30. Ненавижу (2/2)
- Это мой сын тоже, - зло процедил сквозь зубы Пчёлкин и встряхнул жену за плечи. – Прекрати орать!
- Пошел ты к черту, - голос девушки насквозь сочился ядом. Она сумела вырвать одну руку и в следующую минуту залепила Вите звонкую пощечину. – Ненавижу!
Щека тут же запылала огнем, который разлился по коже алой краской. Буйство эмоций вспыхнуло меж рёбер, и Пчёла, не считаясь с Жениным шипением, одним рывком перекинул брыкающуюся девушку себе на плечо и, промчав мимо шокированной Ольги Николаевны, залетел в ванную.
- Убирайся! – Женя умирала от головной боли, которая только усиливалась от гнева, но продолжала колотить мужа по спине.
Пчёлкин опустил ее в ванну и, несмотря на то, что девушка была в одежде, на полную мощность включил душ. Сильные струи воды ударили по Жене, и она, схватившись за виски, уронила голову на колени и расплакалась.
- Ненавижу! – прорывалось сквозь всхлипы. – Ненавижу тебя!
- Слышал, - рыкнул Витя.
Дверь распахнулась, и в проеме показалось испуганное лицо старшей Филатовой.
- Господи, Витя, что происходит?!
Мужчина тактично отстранил женщину за пределы ванной комнаты.
- Не переживайте, теть Оль, идите к внуку, мы сейчас… - и хлопнул дверью, предусмотрительно закрыв ее на щеколду.
Женя в этот момент попыталась выскочить из ванны, но Витя одним резким движением усадил ее обратно под душ. Она пыталась вырваться, кричала, но муж упорно удерживал ее под струями воды, чтобы девушка, наконец, пришла в себя и прекратила истерику.
- Пусти меня! Гад!
- Как только ты прекратишь истерику!
- Пошёл ты!
Ткань атласной рубашки хрустнула, грозясь расползтись по швам. Витя держал крепко, напрасно пытаясь успокоить не на шутку рассвирепевшую жену. Такой сломанной и истеричной он не видел Женю никогда. Приходилось крепко сжимать ее нежные запястья, на которых можно было увидеть, как пульсирует кровь, колотясь о стенки вен. Она продолжала кричать на него со всей своей злостью. Мокрые каштановые волосы прыгали по плечам, в потемневших глазах плескался яд.
Пчёлкин смотрел в ее прозрачно-бледное лицо и думал, как все то, что было когда-то, теперь превратилось в размытый сон. Она снова вырвалась, и рубашка, не выдержав силы, порвалась. Взгляд мужчины зацепился за ямочку между ключицами, ничем не закрытую, не защищенную. Округлые мягкие линии, все эти впадинки, изгибы. Грудь вздымалась от всхлипываний и крика, и осознание больным ударом жалило виски. Его Женька, вся с изъянами, пьяная, но его, сейчас взволновала так, что по позвоночнику растекся больной, сладкий спазм. Почему сейчас, так некстати и настойчиво эти мысли не желали оставить голову, дать покой?
Пчёлкин привлек Женю к себе, чувствуя, как его рубашка стала влажной от соприкосновения с мокрым, местами обнаженным телом.
- Прости меня, - руки привлекли ее заплаканное лицо, губы жарко стали целовать виски, щеки, закрытые веки, и наплевать, что от этих действий в грудь стали бить ее кулаки. – Прости, прости, слышишь?! Это я дурак! Я! Я! Прости! Я не могу без тебя, без Юрки не могу!
Его крепкие руки до боли сжали талию и бедро, Женя вскрикнула, но все ее попытки вырваться из плотного кольца казались ничтожными – силы были неравны.
- Отпусти меня! Отпусти! Мама!
Ручка двери ходила ходуном. Ольга Николаевна колотила по дереву, приглушенно послышался плач Юрки.
- Витя! Открой эту чертову дверь!
Слезы ребенка заставили Пчёлкина очнуться. Наваждение спало, и хватка ослабла. Он повернул замок, и в ванную влетела Филатова.
- Боже ты мой… - она прижала кулачок к груди, наблюдая, как насквозь мокрая Женя, пошатываясь, выбирается из ванны. – Что ты натворила?..
Пульс отбойным молотком бился в висках Пчёлы. Девушка прошла мимо него и со всей силы оттолкнула мужа в сторону. Его спина больно повстречалась с косяком двери, и позвоночник заныл. Женя прошлёпала в комнату, где стоял Юрка, непонимающе глядя на окружающих взрослых, и утирал кулачками мокрые от слез глазки.
- Уходи из моего дома! – крикнула в коридор Пчёлкина. – Я видеть тебя не могу! Уходи! Уходи!
Но Витя стоял, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Черт знает, что она могла подумать, когда он пытался удержать ее. Наверняка решила, что сейчас возьмет силой. Поэтому гневные огни еще больше распалились в ее темных глазах.
- Перестань кричать при ребенке! – Ольга Николаевна подлетела к дочери и подхватила внука на руки, уходя с ним в свою комнату. Надо было успокоить взволнованного непонятной ситуацией малыша. – Мне стыдно за тебя, Женя!
Девушка упала на диван, чувствуя, как мокрая одежда неприятно липнет к телу. Последняя попытка. Еще одна. Пчёлкин приблизился к жене и замер в нескольких шагах, не решаясь подойти ближе.
- Я прошу тебя, Жень…
- Нам нельзя больше видеться.
- Малыш…
Перебивая, она поспешила выговорить:
- Дай мне время от тебя вылечиться. Ты – болезнь, но это пройдет. Только не приходи больше, пожалуйста, пожалуйста… никогда!
Женя отвернулась, едва сдерживая очередной приступ слез. Только когда хлопнула входная дверь, она зарыдала в голос.
- Ты совсем потеряла себя, - услышала девушка за спиной. Ольга Николаевна впервые испытала такой стыд за дочь. Краска прилила к лицу. – Как ты можешь так вести себя? Еще и при ребенке. Постыдилась бы… Где ты так напилась?
- Выпили после работы по чуть-чуть… Не выспалась просто… не волнуйся ты…
- Женя, с этого все начинается, забыла, видимо, что у тебя наследственность плохая, одна Люда чего стоит…
- Ты что? – побагровела Пчёлкина. – Как ты можешь?..
Январь 1997-го
17-го января у Жени случился первый в её жизни запой. Она ехала в такси после тяжелой смены к единственному человеку, которого могла бы сейчас выдержать рядом – однокласснице Иннке. Деловитая, умная и смышленная Инна не будет лезть к ней с расспросами и советами. Как раз то, что нужно Жене сейчас. С ней можно говорить и молчать с одинаковым комфортом. Девушка велела остановиться у магазина, где стопроцентно имелся вино-водочный отдел, и купила несколько бутылок вина и рябины на коньяке.
Иннка дома отсутствовала, так как была на работе. Но жила она со своей бабушкой, которая и впустила Женю, так как хорошо её знала. Считалось, что бабушка очень больна, какой-то непонятной, загадочной болезнью, которая не позволяла ей уже много лет не то, чтобы работать, но даже поддерживать свою квартиру и саму себя хотя бы в относительной чистоте и порядке. Однако заболевание это совсем не мешало ей следить за новостями из области шоу-бизнеса, живо интересоваться частной жизнью знаменитостей, а также их, не всегда касающимися творчества, сомнительными достижениями. Мария Федоровна обрадовалась, открыв дверь:
- Ой, Женечка, молодец, что зашла, Иннуся скоро вернется, проходи, – она запахнула черный шелковый халат с белыми ромашками, надетый прямо на грязноватую ночную сорочку и вытерла руки о подозрительной расцветки фартук.
Усадив нечаянную гостью к столу, на котором лежали старые газеты, захватанные грязными руками очки с треснутой оправой, тарелки с остатками еды, маникюрный набор с недостающими предметами, чайный гриб, темная от застаревшего налета чашка, томик Мопассана, что-то ещё, чему Женя затруднялась дать название, бабушка, как всегда, произнесла: «Извини, тут немножко не убрано». Эту фразу она говорила и месяц, и год, и восемь лет назад, когда Жене случалось бывать у них с Иннкой.
Женя задумалась на секунду и выпалила:
- А знаете, у меня вино есть, хорошее, «Каберне», давайте выпьем! – Пчёлкина проговорила это бодрым, радостным голосом и вдруг заплакала. Мария Фёдоровна растерялась, снова поправила свой халат, который упрямо расходился на груди, потом, как будто вспомнив что-то, просияла и сказала:
- Можно и выпить, только мне немножко, у меня же вегето-сосудистая дистония, ты знаешь, да? – Женя протяжно вздохнула, моментально пододвинула к себе граненый стакан и чашку, липким ножом срезала капроновую пробку и разлила вино, одновременно кивая в том смысле, что, конечно знает про «ужасный» диагноз бабушки Маши. Девушка выпила залпом пол-стакана вина и тихо сказала:
- Расскажите, Марь Федоровна, что вы ещё интересного прочитали за последнее время, но только, чур, не про сантиметры, ладно? – Женя, пользуясь тем, что бабушка с воодушевлением принялась искать газету, снова налила себе вина и даже успела выпить. Иннкина бабушка, усевшись напротив Жени, выудила из-под вороха газет свои очки, вытерла их о грязный фартук и приготовилась читать вслух. Она это занятие очень любила, но поскольку читала она плохо, видела даже в толстых, всегда залапанных очках ещё хуже, то редкие слушатели уже через несколько минут не выдерживали и под самыми разными предлогами неизменно исчезали с публичных чтений со скоростью, которой позавидовал бы самый шустрый таракан. Видя её намерения, Женя, чуть не поперхнувшись, успела выпалить:
- Да вы так, сами, Мария Федоровна, вы же прекрасно рассказываете.
Бабуля внимательно глянула на неё, сняла очки, в задумчивости пронесла их мимо футляра и опустив в грязную тарелку с засохшими остатками риса, торжественно произнесла:
- Алла Пугачёва и Филипп Киркоров думают о суррогатном материнстве!
Женя остолбенела на секунду и расхохоталась:
- Вы просто чудо, вы это знаете?
Вернувшаяся с работы через пару часов Иннка застала странную картину. В зале, возле громко работающего телевизора посапывала в кресле бабушка. А в маленькой комнате на иннкином диванчике, свернувшись калачиком, спала беспробудным пьяным сном её подруга Женя. На полу валялись пакеты с вещами, а на прикроватной тумбочке стояла почти опорожненная бутылка из-под вина. Оставшиеся напитки, бережно припрятанные их обладательницей в глубине книжного шкафа, Иннка обнаружила только спустя два дня, всё это время не понимая, каким образом не выходящей никуда Жене никак не удается протрезветь. После того, как подруга провела небольшое расследование и обнаружила несколько пустых бутылок в том же книжном шкафу, она вышла из себя:
- Ты соображаешь, что ты делаешь? Ты сама врач, ты думаешь своей головой? – Иннка стояла посреди комнаты, размахивая перед Жениным носом вещественным доказательством – пустой бутылкой. – Женя, ты пьёшь с утра, ты пьёшь в одиночку, ты должна остановиться, иначе это плохо кончится.
Женя глянула на Иннку, пока та продолжала:
- И вообще, твоя мама опять вчера звонила, а ты в отключке снова, у тебя ребенок плачет, мне надоело врать, понимаешь? Не стоит он таких жертв, понимаешь, не стоит, плюнь и живи дальше!
Женя, которая с огорчением разглядывая себя в зеркале, тем не менее, была настроена благодушно:
- Послушай, выходить мне только в понедельник, отстань, а? Если я тебе мешаю, я уеду, сейчас вот только… найду этот коньяк… на рябине… И где он, интересно мне знать…
- Женечка, да не в этом дело… – Иннка не договорила, потому что в комнату с ярким журналом в руках зашла Мария Федоровна:
- Девочки! Вы не представляете, с кем застукали Наташу Королёву на отдыхе! – бабушка сделала выразительную паузу.
- Ба, не сейчас, поставь чайник, у нас разговор серьёзный, ну, пожалуйста…
Иннка закрыла дверь за бабушкой и повернулась к Жене:
- В общем, так, подруга, ей-Богу, если ты сейчас не остановишься, я ему позвоню, чтоб забрал тебя. Или наберу Валерке.
Женя подняла глаза и внимательно посмотрела на девушку. Ультиматум от подруги был выдвинут наряду с опустошением Женей её же алкогольного запаса, она миролюбиво и подозрительно быстро согласилась с доводами в пользу трезвости. Попивая с бабушкой Машей и Иннкой этим субботним вечером крепкий чай, и вполуха слушая историю о романтичных приключениях очередной знаменитости и неизвестной сногсшибательной блондинки, она уже знала, что надо ехать.
Домой она приехала уставшая и потерянная. Стянув с себя шубу, Женя, чуть пошатнувшись, двинулась в кухню, и царящую темноту разрезала яркая вспышка света. Фил, щелкнув выключателем, вернулся в исходное положение – сидел на табурете, закинув ногу на ногу, и выжидающе смотрел на сестру. Очень этот взгляд не понравился Жене. Девушка привалилась к кухонной тумбе и взглянула на брата исподлобья.
- Где мама с Юркой?
- Вспомнила, что сын есть? – хмыкнул Валера. – Отправил их погулять.
- Пришел уму-разуму учить? – Пчёлкина усмехнулась, достала бокал и плеснула в него воды из-под крана. – Поздно, Валерочка… Поздно.
- Да что с тобой, твою мать? – в стальном голосе Фила просквозила ничем не прикрытая горечь и грозные нотки. – Я не узнаю свою сестру! Ты в кого превращаешься?!
- В кого? – хихикнула Женя, и это разозлило мужчину не на шутку.
Он подлетел к девушке, схватил ее за руку и дернул на себя. Охнув, Пчёлкина выронила бокал, и тот, жалобно звякнув, укатился по линолеуму к батарее у окна. Фил рывком усадил Женю на стул и бросил перед ее носом на стол фотографию. Она, нервно сглотнув, перевела взгляд на снимок, и сердце пропустило несколько ударов. На девушку с пожелтевшего черно-белого снимка, сделанного тридцать лет назад, глядела Людка – смеющаяся девушка с ямочками на щеках, запрокинув голову, придерживала рукой тяжелую светлую косу. Валера помнил, как похоронили жилистую тётку с отекшими ногами и осунувшимся лицом, испещрённом красно-синей сеткой кровеносных сосудов. От обаятельной белокожей красавицы не осталось и следа.
- Почему ты никогда не рассказывал мне о маме?
Фил взглянул на сестру исподлобья.
- Зачем?
- Ты ведь помнишь больше меня, какой она была?
- Неплохой... И мы её даже любили.
- А она нас?
…из-под тяжёлой макулатуры вытащил фотографию и протянул сестре.
- А мы с ней похожи так...
Фил прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Затем подставил к кровати стул, сел на него задом наперёд и выдал:
- Я скажу одно - хочу, чтобы ты никогда не была на неё похожа.
Женя почувствовала тугой, колючий комок в горле. Он перекрыл дыхание, и девушка, почувствовав, как влажнеют глаза, поспешно закрыла рот рукой в попытке остановить всхлип.
- Какой она была? Ужасной! – Фил опустился на табурет рядом и стал гипнотизировать взглядом аляповатые магнитики на холодильнике. – Все свои осознанные годы я помню только череду бутылок, ее запоев и пьяных бредней… А потом ее не стало. Мне было пять. И что я видел? Ты хочешь такой же участи для Юрки?
Женю трясло. Каждое слово брата хлестало, словно плеть. Она облокотилась на стол и уронила голову на руки, содрогаясь от рыданий. Очнулась Пчелкина только тогда, когда Фил поставил перед ней чашку с круто заваренным чаем.
- Пей.
Она молча подчинилась, согревая руки о горячие грани фарфора.
- Что с Пчёлой?
- А что с Пчёлой?
Громкий хлопок ладони о полированную крышку белого столика заставил вздрогнуть и зажмуриться. Женя видела, что нервы брата были накалены до предела.
- Выбрала – значит, живи. Я не позволю, чтобы Юрка жил без отца, и тем более не позволю, чтобы его мать стала пьяницей.
- Ты не понимаешь…
- Нет! Это ты нихрена не понимаешь! Слабая? С каких это пор? Решила уйти таким образом от проблем? Не поможет! Соберись, в конце концов. Умей жить тогда, когда жизнь становится невыносимой! Ты – моя сестра. А моя сестра никогда бы не дала себе опустить руки.
- Я устала, Валер…
- Ты была намного мудрее, когда была младше. Если продолжишь такое дальше – считай, брата у тебя больше нет. Ты предала его. Предала все, ради чего мы жили.
Женя чувствовала себя раздавленной. Не было больше слез, не было ярости, не было горечи, осталась пустота. Зыбкая, которую требовалось непременно чем-то залатать. Девушка вскочила и бросилась на шею Валере, вцепившись в него так, как цепляются утопающие за спасительный круг. Фил всегда был ее спасением. Поэтому любой конфликт с ним Женя переживала особенно остро. Он же впервые не ответил с той же пылкостью ее порыв, только едва обхватил рукой дрожащую спину.
- Просто подумай. Решение всегда только за тобой…