Глава 4 (2/2)
– Примерно моего роста, вычурный, раздражительный. Если он был с Лю Хайкуанем, то почти наверняка это Чжу Цзаньцзинь. Дружба не разлей вода, – презрительно поморщился Цзи Ли.
Ибо нахмурился. Да, если рассматривать событие целиком, оно могло бы иметь место только между двумя близкими людьми. Небольшое расстояние между говорящими, естественные, честные эмоции, неприкрытые обиды – такое позволительно лишь с тем, кому очень, слишком доверяешь.
– Переходи к делу, – поторопил он.
– Чжань-гэ всегда готовит на фестиваль песню, а Чжу Цзаньцзинь – танцевально-театральный номер. А весь последний год с другими студентами, кто осмелился выступать с танцем, происходит пиздец! – запальчиво продолжил Ли. – Все остальные – пожалуйста, выступай не хочу, хоть на голове стой, но танцоры…
– Что?
– Их пытаются отравить!
Ибо с интересом подался вперед и облокотился на стол.
– Ну, не нагнетай! – толкнул его Юй Бинь. – Просто подсыпают кое-чего. Еще и не факт, кстати.
– «Не факт», – передразнил Цзи Ли. – Ладно, был бы один Хао-гэ. Допустим, разволновался, хотя не помню других таких случаев. А остальные? И почему только танцовщики ни с того ни с сего за десять минут до начала начинают бояться до усрачки?
– Им подсыпают слабительное? – догадался Ибо. Он уже наловчился понимать общий смысл их болтовни.
– Бинго, дружище! Аккурат до начала фестиваля у всех прихватывает живот. Не как обычно, когда волнуешься и все внутри скручивает, а на самом деле. Все четверо как один просрали свои выступления – буквально!
– Всегда только танцовщики?
– Только они. Потому-то никто даже не думает создавать танцевальные объединения.
– Да и из вокального многие сбежали частично из-за страха, – заметил Юй Бинь.
– Да, никто ничего не понимал, – согласно кивнул его коллега, – так что все испугались.
– Я не о том. Кое-кто полагает, что Сяо Чжань причастен.
– Да вовсе нет! Что за ебланство, – Цзи Ли скрестил руки на груди. – Каким идиотом надо быть, чтобы так думать?
– А ты-то, конечно, можешь доказать, что он невиновен, – включил сарказм Юй Бинь.
– Доказать, может, и не могу, но это мой друг, я ему доверяю. Вся эта история не лучшим образом сказывается на имидже студсовета. Кроме того, даже если бы он был таким злодеем, ему нечего делить с танцовщиками.
– А что говорит администрация университета? – прервал их болтовню Ибо.
– В том и дело, что ничего, – Юй Бинь развел руками. – Они пытались разобраться, но быстро передумали. Их официальная позиция – участники слишком нервничают, вот и все. Ни у кого нет никаких доказательств. Да и сами пострадавшие не высказывались.
– Все предыдущие участники истории выпустились или перевелись, – сообщил Цзи Ли. Последним, кто потусил на толчке вместо сцены, был Сун Цзиян – но и он не стал ни с чем разбираться. И не перевелся. Он оставил танцы.
В жизни Ван Ибо был период, когда врачи порекомендовали ему навсегда оставить его любимое дело. И он знал, каково это – жить без возможности танцевать когда, что и где захочешь. Сдерживать, гасить, задавливать в себе желание отдаться музыке, тратить бессонные ночи у станка, перед зеркалом, раз за разом повторяя одни и те же движения, оттачивая их, доводя до совершенства. Было ли решение оставить танцы таким же сложным для Сун Цзияна? Может, и нет. Но сколько студентов из-за случившегося боятся и думать о танцах? Теперь, услышав всю предысторию, Ибо просто не мог, не имел морального права отступить. И пусть история походит на припизднутую крэк-зарисовку – с такими тоже порой приходится разбираться засучив рукава.
– Еще раз, как звали того парня? Последнего пострадавшего?
– Сун Цзиян, второй курс китайской живописи. Подожди, ты собираешься… – Цзи Ли подскочил вслед за Ван Ибо. – Эй, ты теперь в детективы подался?
– Буду совмещать, – бросил через плечо Ибо, надевая капюшон и удаляясь от столика. Он направлялся к уже ставшему родным тренировочному залу. Сперва стоило все хорошенько обдумать.