Глава 32 (90). Грозовые тучи (1/2)

Металлический вкус во рту стал для Кертиса неприятной неожиданностью, и он все никак не мог от него избавиться. Кровь из носа текла бурным потоком, окропляя белую поверхность умывальника, и полностью окрасила в алый холодную струю воды.

Из-за того, что он слишком долго стоял в согнутом положении, спина начала болезненно покалывать, и Кертису пришлось в последний раз промыть и зажать нос, чтобы выпрямиться — слишком резко. В глазах все помутилось настолько, что он не узнал собственного отражения. В ушах зазвенело, и вдруг стало ужасно жарко. Как только начало темнеть — так и началось это.

Резко его окутала ужасная слабость. Нужно присесть куда-нибудь. Он только потянулся к крану, чтобы закрыть его, как вдруг — резкая боль в спине.

Темнота.

***</p>

Кертиса разбудил резкий удушающий запах нашатырного спирта, от которого он тут же закашлялся и поспешил отпихнуть руку, державшую эту дрянь у его лица. Ощущение собственного тела начало постепенно возвращаться к нему с каждой секундой, и когда он наконец полностью открыл глаза, перед ним вырисовалась светлая комната медпункта, лицо бородатого медбрата-саламандрианца и — Нейтан, стоящий позади него с обеспокоенным и одновременно нетерпеливым видом.

— Кертис!

Как оказалось, он был еще не готов к тому, чтобы услышать какие-либо звуки. В голове все перемешалось. Его мутило где-то с часов шести, потом он отошел в туалет, где у него пошла кровь из носа, а потом… Стоп. Кертис вздохнул, попутно приводя мысли в порядок, а затем приподнялся, принимая сидячее положение.

— Что происходит? И как я здесь оказался? — было всего два вопроса, которые его волновали. Кертис нахмурился и поднял растерянный взгляд на Нейтана, который, кажется, понимал куда больше, чем он сам: ему, нервно размахивающему хвостом, так и не терпелось ответить; и он только собрался что-то сказать, когда инициативу перехватил медбрат, спросив изумленно:

— А вы не помните? Вас в полуобморочном состоянии привел сюда ваш ассистент. — Кертис отрицательно покачал головой. Все, что у него осталось в голове после уборной, — это глухая темнота. — Как-то это нехорошо. У вас очень высокое давление и высокая температура.

Это даже хуже, чем провалы в памяти: у него никогда не было проблем со здоровьем, так с какой стати им появиться сейчас?

— Из-за чего это? — он решил не ходить вокруг да около и спросить прямо, после чего медбрат заметно напрягся и принялся расчесывать пальцами бороду. Кертис отмахнулся от нового приступа головокружения и снова посмотрел на Нейтана: тот молчал, глядя на медбрата. Он тоже ждал ответа.

— Я мог бы сказать, — наконец заговорил он, — что такое случается из-за переутомления, но не стану врать. Вы далеко не первый, кого сегодня доставили в лазарет с недомоганием. За последний час как минимум сорок человек обратились к нам с жалобами. У кого-то давление, у кого-то жар, кого-то рвет — в общем, прямо эпидемия какая-то. У вашего ассистента, к слову, давление тоже низковато… Я думал о том, что все могли отравиться в столовой, но, только вот, многим докторам тоже плохо. Я и сам, простите уж за откровенность, только с туалета смог слезть. А ведь медперсонал не питается в столовой Гарнизона.

— То есть, у нас началась эпидемия?

— Нет, командующий, не думаю. У некоторых людей взяли анализ крови, но никаких вирусов там не нашли. Уровень лейкоцитов также у всех в норме. Были двое с легкой простудой, конечно, но это не причина коллективной болезни. Короче говоря, — медбрат вздохнул, пожимая плечами, — доктора в тупике. Сейчас мы занимаемся сбором информации и надеемся, что что-нибудь прояснится, но а пока я советовал бы вам лечь и не суетиться, если не хотите получить гипертонический криз.

Кертису ничего не оставалось, кроме как последовать его указаниям и смиренно опуститься на кушетку. Впрочем, что-либо делать и о чем-либо думать у него и сил как таковых не было. У него просто раскалывалась голова и звенело в ушах, а вдобавок ко всему возникла еще и тошнота. Отвратительное состояние.

— У вас не найдется ведра? Просто, на всякий случай…

— Сейчас принесу, — хмуро отозвался медбрат, после чего, сказав Нейтану следить за ним, поспешно удалился. Едва только саламандрианец скрылся в коридоре, и тот тут же метнулся к Кертису, присел на корточки и — замер, напряженно вцепившись в край кушетки и пристально, не мигая, глядя ему в лицо.

— Тебе плохо?

— Уж точно лучше, чем тебе, — с налетом недовольства колко парировал Нейтан, удерживая баланс. — Когда я увидел тебя на полу, в крови, я…

— Это уже неважно, — Кертис не дал ему договорить. Он прекрасно понимал, что тот, конечно же, нашел сотню поводов для волнения, накрутил себя, принялся суетиться… Но так быть не должно. Кертис хотел бы просто хоть раз увидеть на его лице спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, и никаких тревог. — Я ведь жив.

Нейтан готовился возразить, однако в тот же момент из колонок, закрепленных под потолком, раздался омерзительный скрипучий звон, словно кто-то поскреб по пенопласту, и они оба поморщились, вжимая головы в плечи в попытках отогнать этот гадкий звук. Затем он стих, сменившись суетливым шорохом, сквозь который послышались неразборчивые ругательства, и, наконец, этот неуклюжий некто прокашлялся, после чего заговорил:

— Важное объявление… — Услышать голос Каспера из динамиков было совсем неожиданно. Кертис нахмурился, закатывая глаза, и перевел взгляд на Нейтана, который впал в самое настоящее замешательство, замерев и вцепившись когтями в мягкую поверхность койки. — Было, э, замечено сильное изменение радиационного фона. Для общей безопасности следует не выходить на улицу и, если вам плохо, обратиться к доктору. Подробности происходящего выясняются. Всем спасибо за внимание.

Вышло как-то совсем уж нелепо и нескладно; но, впрочем, Кертис предпочел проигнорировать полное отсутствие у Каспера ораторских навыков. Куда важнее была информация, которая он сообщил, — это все объясняло: вот, почему всем резко стало плохо. Но все же, с чего вдруг такое? Все факты говорили об одном: что-то происходит — что-то, о чем верхушка командования либо умалчивает, либо и вовсе не знает.

Он снова посмотрел на Нейтана: тот о чем-то всерьез задумался, прижав уши и устремив напряженный взгляд в пол; а потом вдруг поднялся, выпрямляясь, и протараторил:

— Ты не против немного побыть один?

— Да, но… — Кертис опешил — Нейтан явно что-то задумал. Однако тот не дал ему договорить:

— Хорошо. У меня появилось важное дело, но ты не волнуйся, я туда, и мигом обратно.

— Я не…

И вот опять, Нейтан, поспешно скрывшись в дверном проеме, не дал ему закончить.

***</p>

С каждым сделанным шагом он чувствовал, как от болезненно-гневливого волнения леденеет его нутро, как сердце до неуместно колотится, то предательски замирает, как по коже расползаются мурашки. Тяжелые удары ботинок отдаются в ушах набатом, словно сквозь толщу воды, и с каждой секундой момент, столь ужасающий момент, приближается все более стремительно. Острые когти впиваются в кожу ладоней, сжатых в кулак, но боли нет. Есть лишь внутренний сардонический смех — злорадная ирония над самим собой.

Нейтан точно сошел с ума, раз решился на такое.

Когда Каспер объявил на весь Гарнизон, что весь этот переполох вызван «изменением радиационного фона», у него кровь в жилах застыла. Да, во всех этих научных штуках он мало что смыслил; и все же, он точно знал, что все, что касается радиации, связано с Каллипаном; а все, что касается Каллипана, непременно сулит собой что-нибудь плохое — и это даже очень мягкое слово. Катастрофическое — так, наверное, будет правильным. Нейтан ничего в этом не смыслил, и ощущение собственной бесполезности вспыхнуло с новой силой, потому как вся эта ситуация просто выводила его из себя.

Он должен сделать хоть что-нибудь — непременно должен. Вот только что? Махать кулаками и выбивать дерьмо из всяких ситуацией — единственный его талант. Но сидеть сложа руки Нейтан тоже не мог. И плевать ему было на себя: он-то переживет. Если же нет — неважно, ведь вряд ли после его что-то будет волновать.

Но уж точно он не выдержит, если что-нибудь случится с Кертисом.

Был лишь один вариант, и лишь один человек, который мог ему помочь. Каспер. Каспер, чьего лица он не хотел видеть, Каспер, чьего голоса он не хотел слышать… Но только не сейчас, когда на кону стояло слишком многое, и когда его гордость была совсем неуместна.

Вдох-выдох. Нейтан поджимает губы и открывает двери, ведущие в лабораторию. Его встречает знакомый-позабытый душный запах лапши быстрого приготовления и сигар, тоскливый полумрак и страшный беспорядок, царящий в каждом уголке комнаты.

— Леона, не сейчас! — знакомый-позабытый голос.

Нейтан, сдавленно сглотнув, переступил порог, сунув руки в карманы, и двери закрылись вслед за ним.

— Это не Леона.

Замешательство его было неописуемым. Каспер так и замер с отверткой в руках, подняв на него голубые глаза, округлившиеся, полные растерянности и ошеломления, стеклянные и непроницаемые, так и кричащие: «Какого?!»

Он готовно приоткрыл рот, решительно набрал воздух, чтобы что-то сказать, но не смог выдавить из себя и звука. Захлопал вместо этого глазами, будто не мог поверить в то, кто именно стоял перед ним сейчас.

Ступор, изумление, граничащее с шоком, даже смущение — пестрая палитра чувств расцвела на его каменном, бледном лице, отливающим холодом в голубом сиянии мониторов, единственных источников света в этом темном, замкнутом помещении.

Это молчание выводило Нейтана из себя.

— Ты язык проглотил?

Каспер смотрел на него все так же и не произносил ни слова. А ведь он, кажется, совсем не изменился…

Даже после бесконечных попыток стереть его лицо из своего разума, Нейтан по-прежнему мог его узнать. Но только вот сейчас, оказавшись с ним с глазу на глаз, он понял, что не чувствует ничего. Трепет, привязанность, боль, разочарование, обида, гнев, презрение — все мертво. В сердце пустота.

И голубые глаза больше не кажутся океанами.

— Зачем ты пришел? — Каспер промолвил медленно, беспокойно поправляя очки, и поспешил присесть на кресло. Он мог пытаться внушить, будто уверен в своих словах, жестах и поведении кому угодно, но только не Нейтану. Он-то видел, как Каспера переполняет волнение. А он — не чувствовал ничего, и впервые вместе с этим ощущал легкую, почти неосязаемую радость. Не свобода ли это? И все же, думать надо не о том.

— Объясни мне, что происходит.

— В каком смысле?

— Ты дурак? — Нейтан ощетинился, неодобрительно нахмурившись. — Ты знаешь, о чем я говорю. Что с этим твоим радиационным фоном?

— А, ты об этом… Ситуация не самая лучшая, знаешь ли…

— Мать твою, да прекрати ты уже мямлить и просто скажи мне, что происходит.