Глава 16 (74). Тщеславные мотивы (1/2)
Апрель. Солнце уже не грело, как прежде, закрытое хмурыми облаками, что так живо и ярко напоминали блуждающих по горным склонам пушистых овечек. Шумные суетливые улицы мегаполиса казались маленькой девочке, оторванной от кричащих горных просторов, настоящим карнавальным шествием. Гудящие толпы, поток машин, издающих забавное бибиканье, множество пестрых, разноцветных рекламных вывесок — все это несказанно завораживало любопытного ребенка, который впервые оказывался в подобном месте. Подумать только: теперь она будет жить в этом удивительном мире…
Дреттон, окруженный тремя стенами, заменит ей горную деревню; безупречный до неприличия белый двухэтажный коттедж с большими окнами, пышными клумбами и маленьким садом на заднем дворе заменит небольшой деревенский домик и аромат клубничных пирогов; а появившаяся на пороге всего какой-то месяц назад мама — любимую бабушку, к которой Марселла надеялась вернуться уже совсем скоро.
Идею съездить на неделю в Дреттон девочка встретила с достоподлинным энтузиазмом: тем более, что звала ее туда мама. Ведь у всех детей есть мамы — только у нее таковой никогда не было, и Марселла никогда не могла понять, куда та подевалась. Иногда она спрашивала у бабушки, мол, где мама, что с ней, — и та отвечала: «Надеюсь, когда-нибудь она одумается и приедет хотя бы посмотреть на тебя». Марселла правда ждала этого. И вот, наконец, это случилось.
Дорогая черная машина матери доставила их в ее роскошным дом за каменным ограждением и металлическими воротами — девочке сразу подумать, что живет она, как настоящая принцесса в замке. Карла зажала педаль тормоза, вытащила ключ зажигания и повернулась к дочери, которая сидела на заднем сиденьи, всю дорогу неотрывно таращась в окно.
— Ну, вот, — произнесла она, и на ее лице нарисовалась холодная улыбка, — мы приехали. Можешь выходить. Девочка так и поступила — тут же выскочила из машины и понеслась к попавшейся на глаза качеле, с восторгом отметив во дворе почему-то именно ее. — Марселла, подожди! — окликнула ее Карла. Девочке пришлось остановиться на полпути и вопросительно обернуться. — Давай сначала мы посмотрим дом, разберем вещи, пообедаем — и тогда уже делай все, что захочешь.
— Но я не хочу есть, — возмутилась девочка, нахмурившись.
— А надо. Иначе, если ты не будешь есть вовремя, у тебя разболится живот.
— Не правда, не разболится, — продолжала настаивать Марселла. — И вообще, я буду есть только пиццу!
— Тогда… — женщина тяжело вздохнула, отгоняя раздражение. — Тогда давай закажем пиццу, раз ты так хочешь.
— Да! С креветками!
— Хорошо. Но сначала нам нужно распаковать вещи.
— Идет, — отозвалась девочка, щелкнув пальцами, и лицо Карлы вытянулось в неодобрительном удивлении — кажется, она была не совсем рада тому, какой жест переняла Марселла от Тары. — Но сначала… — девочка вдруг поникла, склонив голову на бок. — Я соскучилась по бабушке…
— Но ты ведь видела ее всего пару часов назад.
— И я уже соскучилась. Можно я останусь не на неделю, а на… пять дней? — девочка склонила голову набок и состроила жалобный щенячий взгляд, который, непременно, растопил бы кого угодно. Но только не Карлу Галлагер.
— На пять дней? — Карла растерянно вскинула брови и тут же раздосадованно нахмурилась. — А я-то думала, что хочешь с мамой провести время…
— Конечно хочу, мама, — девочка тут же подскочила на месте, будто опасаясь, что мать снова исчезнет — и на сей раз уже никогда не объявится. — Но и к бабушке я хочу…
— Исключено, — Карла покачала головой. — Я понимаю, что ты любишь ее, однако для любого ребенка нет никого дороже собственной матери: запомни это раз и навсегда. — Ее голос резко заиграл строгими, холодно-стальными нотками, от который Марселле стало как-то не по себе — где-то на дне детского сердца заплясала злость и обида. — И мы с тобой больше никогда не расстанемся. Никогда.
Девочка неуверенно покачнулась с ноги на ногу и все-таки улыбнулась. Карла проговорила это так убедительно, что тот ничтожный, едва заметный налет сомнений тут же как рукой смахнуло. Однако она и подумать не могла, что значили эти слова на самом деле.
Марселла не вернулась домой ни через неделю, ни через две, ни через месяц, ни через год… А мама, как оказалось, любила ее не так сильно, как обещала любить. Если она вообще когда-либо ее любила.
***</p>
Ночь выдалась безоблачная. В небе ярким серебряным пятном светил полумесяц, мерцали россыпи многочисленных звезд, выглядывая из-за верхушек деревьев. Ветки под ногами оглушительно-раздражающе хрустели, заслоняя собой все остальные звуки и тем самым мешая Картеру усмирить свою тревогу, которая разыгралась в того самого момента, как они с Джоанной покинули опушку, на которой приземлились, и зашли в чащу леса. Произойти, казалось, могло что угодно: или дикий зверь выскочит, или под ногами окажется спрятанный капкан или мина, или удракийские солдаты сейчас окружат их со всех сторон. Конечно, с оружием, захваченным с корабля, он чувствовал себя в разы безопаснее (а уж о Джоанне и говорить не стоило — в случае чего, она могла схватить с земли любую палку и забить ей целую роту), однако беспокойство от этого никуда не девалось: контроль над ситуацией, потребности в котором он не ощущал уже давно, так и утекал сквозь пальцы. К тому же, их молчаливые блуждания по лесу тоже оставляли за собой множество вопросов.
— Я так и не понял, — протянул Картер, осмотрительно глядя из стороны в сторону, — куда мы идем.
— В трехкилометрах отсюда, на юге, есть деревня, — пояснила Джоанна, подгоняемая каким-то немного нездоровым энтузиазмом.
— На юге? — переспросил он. Поднял взгляд на небо, рассматривая звезды, а затем — опустил на землю, выискивая спрятавшийся мох. — А мы, вообще-то, идем на север.
Джоанна резко остановилась, и Картер едва не врезался в нее, отступив в последний момент. Фыркнула, обернулась на него, подняв недоумевающий взгляд, и возмущенно выпалила:
— Серьезно?
— Серьезно, — Картер покачал головой. — Мох растет с северной стороны. А еще мы идем на полярную звезду.
Джоанна обернулась вокруг свое оси, разглядывая небо и деревья, и раздраженно выплюнула, сложив руки на груди:
— Так и знала, что надо было вырвать этот гребаный компас.
— Так что, мы разворачиваемся? Или там тоже есть деревня?
— Конечно, разворачиваемся, — она обогнала его и поспешно зашагала в противоположном направлении, недовольно рыча: — И шевели задницей. Если мы не придем туда раньше, чем станет светло, считай, что голодная смерть нам обеспечена.
Картеру пришлось немного пробежаться, чтобы нагнать ее. Джоанна выглядела невероятно раздосадованной и злой; да и он, впрочем, тоже был не в восторге от похождений по ночному лесу, который, при малейшем неверном шаге, мог стать их могилой. Тем более, что планы Джоанны снова не были ему понятны.
— Что ты задумала на этот раз? — прямо спросил Картер, поравнявшись с ней. — И даже не смей увиливать. Я устал от того, что ты все скрываешь.
— Твою ж мать, я и забыла, каким настырным занудой ты бываешь, — Джоанна цокнула и закатила глаза. — Эта планета тебя портит.
— Хорошо, что ты никогда не меняешься, — парировал в той же манере Картер, но тут же предпочел соскочить с этой словесной перепалки, опасаясь очередного конфликта после того, как все только-только начало налаживаться. — Так что? Зачем тебе в деревню?
— Ну, смотри…. — протянула Джоанна, подняв сжатый кулак. — Мы одеты в тюремную форму, у нас нет еды, денег и вообще ничего, — перечислила она, откидывая пальцы. — А сейчас, в конце ноября, мы сможем найти или открытое окно, или постиранную одежду на веревках во дворе, и хотя бы привести себя в человеческий вид. Но делать это нужно ночью, и, так как сейчас примерно двенадцать, есть шанс, что до двух мы туда добредем.
— Ясно, — Картер покачал головой. — Но а потом что?
— Потом нужно как-нибудь добраться до Канты.
— Зачем?
— Забрать деньги. Есть у меня там кое-какие связи…
— Это здорово. Но… не пешком же ты туда собираешься идти?
— Я даже и не думала как-то об этом… — отозвалась она, растерянно закусив губу и пожав плечами.
— А зря, — снисходительно заметил Картер, дернув бровью, и рассудил: — Нам нужно искать транспорт. На поездах небезопасно, попытками — тоже, да и не наберешься ты их в такое время и в таком месте…
Джоанна вдруг смешливо фыркнула.
— Предлагаешь угнать машину?
— Именно.
Ее лицо вытянулось в каком-то детском и абсолютно искреннем — не напускном, язвительном и саркастичном, как это бывало обычно — изумлении, и она восторженно протянула:
— Вот этого я от тебя совсем не ожидала…
— Я тоже, если честно, такого от себя не ожидал, — признался Картер, устремив обескураженный взгляд вдаль. Амплуа совестного добропорядочного пай-мальчика он отбросил уже давно, приняв вместо того кредо «на войне все средства хороши»; но полностью осознать это смог только сейчас. Впрочем, жить с таким упрямством и жертвенностью оказалось намного проще — даже в таких мелочах. Чтобы добиваться желаемого, всегда нужно быть чуточку наглее. Однако от уже привычной въевшейся в кожу тревожности это напрочь не спасало, и ему пришлось вслух озвучить собственные утешения: — Но ведь по сути… Угон машины — это не серьезное военное преступление. Учитывая то, что происходит по всему миру, этим даже заниматься никто не будет.
— Да почти ничего из того, что мы будем творить, не повлечет вообще никаких последствий, — фыркнула Джоанна. — Так что просто расслабься и делай все, что хочешь.
Картер нахмурился. Звучит как единственная недостижимая в его жизни цель. Однако постараться и ощутить эту легкость хотя бы раз хотелось до дрожи.
***</p>
Уже через пару часов очертания деревни выглянули из-за стволов деревьев, молчаливые и нерушимые, будто только и поджидали их прихода. Люди спали — ни в одном из домов, которые составляли преимущественно одно-двухэтажные небольшие здания с привычным деревенским хозяйским двором, свет ни горел. Да даже фонари на улица толком не светили — Джоанна и Картер смогли передвигаться свободно, не опасаясь, что кто-то застанет их в тюремной форме, покрытой засохшими пятнами крови.
Место это было настолько безмятежным, что по началу могло показаться, будто война его и вовсе не затронула. Однако красно-черные флаги, развешанные на заборах, ясно давали понять обратное. И все же, ни дронов, ни солдат, которые могли бы патрулировать окрестности, видно не было. Вполне возможно, что деревня эта сдалась мирно и потому внимания Империи к себе не привлекла. Тем более, что это захолустье — лишь капля в кровавом океане войны.
— Вот, — Джоанна остановилась, заговаривая шепотом, и указала пальцем на дом, расположенный на углу улицы. Маленький, скромный, даже, возможно, бедноватый: в таком точно никто не спохватиться, если они позаимствуют несколько вещиц, развивающихся на ветру на веревках. Картер понял ее ход мысли еще до того, как Джоанна озвучила это вслух. — Вон там. Я перелезу через забор, возьму вещи, а ты пока постоишь и покараулишь. Потом я перелезу обратно и мы немедленно смоемся как можно дальше.
— А машины у них во дворе ты не видишь? — обеспокоенно добавил Картер, с усердием всматриваясь в темноту.
— Мы не будем угонять машины, которые стоят во дворе, — недовольно отозвалась Джоанна. — Это слишком рискованно.
— Но мы же…
— Ты хочешь себе лишних проблем? — она подняла на него возмущенный взгляд и безапелляционно подвела: — Нет? Вот и я тоже. Или ты хочешь, чтобы за нами потом бегал какой-нибудь умалишенный с ружьем?
Картер вздохнул. Собственное безрассудство начинало действительно напрягать. Что же с ним стало?
— Нет. — Пожал плечами.
Джоанна на этот раз не удостоила его никакой колкостью и целеустремленно зашагала в сторону дома-мишени. Картер последовал за ней, сжимая в кармане небольшой пистолет, двое которых они забрали с корабля. Любая помеха на пути — и придется стрелять незамедлительно. Прямо как на поле боя.
Забор был совсем невысоким, что позволило Джоанне с легкостью его перелезть — едва не перепрыгнуть. Картер проследил за ней пристальным взглядом, параллельно глазами метаясь между домом, в котором было мертвенно тихо, и пустующей безмолвной улицей. Почему-то это ребячество захватывало дух не слабее, чем бегство от луча аннигилятора и проникновение на вражеский корабль. Джоанна управилась быстро: рассмотрела одежду, выбрала подходящую и, накинув на предплечье, вернулась обратно. Отдала все это Картеру, перелезла через забор и нетерпеливо пробормотала:
— Все, пошли. Нужно переодеться и искать твою любимую машину.
Пройдя пару улиц, они нашли достаточно укромный закоулок, чтобы поочередно в нем переодеться, а затем — сжечь тюремную форму, которую Картеру заменил спортивный костюм, составленный из мешковатых серых штанов и синей мастерки, под которой по-прежнему оставалась черная тюремная майка, а Джоанне — куда более яркий и свежий образ в виде желтых шорт-бермуд, белой майки и бело-желтой полосатой рубашки. Эта одежда явно была слишком большой для нее (на размера два так точно), однако Лиггер даже нашла это удобным. Картер же ощущал себя совершенно не в своей тарелке: такая одежда была совсем не в его стиле и вызывала, несмотря на полную свободу, легкую неловкость. И все-таки, жаловаться было не на что: теперь у них был достойный боевой окрас, который, при сопутствующем везении, точно не позволит угодить в лапы Империи. Правда, тюремные ботинки пришлось оставить; но они не бросались в глаза так сильно, не считая того, что не шибко подходили по сезону. Так или иначе, на все про все, пока не догорела старая одежда, у них ушло порядка двадцать минут, как на вскидку, после чего они отправились на поиски машины.
Темнота так и не сошла с небосклона; свет луны продолжал расплавленным серебром стекать с крыш домов, освещая узкие деревенские улицы. Картеру собственные шаги в кромешной тишине казались оглушительно громкими, а вот Джоанну, похоже, совсем не смущал шум, который они оба создавали.
— Итак, — протянула она, вздохнув, — ты одержим угоном машины и не успокоишься, пока мы не сделаем этого, верно? А ты хотя бы знаешь, как провернуть это, и что делать с ней потом?
— Зато ты знаешь.
— Как ловко ты спихнул на меня всю грязную работу…
— Не могу поверить, что ты против, — съязвил Картер и снисходительно вскинул брови.
— Я-то не против, — отмахнулась Джоанна, сложив руки на груди. — Но вот твой нездоровый энтузиазм не понимаю. Откуда такая тяга к таким опасным, преступным делам?
— Наверное, — задумчиво протянул он, — мне просто надоело притворяться хорошим.
«Конечно, вы устали: устали притворяться, что вам нравится то, чем вы занимаетесь, и что вам нужно все это», — слова Джун снова, спустя столько времени, всплыли в голове. Интересно, казнили ли ее за измену? Или же виновным оказался Кертис? Вряд ли Картер узнает об этом. Однако слова Джун Эллерт он не забудет никогда. Она была права: слишком поразительно права для безмозглой безалаберной дуры, впечатление которой производила с того самого момента, как появилась в Гарнизоне. Картер так долго притворялся, что теперь не мог понять, чего хочет на самом деле. Амбиции въелись слишком глубоко под кожу, чтобы распрощаться с ними просто так. Иногда ему хотелось вновь оказаться в Гарнизоне, нацепить на грудь значок командующего и идти в бой. Только вот, какой теперь смысл? Всю свою жизнь он положил на то, чтобы завоевать признание отца, но теперь… Теперь ради кого стараться? Чему посвятить себя теперь? Картер только-только пробудился от амебного состояния, в котором пребывал последние два месяца, и неожиданно зарядился всплеском энергии, влекущим за собой невероятную потребность в действии, чего он не ощущал уже давно и чему совершенно не находил подходящего направления. И это… обескураживало.
Джоанна ничего не ответила, даже съязвить не удосужилась. Ее молчаливость в последнее время начал напрягать Картера. Она изменилась. И он тоже.
Наконец нашлась и машина: маленькая, красная, потрепанная, явно не первой свежести — десять лет прогона как минимум у нее точно было; либо же хозяин попался недобросовестный и нечистоплотный, — но зато расположившаяся аккурат на улице в тени пышной яблони — точно заманивала.
Джоанна остановилась и дернула Картера за локоть, притянув к себе.
— Слушай внимательно, — сказала она, искоса смотря на дом, у ограды которого автомобиль и расположился: свет не горит, на участке тихо. Пока путь чист. — Мы подойдем туда, я выбью окно и разблокирую дверь. Мы сядем туда, но ты должен быть на готове.
— Нам обязательно нужно убивать кого-то? — хмуро спросил Картер как бы между прочим.
— Нет, конечно, нет… Но если этот кто-то начнет звонить копам, ты должен прикончить его немедленно, понятно?
От командующего Гарнизона до военного преступника — поразительно.
— Понятно.
— Нам нужно всего две минуты: разбить окно, завести двигатель и выключить долбанную сигнализацию. После этого мы уедем в закат, и о нас здесь и не вспомнят.
Вооружившись камнем, Джоанна засеменила в сторону машины. Остановилась, бегло огляделась по сторонам — Картер и сам сказал, что вокруг чисто — и тут же, не жалея сил, разбила окно. Сигнализация истошно завыла. Джоанна раздраженно зашипела, закусив губу, и просунула руку в образовавшееся отверстие, пока Картер, сжав в руке пистолет в боевой готовности, обогнул машину и перебежал к двери пассажирского сидения. Лиггер сняла блокировку — распахнула дверь, смахнула с водительского кресла осколки стекла, натянув на ладонь рукав рубашки, и после уселась. Достала перепачканный засохшей скальпель, с которым не расставалась с самой тюрьмы, и принялась копаться в проводах. Картер остался стоять у открытой двери на улице — и не зря, потому что уже через полминуты из калитки вылетел разъяренный мужчина, которого пусть и не удалось разглядеть в темноте, но по твердым торопливым шагам точно удалось определить враждебный настрой. Впрочем, чему тут удивляться?
— Эй, вы, — зарычал он, направляясь к своей машине, — быстро вылезайте оттуда, иначе…
— Одно лишнее движение, — рявкнул в ответ Картер, направив на него пистолет, — и я прикончу тебя.
Мужчина встал на месте, как вкопанный. Картеру действительно удалось произвести угрожающее впечатление; и владелец машины теперь разрывался между желанием схватить телефон и позвонить в полицию, либо же закричать и позвать на помощь. Его намерение Картер понял сразу, когда тот резко вдохнул, — и тут же его пресек, встряхнув пистолетом.
— Хоть один звук…
Мужчина остолбенел. Картер пробормотал, обращаясь к Джоанне сквозь вой сигнализации:
— Долго еще?
— Еще чуть-чуть…
Сигнализация замолкла. Машина завелась с характерным гудением. Картер стиснул зубы, раздумывая над ситуацией. Как только он сядет в машину — мужчина тут же позвонит в полицию. Значит, нужно было лишить его такой возможности вообще.
— Брось телефон на землю.
— Че? — тот уставился на него, как баран на новые ворота, и вся былая решимость, с которой он выбежал на улицу, уже испарилась.
— Брось телефон на землю, — повторил Картер и снова демонстративно, угрожающе встряхнул пистолетом. — Быстро. И поближе ко мне.
Мужчине пришлось повиноваться — он достал телефон из кармана и швырнул почти Картера под ноги. Ему оставалось сделать всего шаг, чтобы наступить и разломать гаджет в щепки.
— А теперь стой на месте и не двигайся, пока мы не уедем. Иначе я все увижу, вернусь и убью тебя.
Прозвучало, похоже, достаточно убедительно. Картер сел в машину, захлопнул дверь, и Джоанна тут же сорвалась с места, со свистом рассекая улицы деревни.
Лишь когда они оказались на шоссе посреди одинокого ночного леса, он смог вздохнуть с облегчением, откинувшись на спинку кресла.
— Это оказалось тяжелее, чем я думал…
— Зато актер ты просто прирожденный, — похвалила Джоанна, и Картер так и не понял, было это искренне, или нет. — Просто великолепно. Даже я так не умею.
— Умеешь.
— Не умею. На самом деле, я хорошо умею только врать.
— Но ведь ложь это тоже притворство, — рассудительно заметил Картер.
— Но это все равно разные вещи, — продолжала Джоанна. — Как апельсин и лимон. Они оба цитрусы, но лимон желтее и кислее.
— Это имеет смысл. — Картер неопределенно повел плечами и, скучающе вздохнув, полез в бардачок. Заветная пачка сигар попалась очень кстати — он весь прямо просиял. — Ну наконец-то… — Он взял ее в руки и открыл: почти полная. Джоанна посмотрела на эти сигары так, словно это было настоящее сокровище.
— Дай мне! — потребовала она.
Картер взял одну себе, вторую протянул ей — Лиггер поймала ее ртом, зажала в губах и щелчком пальцев подожгла; точно также подожгла и Картеру. А затем включила радио — заиграла старенькая песня в стиле кантри, заполняя округу бодрым звоном гитарных струн.
— Почему-то у меня такое ощущение, что мы не с инопланетной тюрьмы посреди войны сбежали, а в школе на летних каникулах на речку решили поехать… — заметила Джоанна, выдыхая сладостный упоительный дым. — Жаль только, что это на самом деле не так…
***</p>
До Канты добрались за полчаса — ехать пришлось медленно, чтобы не выгонять топливо. Еще пятнадцать минут ушло на то, чтобы сориентироваться на почти пустых улицах города, который война, казалось, почти не затронула, не считая свидетельствующих о недолгой оставшихся обломков на окраинах. И, когда небо уже начала затягивать предрассветная голубизна, Джоанна остановила машину между двух домов, разжав концы оборванных проводов, служившие заменой ключу зажигания, и вместе с Картером вышла на улицу.
— Надеюсь, ее не сопрут… Иначе придется искать новую.
— Может быть, я просто останусь здесь и покараулю ее, пока ты со всеми разберешься? — предложил Картер. Джоанна категорически покачала головой в ответ.
— Ты там, вообще-то, тоже нужен.
Лиггер привела их в местный ночной бар, который, по понятным причинам, пустовал: не считая разве что какого-то пьяницы в самом углу помещения, окруженного кучей пустых стаканов. Внутреннее помещение бара было отделано темным деревом, заставлено множеством стеклянных столиков и застлано полосатым ковром, который тянулся почти по всему полу. На стенах висело множество постеров с яркими, светящимися в полумраке рисунками, по углам стояли горшки с зеленью, а над барной стойкой висел большой плазменный телевизор. За самой же стойкой стоял седой, одетый в клетчатый костюм, мужчина, в котором острые уши, исколотые серьгами, тут же выдали полукровку. На его бледном лице было множество веснушек и забавные круглые очки, из-за которых он выглядел очень-очень старым, и Картер поначалу удивился, как человек столь преклонных лет вообще мог работать в таком заведении в такое время. Джоанна прошагала прямо к этому старому бармену, облокотилась о стойку, нарочно резко и громко, чтобы тот отвлекся от протирания стаканов и поднял на нее вопросительный взгляд.
— Добрый вечер, — учтиво протянул он. Картеру захотелось поправить его, мол, вообще-то, сейчас ночь, но Джоанна уже принялась за дело и не дала ему и слова вставить.
— Две Кричащих Адели, — попросила она, указав пальцем на себя и на Картера. Бармен окинул их обоих скептическим взглядом и пробормотал:
— В нашем заведении не подают этот напиток.
— Со сливками, — настояла Джоанна, недовольно поджав губы и склонив голову на бок. Картер непонимающе нахмурился. Судя по всему, это были кодовые фразы, — она ведь сказала, что у нее есть связи, и что кто-то, кто им нужен, находится именно в этом баре.
Мужчина тут же переменился в лице: оно вытянулось в своеобразном озарении — и отозвался:
— Я вас понял. — Повернулся и позвал кого-то из подсобки: — Даниэль, недостача!
— Уже иду! — отозвался мужской голос из другой комнаты.
Картер наблюдал за происходящим с замиранием сердца. Он, конечно, знал, что существуют такие системы; но прежде видел их лишь в фильмах. Теперь же это все происходило прямо у него на глазах. Поразительно. Но еще поразительней было то, что Джоанна плавала во всем этом как рыба в воде. Прежде ведь она жила этим.
Даниэль, мужчина с грязным загаром, блестящей залысиной и огромными-огромными темными глазами, в которых отчетливо читалось беспробудное пьянство, каким он страдал, быстро выбежал из подсобки, отряхивая от крошек серую кофту, что, облегая, изумительно подчеркивала круглый пивной живот. Выглядел Даниэль совершенно не солидно, но Картер, судя по тому, как оживилась Джоанна, сразу понял, что это был именно тот, кто им нужен.
— Пабло, мать твою, как в такое время у кого-то может быть недостача? — недовольно прошипел он — и тут же, столкнувшись взглядом с Джоанной, обомлел. Старик — Пабло, очевидно — усмехнулся и буркнул:
— Ну, находятся же чудаки иногда…
— Давно не виделись, — Лиггер язвительно дернула уголком губ.
Картер неловко перемялся с ноги на ногу и произнес:
— Здрасьте.
— Эллисон? — Даниэль забавно похлопал глазам, будто не верил тому, что видел. — Это ты?
— Я, я, — она вскинула бровь и покачала головой. — Мы к тебе по делу.
— А этот хлюпик с тобой?
Картер демонстративно прочистил горло и бросил на мужчину укоризненный взгляд.
— Я попрошу.
— Если будешь называть его хлюпиком или как-нибудь еще, я тебя изобью, — процедила Джоанна. Несмотря на шуточный тон, прозвучало это все-таки угрожающе. Даниэль вскинул руки в примирительном жесте и опустил:
— Хорошо-хорошо, не буду… Просто идите за мной.
Джоанна вздохнула и поплелась за барную стойку. Картер последовал за ней и не смогу удержаться от недовольного замечания:
— Ты всегда общаешься с такими придурками?
— Из-за твоего отца, придурка всех придурков, мне приходится.
Даниэль провел их в подсобку, через нее — на просторную кухню, начисто вымытую и буквально сверкающую, а затем — в еще одну тесную подсобку. Дождавшись, пока Джоанна и Картер войдут следом, он закрыл на замок дверь, жестом отогнал их к стене, принял стойку, вскинул руки и — пол разъехался, представляя уходящую вниз металлическую лестницу и коридор с глухой подсветкой. Под деревянными досками пола скрывался вовсе не металл, как это было положено законом для предотвращения разборки терракинетиков, а голый камень. И только сейчас Картер обратил внимание на то, что у Даниэля были такие же острые уши, как и у Джоанны.
— Спускаемся, не стоим на месте, — сказал он, ступив на лестницу. Джоанна уверенно последовала за ним: конечно, она была здесь далеко не в первый раз. А Картер впервые вдруг не почувствовал смутной тревоги и напряжения. Похоже, он успел привыкнуть к их беспредельной деятельности.
В подземелье расположился еще один просторный зал, который, как ни странно, казался даже светлее и свежее, чем бар сверху. Стены, пол и потолок были выложены светлой плиткой; посреди комнаты расположился большой бирюзовый диван с журнальным столиком, на котором стояла пиала с яблоками — как будто Даниэль только и ждал гостей в своем преступном подземелье, — чуть дальше, врезаясь в стену, находилась стойка из светлого дерева, на которой стоял ноутбук, несколько горшков с кактусами и целая куча всяких безделушек вроде канцелярского стаканчика и тарелок с конфетами, а в самом углу располагалась импровизированная фотостудия: белое полотно на стене, высокая табуретка с черной кожаной седушкой, и фотоаппарат на штативе. Здесь было все для того, чтобы подделывать документы и заниматься множеством других противозаконных вещей.
Даниэль и Джоанна прошли к стойке; Картер остался наблюдать за происходящим с дивана, вооружившись яблоком.
— Так что именно вам двоим нужно? — спросил мужчина, забираясь в свой ноутбук, крышка которого была обклеена кучей ярких наклеек.
— Карта и два водительских удостоверения.
— Это недешевое удовольствие, — предупредительно заметил Даниэль.
— Знаю, — Джоанна безразлично пожала плечами. — Деньги не проблема. Я оставлю тебе данные счета, но ты используешь их только после того, как все мы уйдем.
— Это очень подозрительно.
— Я тебя никогда не обманывала. А ты меня никогда не подводил.
— Хорошо, — Даниэль вздохнул, — так уж и быть. Есть свободная карта и два удостоверения, подходящих вам по возрасту. Но нужны фотки.
— Без проблем. Когда все будет готово?
— Через час. Посидите пока, попьете чего-нибудь, поедите.
— За счет заведения, естественно? — Джоанна лукаво улыбнулась.
— Естественно.
Даниэль сфотографировал их и отправил наверх. Заказав себе по две порции здешних (причем весьма недешевых) блюд и стакана пива, Джоанна и Картер заняли дальний столик. В баре было абсолютно тихо: только Пабло насвистывал какую-то незамысловатую мелодию, протирая стаканы и тарелки. Первые пятнадцать минут они сидели молча, жадно поглощая еду, которой, в нормальном смысле этого слово, не видели очень и очень давно. Джоанна закончила есть первой и принялась за пиво. Через минуту к ней подключился и Картер.
— Откуда ты вообще узнала об этом месте? — полюбопытствовал он, то ли не желая снова ощущать тяжесть молчания, то ли потому, что ему было интересно. Нет, ему было действительно интересно.
— Я ведь уже говорила, — ответила Джоанна, сделав глоток пива. — Связи.
— Но связи же не появляются на пустом месте.
— Правда что. — Хмыкнула. — Раньше я работала на Мереж. Вот так и получилось.
— Все еще не дает никакой конкретики… — Картер отпил, поставил чашку на стол и вздохнул. — Почему именно Канта? У тебя ведь связи не только здесь должны быть.
— Просто тут я бывала чаще всего, — призналась Джоанна и нервно улыбнулась. — Здесь было мое первое убийство. А потом я еще не раз возвращалась по другим заданиям, которые давал мне Линтон.
Иногда мысль о том, что его отец был правительственным агентом и курировал Джоанну в таких кровавых делишках, все еще казалась Картеру безумной, хотя он и должен был привыкнуть к этому. Линтон, конечно, говорил, что работает на правительство, но, согласно кодексу своей профессии, всегда скрывал, чем именно он занимается. И, вероятно, тайн у него было еще намного больше, чем Картер знал. Но что самое поразительное, так это то, что Джоанна с самого начала знала Линтона с этой темной стороны. Но почему-то он ей не верил — не хотел признавать, что верит. Каким же он был идиотом…
— Твое первое убийство?
— Вообще, не совсем первое, — Джоанна неопределенно дернула плечом. — Но оно первое, где я убила того, кого знала в лицо. Не считаю убийством смерть тех, кого даже не знала.
Возможно, Картер и сказал бы, что это цинично, если бы его собственные руки не были по локоть в крови, и если бы еще пару часов назад он не был готов убить человека, которого сам же и ограбил. Только вот до этого он никогда не задумывался о том, жизни скольких людей погубил. На войне враги были для него лишь препятствиями, а их устранение — всего лишь его работой. Но вряд ли, когда он направил ствол на того человека и увидел в них страх, что-то вдруг изменилось. Картер всего-лишь убедился в том, что окружен не механизмами и декорациями. Все эти безымянные люди — тоже люди. Однако вины он… не чувствовал. Наверное, он слишком черствый. Наверное, он слишком похож на отца. И это било куда сильнее, чем осознание того, что он убийца.
Картер постарался отогнать эти бессмысленные размышления куда подальше и сосредоточился на Джоанне.
— И кем был тот человек? — спросил он, потянувшись за чашкой пива.
— Бизнесмен со смешными усиками, — язвительно протянула Лиггер. Ее способность с насмешкой говорить о таких мрачных вещах просто поражала. — Он чем-то не угодил мэру Канты, дело дошло до Мережи, и его пришлось устранить. Я пришла в его дом под видом горничной, подсыпала наркотики в его кофе, и через час он уже испустил дух, — Джоанна рассказывала об этом с таким пренебрежением, будто этот человек крупно насолил чем-то лично ей. — Ходили слухи, что он упарывался, поэтому вышло очень правдоподобно.
— И… — Картер замялся, подбирая нужные слова. — Каково это было? В смысле, что ты почувствовала в тот момент?
— Облегчение.
Картер удивленно вскинул брови.
— Облегчение?
— Меня бесил его дом с голыми статуями, — Джоанна фыркнула и сморщила нос.
Если разговаривать о таких вещах слишком много, может и затошнить ненароком. Поэтому Картер предпочел перевести тему на вопрос, который сейчас стоял острее, — планирование их путешествия. Джоанна, несмотря на былые проблески организованности, отнеслась к этому достаточно легкомысленно, мол, как пойдет, так пойдет, но Картеру пришлось настоять на обратном. У них в запасе было несколько тысяч тиннов<span class="footnote" id="fn_29268370_0"></span>, чего должно хватить с головой, смотря с конечно, насколько растянется их путешествие. Картер пытался продумать все — учел даже возможность ночевать в мотелях, если какие-то из них еще работали, вместо того, чтобы тесниться в машине или на земле у костра; но все эти расчеты были абсолютно бессмысленными, если они не знали свое конечной цели.
«В Дреттон», — решительно ответила Джоанна, когда Картер спросил, куда ж они все-таки отправятся. В памяти тут же всплыли ее разговоры о матери, о жажде месте, и сопоставить все между собой оказалось несложно; но прежде, чем он успел спросить у нее об этом, показался Даниэль, который велел вернуться им в подсобку — а там уже и в подземелье.
Он предоставил им два водительских удостоверения, одно из которых — Джоанны — было на имя Кортни Марин, а другое — Картера — на имя Фиделя Серрано, и карточку, на которой значилось имя некой Марты Рей. Очевидно, что им достались какие-то заготовки, которые были предназначенные для чрезвычайных ситуаций, но это явно лучше, чем ничего. Водительские права избавляли их от потенциальных проблем, а карта фактически была ключом к выживанию. Потом Даниэль позволил Джоанне перевести деньги на свою новую карту, получил данные счета, с которым, по ее же словам, «мог делать все, что душе угодно», и они распрощались.
На улице к тому моменту уже рассвело. После теплого здания утренняя прохлада показалась настоящим полярным морозом, но вредничать никто не стал. Машина, с разбитым окном, оставалась стоять, где и стояла, и они, сев в нее, смогли отправиться в путь. На сей раз за руль сел Картер. Не без помощи Джоанны завел машину, опустил разбитое стекло, чтобы не бросалось в глаза, включил привычное кантри и тронулся с места.
Дорога лежала неблизкая.
***</p>
Неделя, проведенная в пути, промчалась перед глазами, как считанные секунды. Конечно, они могли бы сократить свое путешествие, однако ночевки в мотелях, остановки в забегаловках, посещение магазинов и заправки отнимали недюжинное количество времени. Картер готов было сидеть за рулем беспрерывно, двадцать четыре на семь, но Джоанна не могла не убеждать его в необходимости отдыха.
Попутно, останавливаясь, где придется, и разговаривая с первыми встречными, они вошли в примерный курс дел. Итак, они узнали о победах Кармен в Берредоне и Окулусе, которые теперь снова принадлежали Немекроне, как и полагалось, и о том, что королева и принцесса окончательно вступили в союз с Орденом Дельвалии, который прибыл сюда в тайне от цепких глаз Империи и значительно повлиял на содержание двух ошеломляющих побед. Картеру, конечно, пришлось вести Джоанну в курсе дел: он рассказал ей и о новых союзах, и о разработках Каспера, и о том, как тот обнаружил местоположение Каллипана, — к счастью, она быстро все проглотила и усвоила. В Дреттоне тем временем полыхал бунт, а Карла Галлагер была упрятана в какое-то тайное место подальше от оружий восставших. Хотя Джоанна и догадывалась, куда именно ее спрятали — в конце концов, такие тайны, по иронии, намного дольше остаются тайнами, будучи у всех на виду. Только вот, защитив ее от гнева повстанцев, Империя и подумать не могла о главной угрозе.
Джоанна ненавидела об этом думать. Ненавидела вспоминать это. Ненавидела жить с этим. До сих пор. Даже спустя столько лет, спустя столько попыток забыть и попробовать жить с чистого листа, у нее не получалось отпустить эту боль, эту ненависть; погасить это пожирающее душу неистовое пламя. Оно жгло ее, жгло и пекло, обращая в пепел все человеческое, что в ней оставалось. Но именно поэтому она должна покончить с этим раз и навсегда.
— Как же мне надоели эти песни, — недовольно опустила она, откинувшись на спинку кресла и оперевшись головой об окно. — Мы слушаем это каждый день по двадцать раз. Уши вянут уже. — Джоанна издала раздраженный вздох-полурык и, резко подавшись вперед, выключила музыку. Затем снова вернулась в прежнее положение, посмотрела на Картера, который неотрывно следил за дорогой, нетерпеливым взглядом и спросила: — Сколько нам еще?
— Пять минут.
Он даже не взглянул в ее сторону, что, впрочем, не сильно возмутило Джоанну, — напротив, это дало ей возможность поглазеть на него чуть-чуть подольше, чем позволено, хотя она и не могла видеть его так четко в лесной темноте. И все же, доходящего света фар было достаточно, чтобы видеть бледные веснушки, разбросанные по его лицу и огибающие прямой нос в том числе, и небольшой шрам в уголке брови; чтобы разглядеть темный блеск карих глаз — два темных янтаря, бескрайние осенние поля — и рыжеватый отлив на медных волосах. И его губы — она до сих пор помнила тот треклятый поцелуй, который был одновременно слаще меда и губительнее любой отравы.
Интересно, что бы он сделал, если бы она решилась на это сейчас?
Джоанна отмела эту мысль как можно дальше в тот самый момент, когда она только возникла. Достаточно было того, что Картер остался рядом. Ведь даже тогда, когда она дала ему шанс уйти, он выбрал ее.
Джоанна закусила губу и отвернулась к окну, потянувшись за сигарой. Перед глазами зелеными мазками плыл сосновый бор. Солнце пошли осело за горизонт, золотом окрашивая кончики хвои. Еще один день подходил к концу.
***</p>
Через обещанных пять минут автомобиль свернул направо и оказался прямиком у мотеля. Окруженный соснами, он знаменовался светящейся зеленой надписью «Берлога» и представлял собой двухэтажное кирпичное здание с металлической плоской крышей — скромно, но со вкусом. Картер остановил машину у входа, оставив ее, тем не менее, заведенной, и вместе с Джоанной направился внутрь, где, как выяснилось минутой позже, все было совсем не так гладко, как хотелось бы.
На ресепшене, представленном совсем маленькой комнатушкой с одним единственным потрепанным диванчиком у окна и пожелтевшими обоями, было безлюдно и почти тихо — не считая хруста чипсов и матерщины, доносящейся их маленького телевизора, в который уткнулась потенциальная владелица этой самой «Берлоги», напоминающая, по иронии, самого настоящего медведя. Тучная, темноволосая, с густыми бровями, недовольным лицом и гигантской бородавкой на лбу, облаченная в большое черное платье, напоминающее, скорее, бесформенный балахон, она с огромным удовольствием поглощала пачку чесночных чипсов, к которой с краю стола крался жирный коричневый таракан, и между прочим облизывала свои толстые пальцы, даже не обращая внимания на вошедших посетителей.
Вдох. Выдох. Картеру потребовались колоссальные усилия, чтобы не вырвать прямо на этот ободранный затоптанный ковер. Обычно к таким вещам он был совсем не привередлив, но это переходило все границы дозволенного. Вопиющая антисанитария: даже камера в Иггаззирской тюрьме была поприличнее. Вздохнув, он покосился на Джоанну — на ней просто лица не было. Она с растерянностью, шоком и одновременно глубинным, достоподлинным отвращением, которое четко читалось в том, как скривился ее рот и как опустились брови, смотрела и на Медведицу, и на ее чипсы, и на голодного таракана, который в ту же секунду бодро запрыгнул в пачку.
— Интересно, если плюнуть ей в рот, она заметит что-нибудь странное? — язвительно опустила Джоанна и нервно улыбнулась. Картеру не хватило сил даже на это. Никакая кровь и никакие чудовищные смерти не могли затмить собой весь ужас этой чудовищной берлоги. То было страшно — это же было просто отвратительно. — Может, нам лучше переночевать на улице…
— Я бы с радостью, — отозвался Картер, сглотнув подступивший к горлу ком. — Но ты же понимаешь, что это может быть опасно?
— Не опаснее, чем эта свалка.
— Эй, вы, — Медведица неожиданно повернула голову в их сторону, отодвигая пачку чипсов, и заскрипела прокуренным, глубоко пропитанным голосом: — Чего в дверях-то стали?
Картер выдавил из себя неестественную, почти паническую улыбку и сделал несколько шагов ей навстречу, пока Джоанна вытаращилась на него как на умалишенного. Нужно было поздороваться, вежливо спросить то, что им нужно, потом показать документы… Но у Картера все заготовленные реплики вылетели из головы в тот самый момент, как только он переступил порог этого страшного места. Он готов был поклясться: здесь можно было снимать фильм ужасов с этой мисс в главной роли.
— Будет у вас на первом этаже свободный номер на двоих?
— На двоих? — озадаченно переспросила женщина.
— С раздельными кроватями, — уточнил Картер. Самое ненавистное в его жизни уточнение.
— Нет номеров на двоих, — отозвалась Медведица, посмотрев на него с таким высокомерием, будто это он был обросшим грязью владельцем тараканьего мотеля, а не она. — Все заняты.
— Заняты? — Джоанна, вставшая рядом с Картером, не смогла удержаться от того, чтобы, в конце концов, не съязвить. — Кем? Клопами?
— Бездомными, — прорычала в ответ женщина.
— Бездомными клопами?
Картер бросил на нее привычно-непривычный неодобрительный взгляд, мол, прекрати, и снова посмотрел на Медведицу.
— А какие есть свободные?
— На первом этаже — один одноместный. Последний остался.
Картер опять повернулся к Джоанне: на сей раз, чтобы спросить.
— Берем?
— Ты будешь спать на полу.
Он вздохнул и обратился к владелице:
— Берем.
— На сколько?
— Чем меньше, тем лучше, — протянула Джоанна и растянула рот в наполненной отчаянием и отвращением улыбке.
— На ночь. — Картеру пока удавалось сохранять куда большую выдержку. Если она была безупречной лгуньей и исполнительницей кровавых замыслов, то он лучше всех умел обходительно обращаться даже с самыми отъявленными придурками.
— С вас сто тиннов, — объявила Медведица.
У Джоанны глаза чуть на лоб не полезли и челюсть до пола не отвисла.
— Сто тиннов?! — возмущенно выпалила она. — Да мне лечение от той заразы, которую я здесь понахватаю, обойдется в два раза дороже! Я бы за это даже волос из подмышки не отдала.
— Сто тиннов, — повторила Медведица, нисколько даже не смутившись тому, что Джоанна только что с ног до головы облила помоями ее заведение. И это только сильнее выводило девушку из себя.
— За что сто тиннов?! За лишай? За вшей? За молярию? Могли бы уже и не строить свою клоповник и просто брать деньги за ночлег в лесу, — заключила она и прыснула, ударив себя по бедру. Картер готов был провалиться на месте от абсурдности и неловкости всей ситуации. Похоже, Джоанна действительно была настроена категорически против ночлега в этом месте.
Но Медведицу ничего так и не смутило.
— Сто тиннов.
Лиггер шумно выдохнула и прикрыла глаза, собираясь с остатками самообладания. Она знает, что Картер не уйдет отсюда. Придется торговаться.
— Пятьдесят.
— Сто.
— Если я назову тебя тупой пиздой, — недоумевающе опустила Джоанна, склонив голову на бок, — тебе тоже будет насрать?
— Сто тиннов.
— Пятьдесят.
— Сто.
— Пятьдесят.
— Сто.
— Пятьдесят.
Картер тяжело вздохнул, закатил глаза и устало переминулся с ноги на ногу. Сто — пятьдесят, сто — пятьдесят, сто — пятьдесят… Казалось, это продлится вечность. Непробиваемость Медведицы столкнулась с упрямством Джоанны весьма не кстати.
— Сто, — продолжала владелица «Берлоги».
— Пятьдесят, — снова отвечала ей Лиггер. Картер только что обратил внимание на то, как на кончиках ее пальцев опасно заиграли искры. Потасовка с возможным убийством — совсем не то, что им сейчас было нужно. Пришлось вмешаться самому.
— Семьдесят пять.
Медведица перевела взгляд на Картера и вдруг — призадумалась. Только вот джоанна все никак не унималась.
— Ты совсем с ума сошел? Я за это даже один крин не отдам.
— Ты же знаешь, что у нас нет выбора, — напомнил Картер. Джоанна скрестила руки на груди и фыркнула, отвернувшись в сторону, — словно маленький ребенок. Он неодобрительно покачал головой и посмотрел на Медведицу, которая до сих пор размышляла над его словами. Слишком долго. За последние полгода Картер возненавидел ожидание.
Но женщина, наконец, сдалась.
— Семьдесят пять — согласна. Документы, пожалуйста.
— Права подойдут?
— Подойдут.
Картер с трудом подавил рвотный рефлекс, когда грязные пальцы коснулись обложки протянутого документа. Женщина скептически осмотрела его, сравнила Картера с фотографией, хотя та, очевидно, принадлежала ему: не мог же он измениться до неузнаваемости за какую-то неделю, — затем достала какой-то журнал, что-то туда дописала и вернула Картеру права; после чего он расплатился, получил ключ и вместе с Джоанной отправился обратно в машину, чтобы загнать ее в гараж.
— Надо же, какой ты дипломатичный, — она недовольно фыркнула, едва оказавшись в салоне.
— Просто не надо было ее оскорблять.
— Да прямо образец воспитанности.
Как только он завел машину в пустой, серый — и, на удивление, не кишащий тараканами и прочими тварями (не считая разве что огромных сетей паутины по углам) — гараж, Джоанна подорвалась с места, схватив ключи, раздраженно хлопнула дверью и умчалась в номер. Картеру только и оставалось, что проводить ее растерянным взглядом, и размышлять, на что она разозлилась на сей раз. Но, не найдя ответа, он будет вынужден выкурить несколько сигар подряд.
Картер добрался до номера только через полчаса, когда смог окончательно смириться, что Джоанна снова не в духе, — и неожиданно обнаружил ее спящей на кровати, кроме которой в одной комнате был разве что шкаф и какой-то идиотский маленький столик. В этой желтой, ободранной комнате с уродливыми занавесками в цветочек, она была словно бриллиант, по несчастью попавший в такую грязище. Картер невольно замер в дверях, когда застал ее в таком виде. Когда она только успела заснуть?.. Неужели настолько утомилась?
Но, вообще-то, во сне Джоанна, с кровью на руках и необузданной ложью на языке, казалась совершенно беззащитной и абсолютно не внушительной.
Картер перевел взгляд на пол: она бросила туда подушку и одеяло для него. Делать было ничего — пришлось ложиться. Хотя сон не шел он слова совсем то ли потому, что еще было слишком рано, то ли потому, что этот мотель кошмаров вводил в ужасающее напряжение каждую клеточку его тела.
Подумать только: куда его занесло… Из командующего Гарнизона — в заключенного Иггаззирской тюрьмы, а затем — в беглеца и военного преступника. Наверняка отец осудил бы его за это. Да и мать тоже. Однако… Разве имеет это хоть какое-то значение? Картер попытался представить, что случилось бы, окажись они здесь и увидь его в таком виде, попытался представить и ощутить их презрительные взгляды… и неожиданно обнаружил, что ему совершенно все равно. Ведь эти люди никогда в жизни не посмотрят на него с гордостью и достоинством: отец никогда не будет доволен, мать никогда не пойдет против отца. Возможно, стать для них разочарованием — его величайшее достижение.
Раздался громкий скрип — Картер вздрогнул, толком и не успел привыкнуть к этой гнетущей обстановке и расслабиться. А затем Джоанна издала тяжелый вздох и перевернулась, свесив руку с кровати прямо над его лицом.
Так близко, и в то же время так далеко…
«Обещаешь?»
Хотелось бы ближе. Намного-намного ближе. Но все, что он мог себе позволить, — это протянуть свою руку в ответ и коснуться ее пальцев своими. Этого и так предостаточно и запредельно много; но, спящая, она не вспомнит.
«Обещаю».
Однако тихий всхлип дал Картеру понять, что она, возможно, вовсе не спит.
***</p>
Горы сверкают, как холодная сталь ножа. Пшеничные колосья блестят в лучах задорного солнца. Небо голубое и яркое-яркое — настолько, что выжигает глаза. Заливистый детский смех звенит на всю округу вместе с колокольчиками на ветру.
— Марселла!
Глубокая живая лазурь.
— Марселла!
Ласковое теплое золото.
— Марселла!
Девочка смеется и утопает в просторах пшеницы. Любимая бабушка остается позади. Ничего страшного: пробежится, утолит детское любопытство — и тут же вернется.
Лес большой и темный. Девочка останавливается перед малахитовым монолитом хвои и тут же замирает. Страшно — страшно любопытно. Оглядывается назад: пшеничное поле оказывается как минимум в пяти милях отсюда. Снова поворачивается к лесу — и неожиданно перед глазами возникает белая фигура в маске женщины. Ее светлые локоны падают на снежные ткани, а на лице стоит и не сходит широкая улыбка.
— Мама? — детский голос звучит оглушительно громко. Колючие лапы леса начинают трепыхать.
— Пойдем со мной, — фигура протягивает такую же белую руку. Девочка слишком колеблется.
— Мама?
— Мама? — фигура откликается недоумевающе и тут же подхватывает: — Конечно, я твоя мама. Я пришла за тобой. Пойдем со мной.
Девочка не успевает ответить — белая рука, переплетенная с ее собственной, уже ведет ее через лес. Мама улыбался. Хотя ее улыбка все больше начинает походить на оскал.
Лес сгущается. Небо больше не жжет глаза. Неба больше нет над их головами, хотя девочка и становится неожиданно чуть ближе к тому месту, где оно должно быть.
— Мама, не так быстро! Мама, пожалуйста, давай помедленнее!
Фигура больше не слышит ее. Больше не оборачивается. Она идет и идет, идет и идет, идет и идет, идет и идет. А в воздухе виснет отвратительный запах вина.
— Мама!
Девочка спотыкается и падает на колени. Фигура резко разворачивается, и от былой театральной улыбки не остается и следа — лишь злость, презрение и отвращение.
— Посмотри на себя, — рычит она, так что некоторые ветки начинают падать. — Идти даже нормально не можешь? Обязательно падать?
— Я просто устала… — девочка пытается оправдаться. Но маска лишь чернеет от злобы.
— Хватит ныть. Вставай.
Она протягивает руку — и девочка замечает на ней красные разводы. Принимает неохотно. Грубые пальцы сжимают ее ладонь слишком сильно.
— Мама, мне больно!
Запах вина становится невыносимым.
— Не ной. Жалкая рохля.
Едкий дым щипет глаза. Девочка спотыкается снова.
— Я устала от тебя.
И еще.
— Я не хочу тебя видеть. Не хочу слышать.
И еще.
— Бесполезный балласт.
И еще — фигура падает следом за ней. Девочка с ужасом обнаруживает, что их руки срослись воедино, охваченные черной слизью. Отвратительный гнилостный запах.
— Нужно было сразу же избавиться от тебя. За что мне только это наказание?
В лесу становится невыносимо душно и непроглядно темно. Она не видит дороги — лишь слышит наполненный ненавистью голос мамы, служащий единственным ориентиром в лесной чаще.
Пока его вдруг не сменяет плач младенца. Этот звериный крик сравним с ножом, загнанным под ребра, с ударом головой о землю, с выжигающим кожу жаром взрыва — отвратительно, отвратительно, отвратительно.
Солоноватый привкус оседает на губах и кончике языка, и от этого становится только хуже. Левой руки она уже не чувствует. Лишь холод липкой массы, которая вероятно, уже поглотила ее с головой.
— Прекрати реветь! — кричит мама. Ее голос звучит, как раскаты грома. Запах вина и дыма вбивается в нос и выжигает трахею. — Если не прекратишь, станешь таким же жалким ничтожеством, как и она! Понятно тебе, понятно?!
Откуда-то доносится заливистый смех. Несдержанные стоны. Скрип кровати. Мама? Это мама?
— Прекрати! — девочка не узнает свой голос. Слишком грубый, слишком злобный и слишком наполненный отчаянием. Горы сверкают, как холодная сталь ножа. Пшеничные колосья блестят в лучах задорного солнца. Небо голубое и яркое-яркое — настолько, что выжигает глаза. Как же хочется обратно!
Левую руку невыносимо жжет. Она стискивает зубы и тащит ее на себя. Всполох алого пламени освещает темноту леса всего на мгновение — и этого достаточно, чтобы увидеть печальную маску мамы и тысячи глаз, смотрящих на нее из тьмы с отвращением.
— Сумасшедшая.
Шепот проникает под кожу и шевелится тысячью паразитов.
— Избалованная девчонка.
— Умалишенная.
— Мисс Галлагер, я Вам так сочувствую!
— Такое горе!
— Такое несчастье!
Мама плачет. Воет и надрывается, словно подбитая собака.
Девушка жмурится, обхватывает голову руками, затыкает уши — и бежит. Бежит, бежит, бежит. Но голоса снова и снова настигают ее.
— Кто ты?
— Сильвия, — отвечает она и стискивает зубы. Голоса не соглашаются.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Джейд.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Кара.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Кристина.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Розалия.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Альта.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Криста.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Кортни. Кортни Марин.
— Нет. Это не ты. Кто ты?
— Джоанна. Джоанна Лиггер!