2. Как Шастун в Попова (1/2)
Спокойные, мерные шаги по железному полу раздавались по коридору второго «яруса» Шаролёта эхом. Женя едва держал глаза открытыми, веки казались тяжелее чугунного котла ведьмы, доверху наполненного ядовито-зеленым бурлящим зельем. После вчерашней замечательной прогулки на свежем воздухе он всю ночь спал поистине детским сном. Правда, не помнил, как уснул и где проснулся… Ноги сами по себе вскочили с кровати и понесли Женю в сторону душевой, а руки по привычке потянулись к полотенцу на железной скобе у двери его каюты.
Относительно энергичные шаги постепенно начали превращаться в старушечье шарканье тапочек по полу. Женя не был рад тому, что его каюта находилась на таком расстоянии от ванной комнаты. Он и так первое время тут терялся, а тут ещё каждое утро надо ходить такие марафоны туда и обратно ради того, чтоб умыться и привести себя в порядок.
Женя звучно зевнул, потирая глаз сквозь очки, и нажал на кнопку открытия двери ванной. Шум воды дошел до него слишком поздно, и он застыл уже на пороге, ошарашенно глядя перед собой. Несколько секунд растянулись в бесконечность, пока объективы в глазницах тщательно, но ненарочно запоминали представшую слишком ярко картину.
Сильные руки… Черные, не тронутые сединой волосы… Широкая спина… Показавшиеся крепкими, но в то же время упругими ягодицы… Силуэт, узнаваемый из тысячи…
Едва Ингвар обернулся, Женя сразу же пришел в себя и пулей вылетел оттуда, долбанув кулаком по той же кнопке так, что она только чудом не сломалась.
Лицо начинало гореть, а в лёгкие воздух поступал совершенно неравномерно: вдох-выдох, выдох, вдох, выдох, выдох, выдох… Женя разучился дышать, и взор заметался по силуэтам, оставшимся перед глазами фантомами. В мыслях разливался настоящий пожар, который срочно надо было тушить, но не получалось…
У Винтерфогеля очень белая кожа, очень видно выделяющиеся под ней мышцы, а ещё среди этого сплошного сугроба заметно чернели тонкие контуры татуировок… Что-то немецкое на груди, похоже, «Liechtenstein»<span class="footnote" id="fn_32319410_0"></span> каким-то готическим шрифтом, рукав из шестерёнок вперемешку с черными узорами, увенчанный пингвином на плече… Жене показалось, что это был Малый пингвин, хотя взрослому суровому мужчине вроде Ингвара как минимум странно набивать такие милые татуировки. Это скорее в стиле Анечки, самого Жени, ну или Бори, на худой конец. Потому что Малые пингвины…
«…Создают пары на всю жизнь», — мысленно процитировал энциклопедию Рогова Женя, и его почему-то пробило на умилённую улыбку. Ингвар тот ещё романтик, оказывается…
Дверь за спиной Иголочкина с механическим шипением открылась. Жене пришлось отступить от неё на шаг и с снова загоревшимся сигнальными огнями лицом взглянуть в серо-голубые глаза Винтерфогеля.
— Прости… Я не думал… не знал, — затараторил Женя, в защитном жесте замахав руками, — я не смотрел, честно…
— Не нужно извиняйться, — протараторил Ингвар, непринужденно пожимая плечами, но смотрел почему-то в сторону. Причем настолько в сторону, что аж поворачивал голову в профиль. Женя заметил, как к его щекам тоже приливает кровь, и нервно приподнял уголки губ. — Это не твой вина, а мой… Я забыль активировайт замок.
Женя растерянно прошёлся по его лицу взглядом, оценил пушистые ресницы, горбинку на носу, бледную родинку, ну или веснушку, в районе виска. Немец в ответ пока даже не думал смотреть на него, словно пытался приварить взгляд к железной стене. Неловкое молчание продлилось ещё с десяток секунд, пока Ингвар не выпалил поистине нервным тоном:
— Тебе нужен ванная, так что я есть идти…
Женя завороженно кивнул и проводил его взглядом до первого же сворота, похоже, в каюту Винтерфогеля. Шел он лёгкой, уверенной походкой, однако за угол нырнул, закрывая лицо рукой и шёпотом ругаясь себе под нос. Иголочкин весело усмехнулся, но опомнился и сразу же юркнул в ванную, прижимая к груди полотенце. Сердечко в его груди колотилось как бешеное. В голове метались смущённые и панические мысли, а в глубине сознания роилось странное желание поближе рассмотреть все татуировки на теле Винтерфогеля и… полапать эти самые ягодицы. Наверное, даже Боря не горит тем же желанием в отношении Анечки настолько сильно, насколько Женя.
* * *</p>
На кухне царила приятная, почти семейная атмосфера. Под потолком висела жёлтая, — энергосберегающая, естественно, — лампочка, холодильник гудел прямо как древний советский, на столе стояла миска с фаршем, а на длинной деревянной доске лежало ещё не нарезанное и не раскатанное тесто. Женя и Костя с Анечкой сидели вокруг круглого стола и коллективно занимались пельменями. Морковин терзал вышеупомянутое тесто, Иголочкин с Пятачковой придавали круглым пластикам с кучкой фарша сверху привычную форму, а у гарнитура порхала Софья Павловна, рассказывала истории из своей молодости и кашеварила что-то, автоматически определенное запряженной молодежью как выпечка.
— …Вот так и проходили наши посиделки у костра, — вздохнула Софья Павловна, мешая венчиком жидкое тесто. — Нормальные песни у костра пели, не то, что сейчас, стыдно послушать… Девушки на плечах у парней спали, а не, прости Господи, как ты, Женя… Слава Богу, что планета необитаема, а то что бы про нас подумали местные!..
— А что я? — всполошился Женя, готовый отстаивать свою позицию, но в итоге даже не откопал в памяти такого эпизода. — Я не помню даже ничего!
— Ты на Ингвара вчера свалился, — нерадостным тоном сообщил Костя, раскатывая скалкой шарик теста в пласт, и краски на лице Жени расцвели ярче полевых маков. — Так что даже слава Богу, что ты этого не помнишь.
— Во-во, — подтвердила Софья Павловна, а Анечка вместе с Женей синхронно закатили глаза. Два гомофоба в одном помещении с двумя абсолютно толерантными людьми — что может быть хуже? — Неча славному мужику репутацию порочить…
— Я что, виноват что ли, что тут гравитация такая же, как на Земле, — буркнул Женя, наконец сумев отлепить взгляд от потолка.
— Рядом с тобой ещё Аня сидела, между прочим, — отразил пассивное нападение Костя, — так что выбор куда падать был.
Женя поджал губы, положил очередной пельмень на поднос к остальным таким же и потянулся за новым пластом, но обломался — Костя ещё не успел сварганить новые. Пришлось сложить руки на груди, откинуться на стену и снова поизучать поверхность потолка. На кухне повисло молчание, пока Софья Павловна не сложила венчик в грязный стакан рядом и не ушла по нужде.
Костя глазами подал Анечке сигнал тоже удалиться куда подальше. Та поняла его только спустя три попытки, состроила Морковину рожицу и с улыбкой повернулась к Жене:
— Ой, Ёж, а хочешь я тебе фотки со вчера покажу? Полароидные, — жизнерадостно спросила она. Иголочкин не успел отмахнуться, как девушка уже вскочила и вылетела из помещения, запричитав: — сейчас-сейчас, принесу!
Женя разочарованно вздохнул и устало потёр лицо руками. Правда, перед глазами сразу же встали увиденные утром образы и случайно представленная картина того, как он отключился на плече у немца перед костром. В фильмах это обычно выглядит очень романтично…
— Ёжик, а ты мне ничего рассказать не хочешь? — серьезным голосом, с расстановкой произнес Костя, но продолжал непринужденно катать лепешки из теста.
— А что я должен тебе рассказать? — с короткой паузой спросил Женя и напрягся. Мало когда Морковин говорил таким тоном.
— Не придуривайся, — отрезал тот так же, как отрезал ножом тесто. — Я же видел, как ты на этого немца смотришь, Ёжик…
Ровно как и рот, женины глаза распахнулись сами собой и блестели словно кружки, доверху наполненные какао, а брови, казалось, взмыли к самым небесам. Дар речи напрочь отняло, и поэтому ответил он разве что тишиной.
— Я, конечно, не против всего этого, — подрагивающим от волнения голосом проговорил Костя и громко сглотнул, — но я не думаю, что влюбляться в него — твоя самая лучшая идея… Ему в августе почти сорокет исполняется, Ёжик, — словно по секрету чуть притих он, — тридцать девять годиков человеку будет. У вас разница двадцать лет, он на тебя даже смотреть не станет, — словно нарочно пытался резать по сердцу Жени Костя.
— И что?
Голос прозвучал в тишине помещения словно упавшая на стеклянный пол галька. Резко, звонко, сухо и совершенно не сочетаясь с остальными звуками здесь.
— Я, может, даже не думал его добиваться, — заявил Женя, продолжая держать руки на груди. — Полюблю тихо, потом на нет сойдёт. И никакого шума, — Иголочкин сам не заметил, как начал монотонно, но быстро стучать ногой по полу.
Костя смотрел на него глазами-блюдцами. Он, конечно, давно начал замечать гейские предпосылки Ёжика, эти его розовые джинсики и крашеные волосы (которые он все равно недавно сбрил), стремление к моде, сопливые мелодрамы вместо ужастиков или боевиков, готовность быть моделью для маникюра у Анечки… Но вот что бы Ёжик (!), рациональный, умный и смышлёный Ёжик влюбился в капитана их корабля, как Шастун в Попова в каждой школьной AU, — это за гранью! Даже Анечка себе такого не позволяла!
Женя окинул взглядом помещение и остановился на двери, в проёме которой стояла удивлённая до невозможного Пятачкова с прижатыми к пышной груди фотографиями. Отразившее такой же шок лицо Жени побудило обернуться и Костю.
— Так это… Правда? — не заметив угрожающего взгляда Морковина, спросила она. — Ты в Ингвара втрескался?
Женя вновь поджал губы, спешно отворачиваясь от девушки. Пу-пу-пу-пу-пу, я ничего не знаю, это не я говорил, вон, под диваном монстр, всё это — его проделки.
Заслышав шуршание тапочек в коридоре, Анечка юркнула в кухню и приземлилась на табурет рядом с диваном, на котором сидел Женя.
— Женечка, я ничего никому не расскажу, — пообещала она вполголоса, сложив фотографии на стол и взяв руки Жени в свои. — Только давай ты мне все сам, от начала и до конца расскажешь?
Женя опустил взгляд на их ладони и кивнул. Ну, Анечка же не бабка у подъезда, она это дальше себя и Кости не потащит. Ну, может ещё Степанида<span class="footnote" id="fn_32319410_1"></span> узнает, Анечка там каким-то чудесным образом умудряется с ней общаться через Шароскоп… Но больше никто.
* * *</p>
— Дядь Лё-ё-ёш, ну можно уже в воду залезть? — хнычил Костя, завывая в высокое небо. — Жара невыносимая-я-я… Пустите в водичке поплеска-а-аться…