part 10. (1/2)

Арсений заходит в мрачную и тёмную квартиру. Сквозняк сразу же пронзает его кожу до мурашек. Он оглядывается и пытается понять, что же не так. Кажется, из коридора слышит сопение спящей дочери. Хотя бы с ней всё хорошо.

Босиком ступает по ледяному полу. Разбитые бокалы, вода на полу. Здесь так пусто и одиноко. Ему становится тяжело дышать. В голове одна мысль обгоняет другую, но он старается не думать ни о чём. Просто идёт туда, откуда дует промозглый ветер. Для июньской ночи сегодня мертвецки холодно. Такой холод слоем стекла покрывает уголки души Арсения.

Их спальня. Его вещи раскиданы в хаосе, разбиты их совместные фотографии, так что весь пол усыпан стеклом. В комнате никого нет. Мужчина осматривается. Его взгляд упирается в приоткрытую балконную дверцу, за которой виден женский стройный силуэт. Это началось опять. Это началось снова. И он ненавидит себя. Делает несколько шагов вперёд, пальцами осторожно приоткрывает дверцу, и теряет возможность дышать.

Алёна стоит на раме панорамного окна, распахнутого настежь. Из замочной скважины торчит связка ключей. Как так? Он же точно прятал их от неё! Окна на балконе открываются только с помощью ключа. Как она могла их найти? Это невозможно.

Её дрожащие тощие руки держатся за раму, а босые ноги еле держат её почти невесомое тело. Тонкое шёлковое платье развевается на ветру. Откуда это платье? Он никогда не видел его на ней. Внутри Арсения всё леденеет от ужаса. Он пытается медленно и неслышно подступиться к девушке, чтобы снять с окна, но спотыкается о валяющиеся на плитке каблуки и шумит. Алёна вздрагивает и оборачивается.

Он никогда не забудет эти зелёные глаза. Сияющие безумием и ненавистью в темноте этой мерзкой квартиры. Её губы окрашивает злобная улыбка. Она пытается что-то сказать, но изо рта вырываются только хрипы.

— Алён, слезай. Пожалуйста. Давай я тебе помогу. Всё будет хорошо. Иди ко мне, — его голос дрожит, ему страшно, а руки тянутся к ней, чтобы коснуться, спасти, попытаться стащить оттуда.

Он не успеет.

Он точно не успеет.

— Ты опять был с ней? Где ты был? Ты оставил меня одну… — она отстраняется от него, ещё сильнее свисая над пропастью, что начинается после оконной рамы.

— Не говори, родная, ерунды. С кем я был? Я отъезжал на пару часов по работе. Я уже здесь. Я с тобой. Слезай, пожалуйста!

— Сегодня мой день рождения! А ты уехал, чтобы быть с ней! Ты предатель! — она уворачивается от его рук, поскальзываясь, так что душа Арсения уходит в пятки. Из детской слышится надрывный плач Кьяры.

— Ну видишь, ты разбудила Кьяру, — старается ласково говорить мужчина и подходит ещё ближе. — Пойдём. Уложим её и пойдём вместе попьём чаю. Пойдём, родная.

Он точно не успеет.

— Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя! — она одёргивает руки, только бы не коснуться ими Попова, тоненькое тело наклоняется ещё ниже, босые ступни соскальзывают…

…Арсений кричит. Этот крик, наполненный отчаянием, ужасом и беспросветным страхом, эхом отражается в его ушах снова и снова. Из пальцев выскальзывает кусок шёлковой ткани, а ноги больше не держат его. Внизу раздаётся глухой стук удара и трель сигнализации.

Но он встаёт. Из последних сил бежит в уборную, где его выворачивает наизнанку над унитазом. Сидит, скрючившись, на холодной плитке, содрогаясь всем телом, обнимая себя дрожащими руками. Крики дочери становятся требовательнее, истеричнее и громче.

— Тише, малыш. Тише, родная. Всё будет хорошо, цветочек. Папа рядом, — прижимает к груди дочь и медленно сползает на пол. Слёзы текут, забегая за шиворот и обжигая кожу.

Ребёнок стихает. Засыпает. И он только сейчас понимает, что нужно вызвать скорую.

Нужно вызвать скорую.

* * *</p>

Антон просыпается. Просыпается, но как будто выныривает из воды, в которой находился долгое время без дыхания. Дышит тяжело и прерывисто, пытаясь накачать лёгкие кислородом. Но не может надышаться.

— Ты в порядке?

Арсений поворачивает голову в его сторону. Голубые глаза смотрят спокойно с интересом. Но ведь совсем недавно он стоял на коленях в детской с ребёнком на руках и плакал. Мужчина встряхивает головой, чтобы отогнать воспоминания из сна. Произошёл какой-то сбой? Он теперь видит прошлое? Как такое возможно?

Во сне Арсений был моложе. Волосы короче, лицо более осунувшееся с мешками под глазами, а губы искусаны до крови. Это было десять лет назад. Сейчас он взрослее, выглядит здоровее и уравновешеннее.

Так что же случилось? Его жена действительно умерла? Куда они едут? Он точно знает, что не на кладбище. У Кьяры был в руках подарок. И выглядит она слишком нарядной и счастливой. Не может быть. Если он окажется не прав, то сильно облажается. Но вряд ли Попов стал бы брать его с собой на кладбище. Даже несмотря на мольбы дочери. Почему же он одет обыденно?

— Я в порядке, — выдыхает и просто старается не думать ни о чём. — Ты как?

— Нормально.

Он напряжён. Губы плотно сжаты, взгляд устремлён на дорогу, а пальцы слишком сильно вцепились в руль. Всё его тело показывает, что он не хочет делать этого. Но почему-то делает. Ради дочери? Но почему не хочет? Что же происходит?

Антон не может выкинуть из головы образ плачущего Арсения. Его глаза, полные отчаяния и ужаса, губы, искривлённые в крике. Он как будто видит в нём того разрушенного и разбитого молодого человека, хотя сейчас перед ним уверенный в себе и спокойный взрослый мужчина. Рука сама тянется к бедру брюнета, ложится на ногу и ободряюще похлопывает его. Не знает, к чему этот ободряющий жест, но просто хочет как-то поддержать.

Он всё-таки не успел.

* * *</p>

— Давно она здесь?

— Одиннадцать лет, — односложно отвечает Арсений, садясь на небольшую скамейку в фруктовом саду.

— А ты почему не идёшь?

— Не хочу, — он мотает головой и опускает лицо в ладони, горбясь. — Она для меня умерла одиннадцать лет назад. Мне нечего делать там. Для Кьяры она мать, а для меня — никто.

— Она попала сюда после падения?

— Да… Сначала больницы, лечение, терапия… Что? Как узнал? — Арсений поднимает голову и с удивлением смотрит на Антона. В глубине голубых глаз таится какая-то тоска, которая, кажется, грызёт его изнутри.

— Ты не виноват в этом. Она спрыгнула сама.

— Значит всё-таки в интернете откапал как-то, да? — криво улыбается мужчина.

— Прости, — Шастун опускает взгляд. Он чувствует, что снова вмешивается в жизнь Попова, но ничего не может поделать с этим. Он не может просыпаться по щелчку пальцев тогда, когда захочет, даже если очень хочет не подглядывать.

— Она всегда была странной. Не знаю, что меня в ней тогда зацепило, — он встаёт, засовывает руки в карманы брюк и, щурясь, смотрит куда-то вдаль. — Сначала это было милым, а потом начало пугать. Но серьёзность её диагноза я осознал слишком поздно. Фантазировала себе, что у меня гарем любовниц, с которыми я ей изменяю, — невесело усмехается. — Скандалила, резалась, истерила. Я только тогда начинал бизнес. Не спал, не ел, не пил.

— Мне жаль.

— Прости, я тебе наплёл ерунды. Об этом никто не знает, кроме Пашки и Серёжи. Не хочу, чтобы от этом кто-то знал ещё.

— Вы не общаетесь?

— Нет, — брюнет качает головой и вздыхает. — Она практически не разговаривает, после падения у неё была травма позвоночника и головного мозга.

— Понятно.

— Слушай, Антон, — Арсений встаёт и нервно проходится по узкой тропинке. — Ты не подумай, что я изверг какой-то. Я её разлюбил ещё очень давно. Не мог развестись, она мне угрожала, дочерью нашей угрожала А Кьяра… она же всё для меня… — он старается сохранять спокойствие.

— Не парься. Не мне тебя осуждать. Садись, — хлопает ладонью по скамье. — Будем вместе ждать Кьяру.

Они сидят молча. Летний ветер обдувает их со всех сторон, звонко поют свои песни птицы, вьющие гнезда в кронах деревьев сада. Антон старается не напоминать лишний раз о своём присутствии и вообще не дышать, чтобы его не смущать. Пытается делать вид, что занят чем угодно, но только не разглядыванием Попова.

Мужчина сидит, чуть сгорбившись. Пальцы переплетены в замок, взгляд устремлён вниз, а уголки губ опущены вниз. Он как будто возвращается туда, ровно одиннадцать лет назад. Снова и снова в ужасе кричит и бежит в уборную, где его выворачивает. Арсений ненавидит этот день всем сердцем, потому что именно сегодня всё то, что он пытается забыть, становится таким явным и ярким, будто это и правда произошло с ним, а все попытки забыть это — бессмысленны.

Он закидывает голову назад, а Антону кажется, будто он пытается остановить слёзы, что вот-вот должны скатиться из голубых глаз по бархатистой коже. Вдыхает и выдыхает. Конечно перед Шастуном он очень старательно открещивается от всех связей с Алёной, делает вид, что его всё это давно не волнует, но так ли оно на самом деле? От их любви не осталось ничего. Лишь только его дочь — доказательство того, что между ними что-то было. Прошлая жизнь и вправду кажется какой-то тенью и миражом. Но он винит себя. Всегда винит себя. И в этот проклятый июньский день особенно. Могло бы всё быть по-другому? Да, могло. Мог бы он что-то исправить? И самое тяжёлое, что ответ на этот вопрос тоже положительный, как бы он сам себя ни утешал.

Антон сжимает губы ещё сильнее и исподлобья смотрит на брюнета. Сердце подсказывает ему, что надо что-то сделать, но он не знает, что именно и как именно. Рука тянется к руке мужчины, накрывает её. Не знает, как тот отреагирует, но просто хочет как-то утешить.

— Арсений. Ты не виноват в том, что произошло. Ты не виноват в том, что происходит сейчас. Ты не виноват, — он выпаливает это на одном дыхании, понимая, что, возможно, допускает ошибку. Видеть смерть во сне для него не ново, но всё, что связано с Арсением, почему-то больнее и весомее отдаётся глухим стуком в его сердце. Когда же это закончится? Он должен пройти какой-то уровень или решить какой-то ребус, чтобы это закончилось?

Арсений молча смотрит на их руки, что касаются друг друга и не предпринимает ничего. На его лице одна эмоция сменяется другой: грусть, смятение, смущение, удивление. Он как будто порывается что-то сделать, но вместо этого одёргивает руку и хмурится.

— Какая тебе разница? Что было, то было.

— Удивительно. Когда ты пытаешься быть равнодушным, у тебя это получается ужасно плохо. Потому что ты не такой, — улыбается Антон.

— А какой? — встаёт со скамейки, суёт руки в карманы и подходит вплотную к Шастуну. — Что тебе надо от меня, Антон? Почему ты смотришь на меня так, будто знаешь всё на свете и даже то, чего не знаю я? Зачем пытаешься меня утешить? Зачем задаёшь вопросы? Мы друг другу никто. Почему я должен откровенничать с тобой? — голубые глаза горят гневным огоньком. — Не понимаю, как я опять повёлся на манипуляции Кьяры и взял тебя с собой. Это было ошибкой. Я подожду её в машине, — он коротко кивает и разворачивается, чтобы уйти.

«Я делаю это потому, что ты никогда не будешь мне безразличен. Это невозможно. Мы познакомились в день твоей смерти тринадцать лет назад. И я не смогу отпустить тебя просто так. Я просто хочу помочь», — хочет сказать, но не может. Почему его действительно так волнует Арсений Попов? Потому что он — загадка, которая преследует его половину его жизни. И он сам не понимает, хочется ли ему разгадать её, чтобы стать ближе, или для того, чтобы это всё просто закончилось.

— Мне казалось, ты был мне должен, — только и может сухо бросить ему вслед.

— Что ты хочешь от меня? — Арсений разворачивается к нему и устало смотрит.