Глава 2. Безжизненная луна (2/2)

Впервые в жизни она была не прочь послушать даже армейские истории из далёкого прошлого (пусть уже и знала каждую назубок), лишь бы ни о чём не думать.

***</p>

Воропаев пошатываясь вышел из здания. Вращающаяся дверь создала немало проблем. Он потратил минуты три, чтобы преодолеть препятствие и чуть не убился, споткнувшись. Сразу вспомнилась их первая встреча с Пушкарёвой. То, как она заехала ему по причинному месту своей до неприличия тяжёлой сумкой.

Восстановив равновесие и отряхнувшись, он осмотрелся. Уже ушла. Ну конечно. С такими родителями побоишься опаздывать. Шаг вправо, шаг влево…

Кое-как Воропаев дошёл до машины. По сути он не был настолько пьян, чтобы кидало в разные стороны, но в совокупности с дикой усталостью каждый шаг казался отдельным марафоном. Хорошо хоть не припарковался на подземном паркинге, туда бы точно не дошёл.

Вытащив из кармана ключ и отключив сигнализацию, открыл водительскую дверь и принялся регулировать сиденье. Пушкарёва правильно подметила, нельзя за руль в таком состоянии. Личного водителя он решил не беспокоить, хотя тот по договору и обязан выходить на работу в любое время суток. На метро или троллейбусе тоже не вариант, он не готов к такому стрессу. Пешком попросту не дойдёт и свалится в какие-нибудь кусты. Да и машину оставлять не хотелось. Остался только один вариант — переночевать здесь. В своей дорогущей машине премиум класса.

Неудобно, да. Но что поделать.

Наконец-то он улёгся. Кресло до конца не откидывалось, но лучше так, чем скрючившись на заднем сидении.

Минута. Две. Десять. Пятнадцать. Уснуть не получалось.

Открыв бутылку, которая за вечер с ним практически срослась, сделал несколько внушительных глотков, в надежде, что это поможет, и принялся ждать.

Забыться не получалось. В голову лезли мысли, противостоять которым он был не в силах.

Пушкарёва. Он не знал, зачем к ней припёрся. Не знал зачем вообще приехал в Зималетто. Так ли ему нужен был доклад? Нет. Что тогда? Хотел отвлечься посредством выплёскивания яда, как в старые-добрые времена? Наверное. Но всё пошло не по плану.

Кто бы мог подумать, что однажды он проведёт вечер с Пушкарёвой и ему понравится? Осознание этого далось тяжело, но он не маленький ребёнок, чтобы отрицать очевидное. Да, ему, Воропаеву, понравилось общество серой мыши, Екатерины Пушкарёвой.

Давно он не чувствовал себя так умиротворённо и спокойно. В тот момент наконец смог отвлечься от случившегося с Кирой, и хоть на подкорке и маячили те страшные картины, безмолвная поддержка Пушкарёвой на некоторое время облегчила существование.

Жаль это больше не повторится. Потому что он не допустит, чтобы она ещё раз увидела его сломленного. Да и никто другой, собственно, тоже.

Он не заметил, в какой момент начали возвращаться воспоминания. Плохие воспоминания. Те, которые вот уже несколько недель не давали жить. В первые дни он заглушал их алкоголем, но вскоре осознал, если каждый день напиваться вусмерть — ни до чего хорошо это не приведёт.

Приехал в больницу он сразу как узнал о случившемся. К его удивлению, рассказал обо всём Милко. Он до сих помнил, как дрожащими руками набирал водителя в три часа ночи. И как почти в бессознательном состоянии заходил в палату. С Киры, его Киры, только что сняли окровавленную одежду и та кипой валялась под ногами. Вокруг кровати крутились доктора и медсёстры. Одна из них снимала с запястья рубашку, которой оно было перевязано. Тогда он чуть ли не в первый раз в жизни упал в обморок, но в тот момент и предположить не мог, что ещё увидит картину страшнее.

На следующий день пришлось ехать к Кире домой за вещами, потому что было ясно — туда она вернётся не скоро. Водитель Рома предлагал подняться с ним, дабы в случае чего привести в чувство, но услышав вежливый отказ спорить не стал. Лишь предупредил, что если шеф не выйдет через двадцать минут — пойдёт смотреть, всё ли в порядке.

В тот вечер он практически сошёл с ума, а ведь всегда считал себя человеком с крепкой психикой… Поднимаясь по немногочисленным ступеням обещал себе, что не будет смотреть на место происшествия, но стоило переступить порог квартиры, как прикипел взглядом к некогда белому ковру. А потом его стошнило.

Каждый раз, когда он оставался наедине с собой (то есть почти всегда) — мысленно прокручивал в голове те сцены раз за разом, и как бы не пытался это прекратить — не получалось, пока не начнёт тошнить от усталости. Потом он обычно отключался.

И вот, полулёжа в своём дорогущем автомобиле, он наконец почувствовал то самое мерзкое, липкое чувство и с облегчением вздохнул. Закрутив опустевшую бутылку — положил её на соседнее сиденье. Ещё с минуту смотрел на безжизненную луну, а потом отрубился.