенду?
— Да, но я хочу услышать как все было, а не «В тысяча восемьдесят девятом году от сотворения мира…», — упрямо возразила дочь, чуть нахмурив брови.
— Я тоже хочу, и можешь не говорить, что я тоже её уже знаю, ворчун. Люблю слушать, как ты рассказываешь, — другая главная женщина моей жизни положила руку мне на плечо, чуть сжав, и так же хитро улыбаясь, как и наша дочь. Под таким напором невозможно было устоять.
— Вы манипулируете королём, дамы, знаете об этом? — я усмехнулся и опустился на мраморную скамью у стены, застланую меховой шкурой.
— Да, мы знаем, и испытываем от этого неимоверное удовольствие, мой король, — Натали посмотрела на меня так, и сказала это таким тоном, что мысленно пришлось просить прощения у Праматери за неподобающие для храма мысли.
— Кошмар, — покачал головой, и перевел взгляд на статую Магдариэнны.
Молодая женщина с тяжелой россыпью волос на плечах взирала на всех, кто входил в Храм, с материнской любовью и всепрощением. Хотя, говорят, каждый видит лик Богини по-своему, в зависимости от того, чего ему больше не хватает в душе. Низкий широкий постамент окружали статуи четырех волков, пятый сидел рядом с Магдариэнной, доставая макушкой ей до груди. На его лобастой голове покоилась её ладонь, а вторая простиралась вперед в жесте благословения. Статуи были выполнены настолько искусно, что казалось, дышат, глядя на своих потомков, и вот-вот заговорят. Не смотря на белизну мрамора, я без труда видел черноту волос Праматери, узкую тёмную стрелку прорезавшую морду Праотца, зелень глаз каждого из волков.