Глава 30 (88). Пророчество (1/2)
Месяц второй.
— Сосредоточься.
Вдох, выдох… Глаза были закрыты так долго, что в темноте под веками уже начинают вырисовываться пестрые узоры а руки и ноги, заставшие в одном положении, так и зудят от неподвижности. Но тепло на кончиках пальцев — совсем слабое; вернее, наверное, даже просто — привычное. Никаких изменений.
Джоанна опустила веки, но даже так ощущает, как женщина жадно таращится на нее.
— Чувствуешь что-нибудь?
— Только боль в заднице из-за того, что я столько времени сижу на одном месте, — язвительно прошипела Джоанна и распахнула глаза, собирая руки на груди и раздраженно фыркая. — Это бестолковое занятие.
На языке у нее вертелись выражения намного грубее, но она произносила их все реже и реже, заменяя пассивно-агрессивными колкостями и едкими интонациями, которые выражали ее гнев ничуть не хуже, чем пара нецензурных слов. Это место на нее влияло пагубно — такую привычку Джоанна переняла от Хэкидонмуи и ее «соплеменников» (девушку до сих пор передергивало от осознания того, как быстро ее отвращение сменилось снисхождением).
— Напрасно ты так. Медитации…
— Это бестолковое занятие, — повторила с нажимом Джоанна. — Я не понимаю, почему должна чувствовать что-то, если я и так умею покорять огонь. Зачем так все усложнять? Все ведь просто: тебе либо дано, либо не дано. И как видишь, я прекрасно обхожусь и без этих занятий.
— Не капризничай, — Хэкидонмуя попросила достаточно мягко, но что-то строгое все же проскользнуло в ее голосе — достаточно, чтобы заставить Джоанну вспыхнуть и вознамериться пойти всему наперекор. Попытки указывать ей, что и как делать, — худший триггер.
— Я не капризничала целый месяц. Я терпела, терпела и терпела, но теперь я на пределе. Я не хочу заниматься медитациями и пытаться почувствовать «струны света», или что ты там придумала. Покажи мне лучше новые приемы.
Женщина издала протяжный вздох и снисходительно, мол, что же с тобой делать-то, покачала головой, после чего протянула:
— Нельзя так много времени уделять только лишь телу. Прежде всего, оно должно быть в гармонии с душой.
— Только благодаря тому, что мое тело с ней не в гармонии, я сейчас здесь, — парировала Джоанна, но Хэкидонмуя, похоже, не оценила ее юмора. В ее золотых глазах промелькнуло что-то тревожное, настороженное и, может быть, даже, взволнованное; но она молчала, и тогда Джоанне пришлось взять все в свои руки. Выдохнув с театральной мучительностью, она медленно поднялась с пола, на котором сидела, и проговорила: — Ну, не хочешь, как хочешь, а мне лично наплевать. Лучше пойду и почитаю книжки, как Картер. Пользы точно будет больше…
— И ты готова бросить все на полпути лишь из-за мгновенного порыва? Усмири свое пламя.
Джоанна, сама не зная почему, остановилась. «Будто я не поступаю именно так всю свою жизнь…» — «Но ты разве не обещала перестать?»
Прошло уже полтора месяца (если судить по лунному календарю, которым пользовались местные) с тех пор, как они впервые ступили на Крайние земли и оказались «гостями» (хотя Джоанна предпочитала называть все своими именами: это больше напоминало плен, только тюремная клетка превратилась в огромный замок, и занятий прибавилось; но выхода-то нет) племени. Все это время, пока Картер тратил время на изучение Каллипана, проводя дни в библиотеке вместе с госпожой Кокьянгвути, Джоанна занималась тем, что обучалась пирокинезу у Хэкидонмуи. И хотя женщина не владела им сама, наставницей она оказалась неплохой — даже, возможно, хорошей, как бы привередливой в отношении всего происходящего Джоанне не хотелось признавать. Единственным, что оставалось непонятным, так это то, что именно обозначают белые метки на ее щеках (тот факт, что она жрица света, ни о чем не говорил). Красные — пирокинез, голубые — гидрокинез, зеленые — терракинез, серебряные — аэрокинез, золотистые — отсутствие способностей; и только эти не встречались и не упоминались еще нигде. Джоанна хотела как-нибудь узнать об этом, но удобного случая не предоставлялось: Хэкидонмуя обычно говорила так много, что не давала и слова лишнего вставить; а когда же шанс был, Джоанна, как правило, не была настроена на то, чтобы выслушивать километровые россказни женщины, которые та выдавала в ответ на любой, даже самый простой и банальный вопрос.
Хэкидонмуя выглядела на тридцать с лишним, вела себя, как странный ребенок, но не было и намека на то, что ей шестьдесят пять лет. У Джоанны это до сих пор в голове не укладывалось. Даже при всем вышеперечисленном, с каждой новой их встречей она чувствовала лишь то, что они на равных. Пожалуй, умение располагать к себе людей было одним из главных качеств Хэкидонмуи; и все же, ее не провести так просто. Самые приятные люди порой бывают гнилыми, как завалявшееся под деревом яблоко. Джоанна помнила об этом и оставалась на чеку, даже если и перестала проявлять острую враждебность ко всему, что ее окружало.
Поразительно, но она начинала привыкать к этому месту и проявлять все больше снисхождения к тому, что раньше пробуждало в ней лишь отвращение и провоцировало на гнев. Что еще более поразительно, так это то, что изменила свое мнение она не по собственной инициативе, а с подачи Картера.
Это случилось под конец третьей недели, когда Джоанна уже начала обучение у Хэкидонмуи и разучила несколько приемов. В тот день она вернулась в комнату, будучи очень разозленной после одного идиотского происшествия с какой-то эльфийкой, с которой столкнулась в зале света. Она выходила из тренировочного зала, в который можно было попасть только через коридор, ответвленный от зала света, и неожиданно для себя застала рыжеволосую эльфийку, которая стояла на коленях и, по всей видимости, молилась, повернувшись к фреске с изображением Иззарии. Джоанна остановилась, чтобы поглазеть на нее, снисходительно думая о том, как же абсурден этот фанатизм: стоять на коленях перед разукрашенной стенкой, что-то у нее выпрашивая… Эльфийка заметила ее лишь спустя минуту, когда закончила молиться, а когда же это произошло, та бросила на нее недоумевающий взгляд и пробормотала:
— А вы кто?
— Меня здесь называют «почтенной гостьей», — шутливо парировала Джоанна, складывая руки на груди и опираясь на колонну. Лицо эльфийки озарило еще большее недоумение, и она, поморщившись, протянула:
— О, богиня… Да ты же заморская дьяволица.
— Почтенная гостья, — повторила та с нажимом. Рыжеволосая пренебрежительно поморщилась и бросила:
— Бесстыдница. Нельзя подглядывать за чужой молитвой. Это большой грех.
— Грех, — Джоанна смешливо фыркнула. Грех — это ложь, кража, насилие и убийство, но уж точно не такая несущественная мелочь. Особенно, если сравнивать со всем остальным, что она сделала за свои двадцать два года. — Как же…
— Я сказала что-то забавное?
— Да. И сделала тоже. Кому же ты молилась?
— Владычице нашей, богине Иззарии.
— И о чем ты молилась?
— Не твое это дело, — эльфийка фыркнула, подбирая руки и сцепляя пальцы в замок у груди.
— О чем ты молилась? — переспросила Джоанна, чеканя и растягивая каждое слово. — Лучше ответь и не зли меня.
Та лишь фыркнула и закатила глаза, а потом заносчиво выплюнула:
— Тоже мне… Не пристало девке с кровью дошапуров что-то требовать, — и тут же развернулась и удалилась. Догнать бы ее — и хорошенько врезать. Но Джоанна удержалась.
Проглотила злость и умчалась в комнату, куда ворвалась, словно буран, хлопая дверью и принимаясь мельтешить, попутно выплевывая все те уничижительные вещи, которые так долго вертелись в голове, но не получали выхода. Говорила о том, что дичает в этом месте; о том, что кругом одни идиоты; и о том, что ее просто тошнит от всего, что ее окружает. Говорила, что хочет сбежать из этой дыры. Картер слушал ее, а потом сказал:
— Этого не случилось бы, если бы не гнала, сломя голову. — Укоризненно. Впервые за столько времени. Джоанна аж остановилась на месте — этот строгий, недовольный тон она уже почти забыла — и приняла позу руки-в-боки.
— Сколько раз еще ты мне это припомнишь?
— Это был только второй раз, — парировал Картер. — И это правда, даже не пытайся отрицать. Мы оба знали, что это серьезная миссия…
— И мы оба, — подчеркнула она, — не пошевелили своими мозгами, как следует.
— Ты же знаешь, что я не могу нормально думать, когда меня торопят.
— А ты знаешь, что я ненавижу ждать.
— Значит, нужно учиться.
— Тебе — думать на ходу. — Джоанна сложила руки на груди. — Старух-то у тебя получается охмурять.
Картер прыснул в ответ и снисходительно покачал головой, опускаясь на кресло, стоящее возле окна.
— Зато я хотя бы не обсуждаю их за спиной.
— А не ты ли говорил мне, что я не должна никого оскорблять, провоцировать, не должна никого трогать, бить и убивать?
— Говорил.
— Тогда что тебе не нравится? — она ощетинилась. — Ты даже не представляешь, как сложно держать себя в руках, улыбаться всем вокруг, как идиотка, и поддерживать их тупую болтовню.
— О, Джоанна, я очень хорошо представляю, — заверительно протянул Картер, закидывая ногу на ногу. — Но я молчу, потому эти люди приносят мне пользу, а я их… — он замялся, подбирая подходящее слово. — Благодарю за это тем, что не осуждаю и терплю все их странности.
— Надо же, какой ты молодец!
Сарказм всегда был ее способом либо нападения на людей глупых, либо защитой от людей умных. Сейчас случай был как раз-таки второй. У Джоанны была привычка держать все под контролем и считать себя правой во всем, но тут же прав был Картер. И все же, она этому — упрямо — противилась.
— Тебе тоже стоит попробовать так делать, — он тем временем продолжал. — Тебе ведь тоже выгодно то, что Хэкидонмуя просто так взялась обучать тебя.
— Я ее об этом не просила.
— Но ты же и не против. Я точно знаю, что если бы тебе что-то не понравилось, ты бы давно устроила скандал и послала бы всех куда подальше.
Прав, безусловно.
Ни в одной из немекронских книг, посвященных пирокинезу, не было упомянуто о приемах, которые показывала Хэкидонмуя: Джоанна точно знала, потому что в свое время по наставлению Линтона пролистала их, пусть никогда и не обучалась этому на профессиональном уровне и предпочитала отточенной технике сугубо индивидуальную импровизацию. Среди приемов же, которым ее обучила женщина, были те самые огненные кинжалы, которые применила Ниттоосью, огненные хлысты и многое, многое другое…
Здесь к пирокинезу относились не только, как к оружию, главное в котором — разрушительность и эффективность; но и как к искусству, соединительной нитью между телом и душой, и что-то еще в таком ключе… Джоанна относилась к этому всему крайне скептически. Все это — какой-то абсурд, который только отнимает лишнее время и силы, а прибавляет один лишь пафос. Пирокинез всегда был ее силой, но не более того, и пятое колесо в лице «духовных практик» ей ни к чему.
И все же, новые приемы ей нравились, как и обучаться им. Поэтому в тот момент Джоанна взяла совет Картера на вооружение. Возможно, иногда ей стоило хотя бы притвориться, что не все вокруг нее — враги.
Вдох, выдох. Она отпускает беспричинную злость.
— Я ничего не бросаю, — отчеканила Джоанна, поворачивая голову к Хэкидонмуе. — Я заканчиваю, потому что уже достигла того, что посчитала нужным.
— Уверена? — женщина снисходительно выгнула красную бровь. — Это не предел твоих возможностей. Я знаю, что ты способна на большее, Джоанна, но тебе стоит лишь приложить усилия.
Прозвучало интересно, хотя от того не менее раздражающе. И все же, она развернулась всем телом, устремляя на женщину хмурый взгляд, и протянула:
— Например? На что я еще способна?
— Ты не простое дитя солнца, ты поцелована им — иначе говоря, одна из избранных.
Джоанна фыркнула. «Избранная» звучало почти так же, как и «неправильная», а она не любила, когда ее самость принимали за какую-то диковинку.
— Кроме того, — Хэкидонмуя продолжила, — ты одна из тех, кто был послан светом, судьбоносная спутница обещанного спасителя Атемии.
— Я понятия не имею, кто такой Атемия.
— Я поделюсь с тобой этим пророчеством, но сначала должны свершиться проводы солнца.
Уточнять, что такое эти «проводы», Джоанна не решилась.
— Ладно. Но так что ты говорила о моих способностях?
— Как я и сказала, ты одна из благословенных спутников и поцелована солнцем. Кровь в твоих жилах полна силы огня, и я знаю, что тебя ждут большие успехи в магии. Понимаешь ли… Алое пламя — классическое. Таковое оно у многих детей солнца. Горячее, разрушительное, но непримечательное. На самом же деле, огонь может принимать разные обличия и формы. Оно может быть белым, синим и в самых редких случаях — фиолетовым.
— Мне не принципиально, какого цвета будет мой огонь, — хмыкнула Джоанна. — Пусть хоть черный — главное, чтобы горел и слушался.
— Ты не поняла сути, потому что не дослушала, — сказала Хэкидонмуя. — Оттенки идут поочередно и меняются в зависимости от мастерства. Каждый огонь горячее и яростнее предыдущего, но овладеть такой техникой немногим дозволено. Но если же ты смогла разжечь белое пламя, значит, солнце одарило тебя своим священным поцелуем. Однако это еще не все формы, что может принимать огонь. Он может срываться с кончиков пальцев, как невидимый жар, который дробит камень и плавит металл. Тоже достаточно редкая техника, хотя чуть более проста в освоении.
— Поверь, там, откуда я родом, хватает оружия, которое может дробить камни и плавить металл, — Джоанна закатила глаза.
— И все же, самое лучшее оружие — это то, которое всегда при себе.
— Предположим… Но этого я могу добиться и без медитаций. Белый огонь у меня появился сам по себе, так что и со всем остальным я как-нибудь справлюсь.
— Уверена? Удача весьма переменчива.
— Но я же избранная — ты сама так сказала.
— Удача судит не по исключительности, а по уму.
— Сомневаюсь. Слышали когда-нибудь фразу «дуракам везет»? Нет? Так вот она поправдивее будет. Умным не нужна удача.
— Иными словами, ты признаешься в том, что не одарена умом?
Джоанна возмущенно зарделась и распахнула рот, чтобы что-то сказать, но Хэкидонмуя тут же исправилась:
— Прости. Просто иногда с тобой правда сложно.
— Нет, — та все же процедила, — одарена. И именно этим умом, — она постучала пальцем о свою голову, — я и решила, что справлюсь без медитации.
— И все же, я не понимаю твоего категоричного настроя. Разве медитация не должна успокаивать разум и чувства?
— Нет! Она раздражает меня. Я не могу сидеть на одном месте с закрытыми глазами по часу.
— Ты никогда не сидишь и по четверти часа.
— И хорошо. Иначе меня бы стошнило.