Глава I - 1 (2/2)

Отцы детей близки, и потому такой союз был лишь вопросом времени. Другой вопрос, что Хлоя была первенцем фамилии, а значит выйти должна за Феликса. Но Габриэль не торопился с помолвкой, и потому Адри взял в расчёт уже себя, полагая что Ф. отец приготовил более родовитую партию.

Впрочем, вернёмся к Хлое. Она была малюткой, когда Адриан покидал Париж. Но теперь выросла, и, по слухам, грозила превзойти красотой даже свою мать — бриллиант столичного света, огранённый многомиллионным состоянием и достойными манерами.

Агрест оставил бы постыдные мысли, не завяжись между друзьями бурная переписка, которая длилась по сей день. Письма начали летать через Ла Манш ещё когда Адриан учился в Эдинбурге, и Хло стала свидетелем всех его побед, горестей и приключений.

Словом, Адриан видел в ней человека очень близкого, хоть и выросшего вдали.

Сейчас он держал в пальцах последнее её письмо. Оно было распахнуто, сургучовая печать сломана, а сама бумага исписана бисерным почерком. Забудем на время скромность (это произведение призвано быть откровенным!) и заглянем нашему герою через плечо.

«Дорогой мой Адрикин! Сердце бьётся как перепуганная птаха… грежу я, или это случилось наяву? Ты едешь в Париж! Благослови Бог ту минуту, когда мсье Габриэлю пришла на ум эта мысль! Не иначе как сами ангелы вложили в его руку перо, чтобы он отписал тебе, в далёкую Англию, где ты одинок и несчастен, среди своих забот и чужих демонов.

Мы, вместе с моей сестрою, Зоуи, читали твои письма, как приключенческий роман (но только те, какие я сочла достойным прочесть этой маленькой дурочке. Прости и меня и её — она очень впечатлительна). Ты жил для меня словно бы в другом мире. Словно фантазия воспалённого ума писателя.

Но вот ты едешь ad caput luminum, что значит — ты живой, настоящий. Я считаю минуты, чтобы прикоснуться к твоей тёплой руке только лишь затем, чтобы убедиться что ты реален.

С бесконечной привязанностью, навеки твоя Х.»

На более откровенное письмо мог рассчитывать только безумец. Адриан поднёс бумагу к носу — письмо пахло духами. Они были разными всякий раз, но этот аромат он запомнит на всю жизнь.

Погружённый в грёзы будущего Адри не заметил, как беседа в салоне дилижанса переключилась на близкие ему материи. Он и дальше оставался бы в неведении, но громадное колесо экипажа наехало на кочку. Корпус качнуло, задремавший Нино шумно всхрапнул и пробудился уже от глухого удара лбом о крепкое стекло. Слуга сонно завертел головой, словно бы в поисках того шутника, что посмел напасть на спящего.

— А?! — ошарашено вопросил он.

Ведшие оживлённую беседу мсье восприняли этот вопрос на свой счёт.

— Демоны, — сказал мужчина в костюме цвета табака.

— Опять?! — непонимающе заморгал Нино. — Где Агре… а-а-а… ты тут.

Адриан сдержанно улыбнулся другу, поскорее спрятал за пазуху письмо.

— О, вы уже сталкивались с этим явлением? — оживился мсье в табачном.

Агрест только вздохнул сквозь зубы. Он то знал, что его друг при всех достоинствах был болтуном, каких поискать. Кроме того, очень любил внимание к себе, а также немногочисленные моменты, когда его мнение считали авторитетным.

— Сталкивались ли мы? Хо-о-о, сэр. Вы обратились по адресу! Я в некотором роде эксперт по демонам и другим бестелесным… сущностям.

Сидящие тише воды матроны синхронно осенили себя крестным знамением.

— В нашей экспертной терминологии их принято называть «акумами», чтобы не нагнетать… как это… кхм… религиозной мистики.

— Так вы экзорцист?! — неверюще, со смешком, спросил мсье в клетчатом.

Лахифф насупил густые брови, обдумывая вопрос.

— Ну… как сказать… по воскресеньям… а в остальные дни я добрый христианин, если вы об этом, сэр…

Агрест, чтобы не случилось беды, поспешно вмешался:

— Этого юношу зовут Нино, и он член англиканской церкви. Там не бывает экзорцистов, они не признают этот обряд.

— А вы? Простите нескромный вопрос, но…

— Я крещён как католик. Однако это не имеет значения. Я практикующий спиритуалист, а Нино — мой помощник. Моя работа находится в рамках признанной, хотя и молодой науки. Она исключает религиозные начала.

— Так изгоняете вы бесов, или нет? — нахмурился «табачный». — Не могу взять в толк.

Адри хотел было сказать что «нет», но его опередил Нино:

— Ещё как!

— Это, — косясь на слугу буркнул Адриан, — не входит в круг моих обязанностей. Мы… то есть я, изучаю духов. Отлов одержимых — лишь побочная ветвь моей работы.

— Однако ж за неё нам и платят, — пожал плечами Нино, — чего отпираться-то? Поимка одержимых, а поймать их проще пулей… да что там! Сэр! — друг выпятил грудь, будто она была увешана медалями. — Перед вами Адриан Агрест, посмотрите! Охотник, взявший самого Джека Прыгуна! Консультант Скотланд Ярда по одержимым! Вы не могли не читать в Таймс…

Мужчины сумрачно переглянулись.

— Мы не выписываем «Таймс». Прощения просим, живём далековато от Темзы. Кхе-м, — «табачный» кашлянул в кулак. — Ещё раз прошу прощения, мсье… я верно услышал, вы Агрест?..

Лица путешественников выглядели напряжёнными.

— Всё верно, Адриан Агрест, — не стал скрывать Адри. Он не понял, отчего случилась такая перемена, но интуиция подсказывала недоброе. — Младший… сын.

— В самом деле? В дилижансе? Но… ох… прошу меня простить, мсье Агрест, что вас побеспокоили глупой болтовнёй.

Тон мужчины был почтительным, но красное от духоты лицо выражало обратное.

— Прошу вас, будьте покойны! — пылко продолжил Адри, чувствуя, что отвык от французского. — Я не хотел вас смущать, и потом… я ничем не заслужил того, чтобы вы прерывали увлекательной беседы. Мы делим с вами салон, а это значит что мы в одном дорожном братстве путешественников, где все равны. Все пилигримы. Не так ли?

Сидящие с виду чуть расслабились. Нино тем временем копался в дорожном наборе, который взял с собой в салон. С победным «ага» он извлёк свернутую трубой газеты. Рывком распахнул её, демонстрируя путешественникам заглавную страницу.

Адри успел на неё насмотреться. Большую часть занимала обрисовка сделанного год назад даггертипа<span class="footnote" id="fn_32251968_3"></span>: Адри и Нино возле поверженного санти-чудовища. Громадная туша твари занимала половину кадра, другая половина пришлась на крокодилью пасть в которой был сжат расколотый как орех корпус полицейского кэба. За кадром осталось много чего, например издохшие лошади и прочие… подробности.

Друзья стояли плечо к плечу. Нино, взвалив на плечо слоновью винтовку, белозубо улыбался. Агрест, морщась в свете химической вспышки, пытался закрытья от камеры рукой, на плаще его недоставало рукава.

— Вот! Это мы! Смотрите, если не верите!

Номер пошёл по рукам. Матроны крестились. Очередь дошла до девицы в шляпке, и та выпустила Таймс из рук, испуганно пискнула, зарылась носом в ладони. «Табачный» подхватил газету. Уважительно крякнул.

— Это что же за демон такой, помилуй Господи?..

— Демон?! — возмутился Нино, — заладили вы со своей демономанией. Это обыкновенная санти!

Адри и сам не распознал бы на даггертипе санти-чудовища. В обрисовке он походил на беспорядочную мешанину линий, или воистину монструозное чёрное пятно. Там где штрихов было чуть меньше — вываленный из зубастой пасти язык. Чуть больше — короткие лапы. Вживую он был куда как безобразнее, но такое зрелище нельзя было показывать читателям славного «Таймс».

— Вы подстрелили его из ружья? — уважительно пошевелил густыми усами «табачный».

— Само-собой, сэр!

Адри улыбнулся. На самом деле «подстрелил» его второй драгунский полк не без помощи картечницы Гатлинга. Адриан только помогал загнать гомункула в западню, и не произвёл в тот день ни выстрела. Зато набегался на жизнь вперёд… Нино и правда стрелял, но попал, кажется, только в стеклянный глаз фонаря.

— Вот диво! Игры диавола! — удивлённо пробормотал «клетчатый», снова принимая газету, с каким-то мистическим благоговением, охватившем члены. — Когда же Враг оставит нас в покое, мсье Агрест?..

Адри с изумлением и удовольствием обнаружил, что взгляды из почти что враждебных сделались благоговейными — так паства смотрит на своего падре.

— Не могу знать, мсье. Это загадка природы, которую нам только предстоит разгадать.

Попутчики качали головами, и сошлись на том «что на всё Божья воля», Адриан с Нино и подобные им — покорные орудия в руках Всевышнего. То есть — «верно, мсье!» — никаких полномочий свыше на подобные ответы им не полагалось, а значит говорить об этом уже грех.

Адриана устроило и это. Хотя в другое время, в другом месте он предался бы пространным размышлениям. Которые, как известно, не всегда пустое сотрясение воздуха, а философские диспуты с самим собою, способные указать верную дорогу.

Дилижанс продолжил путь, выбрасывая из-под ободов огромных колёс грязную воду французских дорог. Кучер торопился. Тепла от печки ему было чуть — он мёрз. Старику хотелось поскорее оказаться в тёплом, сухом месте, что простительно для почтенной старости.

Однако это не могло кончиться ничем хорошим. Не могло, и не кончилось.

На съезде с крутой горы кондуктор не ко времени нажал на рычаг механизма, замедляющего вращение колёс<span class="footnote" id="fn_32251968_4"></span>. Дилижанс заскользил по грязи, как по льду. На опасной скорости повернулся сперва боком, а затем накренился на кочке, с грохотом и треском завалился на лакированный когда-то бок.

В салонах случился переполох. С верхних полок полетели на пассажиров саквояжи, которые путешественники пожалели оставлять дождю и ветру. «Табачного» соседа по лбу ударила чья-то сумка. Лахиффу в распростёртые объятия ухнула матрона, всем немалым весом вдавившая несчастного в спинку сиденья. Агресту досталась юная мещанка на тюрнюре и атласе. Впрочем, случайное соединение юных тел не обошлось без потерь — мадемуазель угодила юноше локтем в аристократическую скулу.

Дальнейшее автор станет описывать не слишком подробно, поскольку любой, кто бывал в таких оказиях знает о чём речь. А тем, кто не был, скажу для начала что любое крушение напоминает пожар если не в борделе, то хотя бы в цирковом театре.

Когда циркуляция предметов и пассажиров внутри салона прекратилась, настало время лёгкого затишья. Которое вскоре нарушили полные огорчения замечания кучера, да вопли попугая по имени Жорж. Теперь он перестал быть «хорошим». Хотя бы потому что перемежал ужасающие крики словами, от которой у женской половины салонов случился бы пожар ланитов. Но ныне девам старым и новым было не до того, ибо пребывали в заботах a capite ad calcem.

— Сохраняйте спокойствие! — громко и отчётливо потребовал кондуктор из-за стенки. Тон его был слегка обиженным. Быть может он принял некоторые восклицания несчастной птицы на свой счёт. — Через минуту всё наладится!

Люди приходили в себя. Судя по вялым движениям, в салоне первого класса обошлось без необратимых жертв.

«Табачный» сосед барахтался под соседом «клетчатым». Матрона, оставшаяся без пары, охала, презабавно семеня поднятыми к небу ногами. При каждом движении юбки её приходили в движение, отчего действо напоминало лишённый музыкальности и эротизма кан-кан.

Её только слегка придавило чьим-то саквояжем, но подняться сама мещанка не могла.

Мадемуазель робко замерла в крепких объятиях Агреста, красиво прижав головку о грудь нашего героя. Девушка правдоподобно изображала потрясенный обморок, и потому не выпустив из рук это сокровище, подняться Адриан не мог.

Худшая доля досталась Нино. Налетевшая на него матрона сперва оказалась в сходном положении (то есть в нечаянных объятиях), а когда осознала это, принялась одаривать спасителя увесистыми ударами кулачков, да громкими требованиями убрать подальше руки.

— Женщина, уймитесь! — негодовал Лахифф. — Вы сами на меня легли!

— Виньетки! Виньетки! А-а-а-р! — визжал попугай за стенкой.

В итоге всё наладилось. Лахифф был спасён, барахтающаяся мещанка — усажена. Мужчин первыми покинули дилижанс, а затем помогли покинуть его и дамам.

Путешественники стояли под ветром, хлещущим по лицам холодной моросью. Самые подготовленные распахнули было зонтики, но стихия вырывала их из рук, и суше от этого не стал никто.

Коней распрягли и стреножили (по счастью ни один не повредил конечностей), а кондуктор, как самый виновный, отправился в ближайшую деревню за помощью.

Классы смешались, случилась своего рода революция, и это заметно оживило тех, кому уже успело наскучить общество соседей. Посреди грязной дороги завязалась оживлённая беседа: путешественники обменивались впечатлениями, кое-кто вспомнил и другие свои крушения.

Здесь автор должен сказать, что в те времена дилижансы опрокидывались постоянно, и сенсации из этого обычно не делал никто.

Наш Адриан заметно нервничал. Он то и дело смотрел сквозь мокрое от капель стекло часов. Закрывал его крышкой, чтобы тут же раскрыть, будто время от этого замедлило бы свой бег. Сейчас ему стало понятно — сядь они с Лахиффом на поезд даже самым поздним утром, уже проделали бы половину пути до столицы.

Но горше всех приходилось хозяйке попугая; средних лет (и средняя во всём) женщина держала на весу мятую преогромную птичью клетку с зеленым ценителем виньеток внутри. Мужчины было галантно подступились к ней, чтобы избавить мадам от ноши, но попугай навострился просовывать огромный чёрный клюв меж разошедшихся прутьев и пребольно щипал чужаков за пальцы.

Теперь, когда враги отступили, пичуг сидел, нахохлив зелёные перья, и очень громко всех ненавидел.

— Мой муж был моряком, — печальным тоном оправдывалась мадам-хозяйка, — он научил бедного Жоржа дурным словам. А потом его у меня забрало море. Богом клянусь, я думала что перевоспитала птичку, но из-за тряски у него, должно быть, случилось помутнение…

Вдовице было неловко — это читалось в утомлённом дорогой лице, однако попугая это не волновало. Дождь хлестал холодными кнутами по примятой жухлой траве, грязи и лужам дороги. Мочил птичьи перья. И тем выводил несчастное животное из себя.

Жорж был создан Богом не для французских дождей.

Вскоре положение усугубил непонятно откуда взявшийся ворон. Он был огромен — размахом крыльев не уступал грачу. Пронзительно каркая, птица закружила над путешественниками, тем привлекая к себе внимание. Разговоры стихли.

Ворон, меж тем, словно того и добивался. Шелестя перьями, он опустился на деревянный борт опрокинутого дилижанса. С важным видом прошёлся вдоль него, цокая коготками. Надменно глянул на людишек чёрным глазом. После чего пару раз глухо стукнул клювом по фанерной обшивке.

Раззявил пасть и, высунув синий язык, гаркнул:

— Мра-а-к! Мра-а-к!

Пилигримы (все, кроме Нино и Адриана) осенили себя крестным знамениям. Попугай с воплями бесновался внутри клетки. Ворону, кажется, это пришлось по душе: щёлкая клювом, он таращился на заточённого собрата.

— Огромный какой, — пробормотал в усы обладатель табачного костюма, — дурной знак, друзья. Не иначе как сам Сатана его нам послал.

Пилигримы солидарно закивали.

— И колымагу нашу опрокинул он же, не иначе, — фыркнул Лахифф. — Не диавол ли наш кучер? По-моему сходство удивительное.

Внимание ворона переместилось на «табачного». Вертя головой, он с интересом разглядывал усатого. А затем отчётливо, скрипучим голосом произнёс:

— Сатана! Сатана!

Женщины взвизгнули. Птица задрала к небу голову и громко, вполне по-человечески расхохоталась.

Юная мещанка, стоявшая рядом с Адрианом, закатила глаза и начала заваливаться в обмороке. Агрест едва успел подхватить девушку за талию — в ладонь упёрся жёсткий бок корсета, скрытого под слоями намокшей ткани. Ветер тут же вырвал из её ослабевших пальчиков зонт, и поволок его по дорожной грязи.

Меж тем Адри, согбенный под неожиданной ношей, протянул в сторону мрачной птицы свободную руку. И, замысловато скрючив пальцы, повелительно произнёс заклинание на латыни.

Впрочем любой, кто знает мёртвый язык, услышал бы это:

— Плагг, проваливай отсюда!

— Дура-а-к! — отозвалась птица. — А-а-к!

— Живо!

Ворон, оглушительно гаркнув, оттолкнулся от борта, и взмыл к серому небу. Но не пролетел и метра — беззвучно взорвался чернильным облачком дыма, который тут же подхватил, растерзал ветер. Дымом обратились и падающие перья.

Над дорогой повисла тишина. Первым её нарушил сосед по салону:

— Воистину, — сказал он, — вы, мсье, великий экзорцист и я снимаю перед вами шляпу.