Глава 8. Признание (2/2)

Елена Александровна непринуждённо тянется к телефону. В этот раз почему-то ни секунды не сомневается в том, что дочь ответит.

И вправду. После нескольких длинных гудков на том конце слышится тихое, но вполне спокойное: «Алло».

— Доченька! — обрадованно и очень-очень нежно. — Как ты? С тобой всё хорошо?

— Да, — неожиданно такое же радостное. — Не беспокойся за меня.

— Ты сегодня не вернёшься? — скорее констатирует, чем спрашивает.

— Нет, мамочка. Но не беспокойся. Я уже нашла где переночевать. А завтра займусь поисками квартиры для съема, — выкладывает как на духу. С самого детства привыкла делиться с мамой всем.

— Хорошо, Катюша, — выдыхает Елена Санна. Идея со съемом жилья ей не нравится, но она всё же понимает, что это единственный из возможных вариантов. — Может тебе деньги нужны? — впервые за вечер голос предательски дрожит. — Я накопила немного с пенсии, ты же знаешь, — по щеке стекает первая слеза.

— Нет, не нужны, спасибо, — успокаивает Катя маму.

Елена Александровна тем временем внимательно смотрит на мужа. В её взгляде читаются нотки победы. Вскоре звонок заканчивается и она наконец может сполна ею насладиться.

— С ней всё хорошо, Валера. Слышишь? Она нашла, где переночевать и собирается заняться поиском квартиры! — вытирает одинокую слезу. — Я так рада, — шепчет, наконец отбросив измученное полотенце.

Валерий Сергеевич смотрит на жену яростно, но по прежнему молчит.

Он проиграл бой, но собирается выиграть войну.

***</p>

— Родители? — спрашивает Александр, видя ошарашенное лицо Кати.

Они вот уже минут десять едут по трассе, Кате понемногу начинает нервничать. Наружу вновь всплывает мысль, которую она когда-то спрятала в глубины сознания и надеялась больше о ней не вспомнить. Что если эта дружба напускная? Что если у Воропаева совсем не хорошие намерения, и сейчас он везёт её в какой-нибудь лес? Чёртова паранойя.

После произошедшего с Андреем она совсем перестала нормально спать. Почти каждую ночь её сопровождали кошмары. Потому что перед тем как задремать до утра, она всегда вспоминала ту ночь, когда здоровый сон навсегда от неё отвернулся. Тот звонок Маши и тихое: «Алло, Кать, а ты знаешь, что Жданов в больнице?» Представляла, как окровавленного Андрея Палыча везут в больницу. И её сердце разбивалось.

Всё ещё не понимает, как вообще оправилась. Первые несколько дней чувствовала себя призраком. На плаву её держала только мысль, что Андрей жив. Всё ещё жив. Вот и она должна жить. Должна.

— Родители? — переспрашивает Александр, чем наконец приводит её в чувство.

— Да, — тихо, пряча телефон в карман. Кажется она слишком углубилась в мысли. Удивительно только, что не в мысли о родителях. — Совсем не ожидала, что мама отреагирует так спокойно. Похоже она приняла новость о том, что я решила съехать. А вот отец… Об отце наверное лучше не вспоминать, — вздыхает.

Александр вздыхает следом.

— Знакомо, — больше ничего не рассказывает.

Катя тоже больше не решается заговорить. Ещё минут десять они едут молча. За окном становится всё темнее и темнее. Мимо проносятся чёрные тени, которые некогда были деревьями. В свете фар блестят снежинки. Кате даже нравится эта атмосфера. В машине с Александром очень и очень уютно. Вот только… Если бы она не нервничала… Было бы определённо приятнее. А так, она перебирает в голове проблемы, которые на неё свалились за последнее время, и никак не может успокоиться.

— Простите, но я совсем не одета для ресторана такого класса… — начинает, когда машина останавливается возле красивейшего здания, выполненного почти полностью из стекла. Всё вокруг, включая деревья, освещено множеством гирлянд. Их тёплый жёлтый свет сразу же приковывает её внимание — она, словно загипнотизированная, их рассматривает, поэтому последующие слова даются с большим трудом. — Мне кажется меня туда и не пустят. Рассчитывала на какую-нибудь забегаловку… — тем не менее продолжает говорить, завороженно наблюдая за ужинающими внутри людьми. Очень красивыми людьми.

— Никто даже вякнуть не посмеет в вашу сторону, не беспокойтесь. К тому же, я заказал нам кабинет. Наверняка вам не особо нравится общество людей, — успел заметить какая она закрытая. Но на самом деле, заказывая кабинет, Александр руководствовался не только этой причиной. По большей части ему попросту хотелось остаться с ней наедине.

Взгляд Кати приводит Александра в замешательство. Он почти уверен, что так смотрят только влюблённый люди. Не единожды видел такой взгляд у других, когда те смотрели на предмет воздыхания. Он с детства любил наблюдать за людьми, только, наверное, преследовал немного странные цели — выискивал слабости. И очень скоро пришёл к выводу, что любовь самая большая слабость из существующих.

— И всё же, вы уверены? Не хочу, чтобы из-за меня вы попали в неудобное положение. Посмотрите на охранников, они такие грозные… Вряд ли нас пропустят… — обеспокоено.

Александр лишь закатывает глаза. Быстро глушит мотор и выходит из машины. Обойдя её спереди, уже было собирается открыть дверцу пассажирского сидения, но Катя делает это раньше и больно ударяет его по руке.

— Чёрт! — не сдерживается Александр. — Ну чего вам в машине не сидится? — начинает растирать костяшки. — Я же уже почти открыл. Почему вам так не нравится, когда помогают? — обижено, расстроено, раздражённо… И ещё бог весть знает как. Внутри мешается множество эмоций.

— Извините, — Катя кое-как (потому что очень быстро) выбирается из машины и подбегает к Александру. Молниеносно перехватывает его руку и начинает помогать растирать ушибленное место. В тот момент происходящее совсем не кажется ей странным, и она замечает удивлённый взгляд Воропаева лишь спустя несколько долгих секунд, когда он совсем перестаёт двигаться. — Извините, — просит прощения ещё раз, резко отпустив руку Александра и сделав шаг назад. И вдруг неожиданно начинает скользить на льду (и как только не поскользнулась в первый раз, когда выходила из машины?) и начинает падать.

Александр всегда отличался быстрой реакцией, поэтому мгновенно перехватывает её и утягивает на себя.

— Как вы всё ещё не убились за столько лет? Не понимаю, — надёжно прижимает к себе. О собственной боли напрочь забывает. Сердце выскакивает из груди. Пытается успокоиться сам и успокоить судорожное дыхание, но получается так себе. По крайней мере первые несколько мгновений. — Чёрт возьми, почему здесь лёд не убран? — разворачивается к охранникам, по прежнему не отпуская Катю.

Те лишь молчаливо отводят взгляд.

— Ничего, я сама виновата, — прижимается к нему как можно крепче. И плевать, что навязчивый голос внутри намекает, что пора уже заканчивать с объятиями. — Нужно смотреть под ноги, — отчитывает сама себя. Сердце понемногу успокаивается. — Кстати, Александр Юрьич, я ведь совсем забыла… А вас не беспокоит, что нас могут увидеть вместе? Там, на парковке, была только Маша, а вот здесь… Вполне может затесаться какая-нибудь ваша подруга-журналистка и на следующее утро уже во всех газетах будет красоваться заголовок: «Александр Воропаев выкупил образец из Кунсткамеры».

— Боже, Катя… Откуда у вас таким мысли? Почему вы так себя не любите? Вы красивая. Да. Может и не модельной внешности, но красота бывает разной. Почему вы не можете это понять и принять? — искренне удивляется. — И да, если бы мне была важна моя репутация, я бы много чего в своей жизни не делал. «Не поверите. Некоторое время назад действительно выходила газета со мной на обложке. Только заголовок был другой: «Министерский чиновник Александр Воропаев сегодня ночью доставлен в больницу. Предполагаемо: попытка суицида», — так и хочется сказать. Но эту часть он оставляет при себе.

— Но как же, Александр Юрьич. Вы разве не помните, сколько раз меня оскорбляли? На собраниях, просто в коридорах… Ещё и при посторонних людях. И в выражениях вы тоже, отнюдь, не стеснялись. А сейчас вам не нравится моя нелюбовь к себе? Удивительно, — вот теперь наконец отстраняется. Обретя устойчивое положение, заглядывает в глаза. Смотрит скорее с вызовом, потому что воспоминания её больше не ранят.

Александр выглядит расстроенным. Ему совсем не понравилось, что Катя отстранилась. Хоть он и понимает, почему она это сделала.

— Простите меня, Катя, — осознаёт свою ошибку. — Я много в своей жизни творил такого, о чём теперь жалею. Оскорбления, которыми сыплю — скорее защитный механизм, чем искреннее желание сделать больно. Я всю жизнь стремился держаться как можно дальше от людей, понимаете? А легче способа отвязаться от них попросту нет. За столько лет я привык к определённым паттернам поведения и сейчас мне очень сложно поступать по другому, даже по отношению к человеку, который мне нравится, — неожиданно для себя рассказывает то, что и в мыслях проговаривать боялся.

— Нравится?.. — переспрашивает совсем тихо, не смея двинуться с места.

— Да, Катя, — ему нечего терять. После того, что случилось с Кирой, он многое для себя понял. Как минимум — жизнь слишком коротка, чтобы вести себя как мальчишка и стыдливо отнекиваться, словно перед одноклассниками, которые спрашивают, влюбился ли он в девчонку с параллели. — Вы мне нравитесь, — если есть возможность заявить о чувствах, лучше ею воспользоваться. А не страдать до самой смерти, связав жизнь не с тем человеком, или вообще, оставшись в итоге один на один с самим собой. Другой вопрос — ответят ли взаимностью, но даже если нет — наверное всё же лучше

— Я думала что это шутка, когда вы сказали мне об этом вчера вечером…

— Так вот что я вчера ляпнул…

— Да, — нервно крутит телефон в кармане. — Вы были так пьяны… Это могло быть только шуткой. Глупой и жестокой… — на глаза наворачиваются слёзы. Вспоминает Дениса.

— Это не было шуткой. Ни разу. Я просто когда выпиваю, становлюсь очень искренним. Вспомните тот первый вечер, когда я к вам пришёл… Выболтал всё как на духу.

Катя замирает. А ведь и правда. Молчит, переваривая.

— Вы верите мне? — осторожно.

— Да, — спустя не долгую паузу.

Александр с облегчением выдыхает. На что-то в духе «вы мне тоже нравитесь, Александр Юрьич» и не рассчитывает. Главное — что не оттолкнула.

— Так что, мы идём ужинать? — спрашивает внезапно. Самое время разрядить обстановку.

Кивок.

Александр сгибает руку в локте и протягивает её Кате. Та, недолго думая, её принимает. И они идут. Совсем как пара. Навстречу их первому, но далеко не последнему, полноценному совместному ужину.