Часть 1 (1/2)

Неяркие лучи раннего утреннего солнца насмешливо забирались сквозь открытое настежь окно, принося с собой успокаивающий холодный воздух, ледяными порывами целующий разгоряченную ото сна кожу, слизывая небольшие бисерины пота. Адель тихо всхлипнула, до крови кусая тонкую кожу бледного запястья. Боль немного притупила воспоминания о прошлом вечере, въевшиеся на подкорку сознания, отпечатывая на внутренней стороне век страшную, пускающую по коже мурашки, улыбку животного, которого она обязана при людях называть отцом, когда он склонился над ней, поигрывая отобранным лезвием, когда Адель пыталась безуспешно защитить свою давно уже потерянную честь.

Адель тихими шажками направилась в прилегающую к её комнате ванную комнату, в ночнушке залезая под горячую воду душа, стараясь смыть липкие прикосновения нескольких пар рук к коже жёсткой мочалкой.

К горлу подкатила тошнота.

Ей было одиннадцать, она была ребёнком, но глупой назвать ее сложно. Об этом на каждом шагу говорили учителя, почти каждый знакомый Николаса рассказывал какое же светлое будущее ждёт его дочь в театральном, куда мечтала поступить Адель. Ей было десять, она жить не могла без насыщенно оранжевого, красного и лилового, она любила фиалки и единорогов, кататься на плечах у отца и сладкую вату, которую Николас покупал ей после каждого похода в кино пятничного вечера. Обожала заговаривать зубы прохожим и кухаркам на кухне, пока её друзья забирали булочки и прочее. Она любила насыщенный незабываемый аромат черничного пирога, который пекла её мама каждое воскресенье, вязкие и очень сладкие данго, купленные в магазинчике на другом конце города за хорошо отыгранную сценку в садике и на выступлениях. Адель была готова на всё, чтобы вернуть то былое, что было до смерти Сьюзен, поэтому и пыталась как можно больше проводить времени с отцом, пусть и помнила наставления Ангела, одного паренька из приюта, в котором она прожила год после смерти матери, и свои ощущения от первой встречи с Николасом.

Сейчас ей 18. Она ненавидит яркие цвета, ненавидит пятницы и сладкую вату, взбитые сливки и растопленный шоколад. Зависима от алкоголя и буквально в шаге от того, чтобы найти дилера и скупить половину всего товара, приняв его за раз - останавливали лишь воспоминания о проведенном времени в диспансере, где её раньше лечили от наркотической зависимости, и слишком крепкий иммунитет со стойкостью к некоторым ядам. Она готова хоть сейчас сорваться и сбежать из Милпорта, города лицемерных ублюдков, которые дальше своего носа не видят, которые не могут сопоставить 2 и 2 по оговоркам и несоответствиям в действиях, разобравшись в натуре Николаса Эстерния. Которые были рады любой сплетне, рассасывая её на составляющие, смакуя каждую отдельную часть, переиначивая на свой лад. И лишь один человек держит её в этом городе. Лишь продавец мороженного в парке напротив сдерживает её порывы покончить с жизнью, которая и так буквально на волоске. Ей нужен ещё один якорь, и, желательно, не такой, который при малейшем дуновении ветра исчезнет. А тот, который сможет дать мало-мальски способный отпор её отцу, хоть ради жизни самого якоря, Адель-то привыкла за восемь лет к подобному. Лишь два года в детской колонии сберегли жалкие ошмётки её психики, собрали её заново из осколков.

Адель вылезла из душа, поскальзываясь на влажном кафеле, зарабатывая лишние синяки на руках, хлюпая по разливающейся под ней луже воды, что стекала по набухшей от влаги ткани. Она с размаху упала на колени перед унитазом. Её нещадно рвало от эфемерного горячего шёпота в заострённое, точно у эльфа, ухо, от ощущения колючей бороды на своём лице, когда дружок Николаса полез целоваться, от призрачного жара на щеке из-за сильного удара ладони, когда она посмела с силой кусаться. Тошнота всё не проходила, хотя блевать было уже нечем, из неё выходил лишь желудочный сок. Съеденное за ужином яблоко давно уже покинуло её желудок.

Она вернулась только на той неделе от подруги её умершей матери, с которой та провела более половины своей жизни. Тётя Лизабет осталась всё такой же улыбчивой и яркой женщиной, какой была в воспоминаниях Адель, она за полтора месяца вновь научила её любить хоть что-то кроме чёрного и серого цветов, вселяя ещё большее желание хоть как-то изменить своё существование, подарила мотивацию продолжать сражаться и мистера Лапку, плюшевого цветастого мишку из детства Адель. Она удивлялась как быстро летит время, как сильно меняются люди.

Она не понимала, что такого могло произойти с Адель за 8 лет, что прошли после смерти Сьюзен Баттон, которые она прожила с отцом, она не понимала куда делась смешная девчонка из её воспоминаний, не понимала почему Адель не ответила ни на одно её письмо, то отосланное на е-мейл Николаса, то посланное устаревшей классикой. И всё спрашивала и спрашивала обо всём, что с ней происходило. Адель отвечала. Она рассказала про появление Мирабель и про то, что новая жена Николаса никак не может завести ребёнка, хоть они и хотят очень сильно. Что она очень заботливая, насколько это позволяет её воспитание. Умалчивая лишь о посягательствах на себя и, временами, жестоком обращении в повседневной жизни. Рассказывала за школу и одноклассников, про неземную любовь к экси так, словно это её единственная отрада, что, в прочем, было недалеко от истины.

Но Лизабет лишь сокрушенно мотала головой, видя эти запинки в рассказе, хмуря тонкие брови на моменте рассказа про взаимоотношения между Николасом и Адель, уловив колкую обиду и ярую ненависть по отношению к Эстерния. Лизабет просто молча встала и принесла крепкий виски и стаканы с уже лежащими там кусочками льда. Под питкий виски, отдающий дубом и сладкой карамелью, оседающий приятным сладковатым послевкусием на языке, беседа прошла более продуктивно, наполненная минимумом лжи от Адель, что запоем вываливала на женщину все свои переживания и события. Она заливисто смеялась над своим положением, с горечью на языке, которую не глушил ни дорогой виски, ни аппетитное копчёное мясо, шутя, что зато секс регулярный и по нему можно часы проверять. Рассказывала как скучает по временам, когда Сьюзен не разбилась в аварии от столкновения с огромной фурой, скучает по неповторимому пирогу. Она много о чем рассказывала, смотря в стену потухшим взглядом, который оживал лишь при упоминании о спорте. Лизабет лишь тихо подливала ей алкоголь, молча слушая и боясь прикоснуться, задерживая собственные слезы. Задыхаясь от кома в горле.

Она с болью в груди вспомнила ту маленькую девочку, что со смехом встречала все преграды, стараясь не заплакать от разодраной о шершавый гранит площадки в парке коленки, замещая боль звонким заливистым хохотом. Сейчас Адель точно также смеялась сквозь слезы, ненавидящим взглядом что-то высматривая в витиеватых узорах обоев. Горький хохот перемежался со всхлипами; Адель задыхалась от накативших на неё волной эмоций, что она подавляла годами.

Лишь когда Адель выпустила из ослабевших пальцев стакан, заляпывая белоснежный ковёр в остатках алкоголя, Лизабет позволила себе двинуться, прижимая вздрогнувшую девушку к себе, поглаживая по шелковистым волосам. Она с тихим судорожным выдохом выключила диктофон, с ярой решимостью пойти с утра в полицейский участок.

Дело на Николаса Эстерния открыли довольно быстро, приняв за улики снятые побои и запись с признанием. Но в скором времени закрыли, так и не добравшись до верхушки, его похоронили за неимением улик, уничтожив запись и опись повреждений, закопав под кучей нераскрытых дел. Деньги решают многое, почти всё. Буквально перед отъездом Адель, Лизабет подарила ей небольшую музыкальную коробочку с двойным дном, куда укомплектовала записку и серьги Сьюзен, урочисто вручив её. Купленные же и сделанные специально под Адель ножи с удобными ножнами, которые можно было надевать на любую часть тела, прикрепив записку с обещанием обучить правильному владению лезвиями, под шумок пропихнутым в самый низ дорожной сумки. Как только самолёт отлетел, а Лизабет проводила его взглядом до полного исчезновения, женщина двинулась на машине к ТРЦ, и планировала потом заехать в участок, добивать конгрессменов, но на подъезде её подрезал пьяный водитель. Она умерла спустя неделю под аппаратами штучного жизнеобеспечения.

Адель была разбита, когда вчера вечером ей позвонили и сухим голосом сообщили, что этот номер стоял на быстром наборе и Элизабет Тренчин скончалась в автокатастрофе. Нервный срыв был не за горами, поэтому Адель принялась дрожащими ещё больше,чем обычно пальцами разбирать дорожную сумку, педантично разглаживая невидимые складки, вешая вешалки в шкаф-купе.

Ей пришлось зажать рот рукой с такой силой, что на впалых щеках остались красные отметины пальцев, лишь бы заглушить рвущийся из груди, наполненный звериной болью крик, смотря на тонкие, слишком острые даже на вид, лезвия. Она была в доме одна, но ещё больше привлекать внимание соседей мало хотелось. С тихим всхлипом она осела, проводя кончиком пальца по острию аккуратно отточенного лезвия. Бордовая капля крови тут же упала на чёрные свободные штаны Адель, мгновенно впитываясь в ткань.

В голове что-то щёлкнуло.

Одним порезом её предплечья не отделались, она методично наносила глубокие раны уже ничего не ощущая. На старых шрамах красными змеями появлялись новые - Адель не прикасалась к ножам уже сколько, год? Она почти не осознавала, что делает, не видела ничего,кроме залитых чем-то красным рук, не ощущая их. В таком состоянии Николас и нашёл Адель, когда та не вышла на шум голосов. Даже будучи в стельку пьяным, он быстро и крепко обмотав руки бинтами, хотел выпытать,что такого могло произойти, раз довело до такого состояния, когда Адель с красными от пролитых слез глазами кинулась на него с ножом наперевес. Выбить орудие из слишком слабых пальцев было легче лёгкого. В его голове словно щёлкнул переключатель, когда один из его друзей - имени он назвать уже не мог из-за провалов в памяти - предложил воспользоваться ситуацией. Николас был не против поделиться добром с друзьями.

Очередной тошнотворный порыв вывел её из воспоминаний, заставив вновь склониться над унитазом.

Она решила сегодня со всем этим покончить.

Надоели, как же надоели эти рутинные будни. Каждый день до четырех вечера одинаковый, словно день сурка: проснуться в 5, быстро одеться и, не завтракая, пойти на пробежку, захватив с собой сменную одежду и школьные принадлежности, чтобы потом в раздевалке переодеться в свежую толстовку и поспешить на скучные школьные уроки. Скудный обед из яблока и закинутых в рот пары ложек каши, потому что проспала большую часть обеденной перемены. Вновь пробежка перед тренировкой. И лишь на тренировках её жизнь обретает смысл. Тренируясь до изнеможения, срывая голос на непутёвых защитников и вратаря, что не могут адекватно принимать мячи - лишь тогда Адель чувствовала, что она жива, что она никакая не бездушная силиконовая кукла, не идеальный ребёнок с прекрасными оценками, не гордость, которую нужно выставлять в нарядном платье на семейных ужинах и встречах с партнерами. Лишь хороший аксессуар, который видят в ней Мирабель и Николас. Лишь на поле она - Адель Эстерния, человек со своим характером и прибамбасами, атакующий полузащитник, сражающийся на поле словно от этого зависит её жизнь, принимающая каждый забитый им мяч на свой счёт, хоть она и выкладывается на всё сто.

Сегодня она это сделает, но для начала нужно увидеть Бенджамина.

Адель взглянула на часы. Семь утра. Слишком рано для нормальных людей, но кто сказал, что Уолтер нормален? Иначе бы он и не познакомился с Адель. Примерно в это время он и подъезжает на своём бусике к восточной части парка, к концу дня медленно переезжая ближе к западному выходу, и в девять вечера он уже со спокойной совестью уезжал домой, продав минимум половину продукции.

Всё происходящее было словно в тумане: она не помнила, как убралась в ванной комнате, приняла парочку таблеток сильного седативного, как высушила мокрые волосы и собралась, как вышла из дома, закрыв попутно дверь на все замки, добралась до небольшого гипермаркета. Опомнилась лишь когда знакомая женщина за кассой спросила, есть ли у неё 10 центов.

- Я могу занести завтра, - неудачно пошутила Адель, но мисс лишь кивнула, не понимая всей абсурдности данного обещания.

- Что-то ты слишком бледная, Адель, всё в порядке?

- Да-да, не выспалась просто, сейчас выпью сока и буду как огурчик, - отшутилась девушка, запихивая в рюкзак верёвку для скалолазания, мыло с клубничной отдушкой, сигареты, торт и туалетную бумагу. Было бы очень много неудобных вопросов, если бы она просто взяла всё нужное.

Эстерния буквально за пару минут размеренного шага добралась до парка, замечая махающего с другой стороны аллеи крепко сбитого мужчину с поздней проседью и лукавыми смешинками в глазах, поддерживая яркой улыбкой в самые трудные моменты её жизни, старающийся хоть как-то уберечь её от нападок Николаса, но у того всегда есть чем надавить на неугодных ему. Бенджамин когда-то убил троих людей, дело закрыли за неимением улик и его оправдали и наказания не последовало, проведённые шесть лет вместо возможного пожизненного в тюрьме не считаем. Эстерния знает как надавить на тех, кто ему не нравится. Уолтера и так выжили из города, оставив возможность лишь приезжать сюда по работе, запретить хоть какой-либо въезд будет столь же легко, сколь отобрать леденец у младенца.

- Доброе утро, принцесса, ты сегодня слишком рано, - пространно заметил Бен, открывая ролеты.