Глава 14 (72). Обещание (2/2)
— Не думала, что ты умеешь такие сказки сочинять, — саркастично заметила Джоанна. Картер парировал ей в той же манере:
— Я учился у лучших.
Его двусмысленные слова она оставила без ответа, а затем, спустя пару секунд, требовательно произнесла:
— Поворачивай на Канту. — Картер растерянно нахмурился, вдохнув, чтобы что-то сказать, однако Джоанна тут же раздражительно добавила: — И не задавай тупых вопросов. Делай то, что я тебе говорю.
Она определенно его ненавидит.
Но Картер спорить не стал. Канта — северный город. Как раз подальше от юга, куда ему совершенно не хотелось возвращаться.
— Взять курс на Канту.
— Данного объекта нет в базе данных.
— Синхронизироваться со спутником «Шпиль», — нетерпеливо вмешалась Джоанна. Откуда-то она знала и это. Картер внезапно осознал, насколько всеобъемлюща ее наблюдательность.
— Принято. Синхронизация будет завершена через пять… четыре… три… два… один. Синхронизация завершена.
— А теперь взять курс на Канту… Нет. Взять курс на Кантийскую южный лес.
— Принято.
Корабль пулей сорвался с места, рассекая воздушное пространство. Всего ничего — и они оказались на севере, где этой темной ночью господствовала завершающаяся весна.
***</p>
Когда Кертис уже собрался на праздник, Нейтан был еще не готов и, когда тот собрался его подождать, лишь отмахнулся и сказал, что придет попозже. Так он и сделал — не сторожить же ему Нейтана под дверью. Однако тот так и не пришел: ни через обещанные десять минут, ни позже. Кертис, вообще-то, и сам не горел желанием появляться здесь; ему пришлось явиться только из-за дурацкого награждения, попутно выдерживая пристальный взгляд до жути подозрительного Линтона Карраско, отца покойного командующего Картера Карраско. Поэтому, получив совершенно не сдавшееся ему новое звание, Гарридо тут же, отмахнувшись от приглашения королевы, покинул зал, полный ненавистного ему алкоголя и не менее неприятных пьяниц, отправившись на поиски Нейтана, который был чуть ли не единственным человеком в этом месте, что не вызывал у него глухого отторжения. Но Нейтана нигде не было. Ни в комнате, ни на кухне, ни на балконе — словом, нигде, где он обычно любил прятаться от ненужных глаз. Хотя, вообще-то, оставалось одно место, в котором Нейтан, за неимением альтернатив, зачастил бывать. Накинув пальто, Кертис и отправился туда.
Дверь на крышу оказалась не заперта. Его догадки подтвердились. Кертис вышел туда, и в лицо ему сразу ударил поток колючего ветра. Поморщившись, он осторожно закрыл за собой дверь и осмотрелся. Нейтан лежал в нескольких метрах от него, с очередной бутылкой под боком и дымящимся оранжевым огоньком сигары в руках. Кертис сунул руки в карманы — пальцы наткнулись на острые края значка командующего — и прошел в его сторону, остановился, опустив голову и уткнулся в него пристальным взглядом. Нейтан затянулся, выдохнул дым и буркнул:
— Ты мешаешь мне смотреть на звезды.
— А ты снова пьяный, — констатировал Кертис. Нейтан фыркнул в ответ.
— И что?
— Ноябрь месяц на дворе… Отморозить себе что-нибудь не боишься?
— Мне абсолютно поебать, — пренебрежительно отмахнулся Нейтан и снова затянулся. Кертис заметил, что бутылка рядом с ним уже была пуста. — Нравится тебе праздник?
— Да не особо, — хмуро отозвался Гарридо. — Ее Величество, вот, сделала меня командующим… Мне теперь радоваться?
— Конечно, это же ведь такое знаменательное событие, — Нейтан тут же подхватил его саркастический настрой. — А вообще, любые повышения здесь — это все равно, что планировка похорон.
Кертис, хотя и оценил проницательность его колкого замечания, предпочел не отвечать ничего, вместо этого сев рядом с Нейтаном и достав свою пачку сигар. Достал одну, зажег огонь в руке, закурил. Ветер подхватил дым и тут же унес его. Опершись локтем на колено, Кертис задумчиво посмотрел вдаль и протянул:
— А я думал, ты любишь такие пирушки.
Нейтан скривился.
— Это отвратительно.
Это совсем не тот ответ, который Кертис ожидал услышать от потенциального алкоголика, который родился и вырос в Пепельной пустоши. Ему казалось, что любовь к вечеринкам течет у них в крови. По крайней мере, Нейтан, когда он увидел его впервые, производил именно такое впечатление. А теперь… Из него будто высосали жизнь. Кертис шумно выдохнул дым и решительно, прямо, безапелляционно, спросил:
— А теперь скажи мне честно: что с тобой происходит?
Нейтан швырнул окурок в сторону и с тяжелым вздохом сложил руки на животе. Кертис опустил на него вопросительный выжидающий взгляд и смотрел на него, абсолютно апатичного и уставшего, с четким розовым шрамом на переносице, пока тот наконец не заговорил:
— Просто я боюсь. Я ненавижу признавать это, но я очень боюсь, — проговорил он пресно. Его серый голос совершенно не соответствовал его словам. Ему не было страшно, он не был зол. Кертис удивленно вскинул брови, а Нейтан продолжил: — Потому что я много кого потерял. Сначала Джоанну… Я ведь рассказывал тебе про нее. Она просто ушла, и я долго не могу понять, в чем дело… А когда понял, легче не стало. Потом Каспера. Он отвернулся от меня, несмотря на то, что мы были вместе с самого детства.
Кертис поджал губы. Нейтан рассказывал ему — много рассказывал — о том, что испытывал к Касперу и что случилось, когда он наконец решил признаться. Должно быть, это больно. Невероятно больно. Хотя для Кертиса и оставалось загадкой, как можно было питать такую глубокую привязанность (от которой, он надеялся, уже не осталось и следа) к тому, кто относится к тебе, как к пустому месту.
— Потом Картера, — продолжал Нейтан, и его янтарные глаза заблестели, а кончики хвоста начал нервно бить по земле. — Не то, чтобы он мне особо нравился, но все же… А потом и Алиссу. Я всех их потерял. И боюсь потерять и тех, кто остались.
Это все алкоголь. Если бы не он, Нейтан ни за что бы не рассказал. И все-таки… Кертис остался в замешательстве. Но и снова промолчать не мог. В конце концов, наблюдать его бесконечные страдания и вытекающие из них попойки уже становилось невыносимо.
— Но я-то уходить или умирать не собираюсь, — отозвался Гарридо со скупой усмешкой. Вышло паршиво. Но Нейтан не удостоил его ничем другим, кроме очередного пессимистичного ответа.
— А мне откуда знать? — он пожал плечами и перевел на него недоверчивый взгляд. — Я ведь даже почти ничего и не знаю о тебе. Разве что то, что ты Империю не любишь. Дезертировал даже, чтобы бороться против нее, хотя мог бы купаться в роскоши… — Кертис слушал его предельно внимательно, с той же пристальностью наблюдая за каждой вялой переменой на его лице. Следующий вопрос слетел с языка раньше, чем он вообще успел подумать.
— Что именно ты хочешь знать?
— Все, — Нейтан ответил так быстро и твердо, словно заранее готовился это сказать. — Абсолютно все, что сможешь рассказать.
Такое заявление поставил его в тупик. Кертис не любил говорить ни о себе, ни о своих чувствах, считая все это ненужным размусоливанием соплей. Да и вряд ли ему было, что рассказать. Однако если это действительно было то, что нужно Нейтану… Почему бы не попробовать впервые? Кертис нахмурился, снова посмотрел вдаль, на темный горизонт, и начал, без особого энтузиазма:
— Я родился в Дреттоне, на его окраинах. Ничего особенного и выдающегося о своем детстве сказать не могу. Отца у меня не было, а мать… — Кертис вздохнул. Копна рыжих волосы, закопанная под обломками здания, снова встала перед глазами яркой живой картиной. — Лучше бы и ее не было. Она была отвратительным человеком. Бухала, как последняя тварь, и постоянно водила каких-то мужиков, которые, наверное, еще и покалывались. — Собственный голос казался ему слишком полным ненависти. Всю свою жизнь он неосознанно скрывал эти чувства. Теперь, когда они выходили, он ощущал себя до нелепости странно. — Хорошо хоть деньги в дом умудрялась приносить — торговала наркотой, наверное. Хотя в доме все равно всегда было грязно, да и еды как таковой не было. Мне все приходилось делать самому. — Еще одно воспоминание вырвалось из подсознания: заваленный хламом дом и гнездо тараканов в кладовке, которые потом расползались и бегали по всему дому. — Я еле выдержал жить с ней. Потом ушел в армию, потому что больше не придумал, куда пойти. Да и вообще, хотелось бы подальше от дома… А уже перед самой войной у нее родилась дочь, моя сестра, Рамона. И на самом, ей повезло умереть так рано. По крайней мере, не пришлось терпеть нашу мамашу.
Нейтан стих; Кертис стих тоже, чувствуя, как его внезапно захлестнула ненависть, направленная только совершенно непонятно на кого. На мать? На Империю? На всех сразу? Или даже на самого себя, который не смог защитить эту крохотную девочку и, возможно, дать ей шанс на чуть более удачливую жизнь? Не то, чтобы война — хорошее подспорье, но все же…
— Я был там в тот день. Генерал Пилл отправил нас защищать периметр Дреттона, когда удракийцы только появились там, — снова начал Кертис, и теперь его голос преобразился более мрачными и серьезными тонами. — И я видел, как мой дом рухнул, а под обломками погибли моя мать и сестра. Первую мне совсем не жаль. А у второй… у нее все еще были возможности. Но они исчезли вместе с ней.
Нейтан все еще молчал, но теперь как-то как-то слишком гнетуще. Конечно, сирота ожидал услышать историю чуть более светлую, чем о распутной мамаше-алкоголичке, которую презирал собственный сын; но такова была суровая реальность. Порой некоторые семьи хуже, чем полное их отсутствие.
Закончив, Кертис неожиданно для самого себя обнаружил собственные пальцы на земле, перебирающие кончики волос Нейтана осторожными, почти невесомыми касаниями. Он тут же убрал руку и отвел взгляд в сторону, надеясь что Нейтан и дальше будет делать вид, словно не заметил этого.
Разворошить давно похороненные чувства и воспоминания оказалось вещью далеко не самой приятной, и теперь Кертис с трудом мог сдерживать вспыхнувшее раздражение, вспоминая исхудавшее лицо матери и пьяный скрипучий голос, который каждый вечер раскатным громом вперемешку со звоном бутылок звучал в их доме.
— Звучит, дерьмово, — опустил Нейтан и добавил, нахмурившись, хотя по-прежнему выходило вяло и неубедительно: — Серьезно. Мне жаль.
— Не о чем тут жалеть.
Кертис потянулся за второй сигарой, почувствовав раздражающий холодок на ладонях. Говорить о своем прошлом он не привык и не особенно любил. Относиться к этому, как чему-то существенному, что могло бы подорвать его внутреннее спокойствие, — тем более. Однако… Нейтану и так из раза в раз удавалось подрывать его своими выходками. Только вот это ощущалось намного приятнее.
— Все еще хочешь оставаться здесь? — Кертис решил перевести тему как можно скорее, стараясь не опускать на Нейтана взгляд.
— Хочу.
«Тогда и я останусь», — хотел сказать Гарридо, но умолчал. Вместо этого он просто поправил пальто и устроился поудобнее, сжимая меж пальцев сигару и думая о том, что сегодня, возможно, он выбрался из своего кокона чуть больше, чем привык.
***</p>
Верхушки деревьев встрепенулись с характерным возбужденным шелестом, птицы заурчали и взмыли в небо, когда черный корабль навис над ночным лесом, бесцеремонно разбудив его обитателей. Неподалеку змеей тянулась трасса, на которой, впрочем, с начала войны, людей проезжало не так много: вряд ли кому-то хотелось входе поездки ненароком оказаться в гуще какого-нибудь сражения.
Подняв ветер, истребитель опустился на присмотренной Джоанной небольшой лужайке в нескольких километрах от вышеупомянутого шоссе и замер с тяжелым вздохом.
— Посадка выполнена успешно.
Пока Картер возился с тем, чтобы все отключить, Джоанна уже ускользнула на улицу второпях, не сказав ни слова. Ему тут же пришлось все бросить и последовать за ней.
Ночной прохладный воздух, пропитанный лесной свежестью и влагой дождя, ударил в голову не хуже крепкого спиртного — после душной замкнутой кабины-то. Картер набрал его полную грудь и перевел взгляд на небо, на звезды, который теперь предсказуемо не обладали совершенно никаким шармом. За два дня их вид, на самом-то деле, успел даже вызвать в нем раздражение. И, кажется, впредь, смотря на них, он будет вспоминать лишь о времени, проведенном в удракийском плену. Картер выдохнул и перевел взгляд на Джоанну. Лиггер стояла на месте, сунув руки в карманы и точно так же, как и он секундой ранее, запрокинув голову кверху, и молча вкушала немекронский воздух, который сейчас казался особенно родным.
— Теперь даже на эти блестючки просто так не посмотришь, — язвительно опустила она. — Никакой загадки не осталось…
Как удачно совпали их мысли, подумал Картер, но ничего не ответил. Беспричинное беспокойство захлестнуло его с головой и теперь беспощадно душило. Сразу почему-то вспомнился вечер коронации Ее Величества. Тогда все было точно так же: небо, они, наедине друг с другом, и вязкое молчание, подразумевающее собой море неозвученных фраз. В тот вечер Картер решил, что справится без Джоанны, что так будет лучше. Как же…
— Вот и все, — сказала Джоанна, повернувшись к нему, и на ее лице отпечаталась тень печальной улыбки. — Мы вернулись. Сбежали. Теперь я пойду своей дорогой, а ты — своей, — она отвернулась, и ее голос мгновенно стал пресным, непроницаемым, и Картер даже уловил в ее тоне налет злости и обиды. — Возвращайся в Гарнизон, приступай к работе и делай вид, будто ничего и не было. — Теперь — язвительный сарказм. Но внутри уже все натянулось и грозилось порваться. Она ненавидит его. — Ты ведь этого хочешь, правда? — Она замолчала, будто ожидала ответа, а Картер и вдоха сделать не мог.
Это его вина. Целиком и полностью его вина. Только его.
— Джоанна… — выдавил он, и толком не узнал свой голос. — Я…
— Конечно, — Джоанна оборвала его прежде, чем он успел сказать хоть что-то, и с ее губ слетела горькая, снисходительная усмешка. — Я все понимаю… И больше не буду тебе мешать. Прощай, Картер.
«Ты меня ненавидишь?»
Сердце уходит в пятки.
«Или может быть ты еще думаешь, что я тебе жизнь испортила?!»
Он умолял ее уйти, но теперь, когда она уходит — по-настоящему, добровольно, не оглядываясь, забирая вместе с собой и его жизнь, — готов умолять ее остаться.
«Ты мой».
Она сделала всего пару шаров, а они уже казались непреодолимой пропастью.
— Джоанна, нет! — Картер сократил расстояние между ними в два счета и схватил ее за локоть, останавливая и удерживая на месте.
— Не трогай меня, — прошипела в ответ Лиггер, даже не повернувшись к нему — нарочно только спрятала лицо.
— Не уходи.
Он умолял ее уйти, но теперь, когда она уходит, умоляет ее остаться. Джоанна вырывается с бо́льшим усердием, а его ледяным и дрожащим от страха — страха потерять ее снова — рукам с трудом удается не отпускать ее.
— Я сказала, — процедила Лиггер сквозь зубы, и ее голос надломился, — не трогай меня.
— Джоанна…
— Ты что, совсем идиот?! — зарычала она и резко развернулась, свободной рукой замахнувшись для пощечины.
О, Картер непременно заслуживал целую сотню их. Но только не сейчас, только не сейчас…
Перехватив ее руку его в воздухе, он сжал оба ее запястья, дернув их достаточно сильно, чтобы Джоанна на секунду растерялась, позабыв о злости, а затем, придя в себя, уставилась на него с растерянностью и недоумением, вскинув брови и безуспешно пытаясь согнать с глазами проступившие в уголках слезы.
И все же, если бы она ненавидела его, давным-давно убила бы.
Но это только попытка утешить самого себя, чтобы не растерять всех требующих голоса слов.
— Джоанна, — смотря на ее слезы, Картер и сам готов был поддаться им. А может, уже и поддался? — Я не хочу возвращаться в Гарнизон, не хочу быть командующим… не хочу оставлять тебя снова.
Картер заметил, что она уже не пыталась вырваться, хотя ее горячие от распирающей магии руки были ужасно напряжены. Янтарные глаза вцепились в него с отвращением, недоверием и мольбой одновременно. Может, Джоанна и не ненавидит его, но в ее глазах он, должно быть, невероятно смешон и запредельно жалок.
«Но ее удерживаешь ты, и ее чувства… Вы оба мешаете друг другу, и вам лучше будет порознь…»
Джоанне следовало убить его отца ровно тогда же, когда тот сморозил такую глупость.
В голове все перемешалось. Молчание затянулось. Она все так же смотрела на него, не моргая, и два января словно и готовились прожечь в нем дыру.
— Это полная чушь, — прохрипела Джоанна, и ее нижняя губа задрожала. — Бессмыслица… — Лиггер замотала головой, будто пытаясь отмахнуться от происходящего, но ничего не выходило. Он все еще держал ее, тянулся за ее сердцем, а она боялась вручить его. Оправданно. — Я ведь знаю… Ты ненавидишь меня.
«Ты меня ненавидишь?»
Какой же он идиот.
«Я люблю тебя».
Какой же он идиот!
— Я никогда тебя не ненавидел! — воскликнул Картер — его голос эхом разлетелся по лесной чаще, и в этот момент все словно затихло: и хруст падающих веток, и стрекот сверчков, и шелест листьев, колыхаемых ветром. Джоанна растерянно выдохнула и полностью обмякла в его хватке.
— Лжешь…
— Нет!
— Лжешь, — продолжала она, и ее голос снова вспыхнул гневом. — И еще за дуру меня держишь, раз думаешь, что я поверю!
— Я не лгу тебе. Единственный человек, которого я ненавидел все это время, — это я сам. Но тебя… никогда.
Картер ненавидел плакать, а делать это при других — вдвойне; но сейчас, обнаружив свои глаза на мокром месте, почему-то не почувствовал ничего из того, что чувствовал обычно в такие моменты: ни стыда, ни раздражения, ни отвращения. О, звезды, рядом с ней все становилось совершенно другим…
— Тогда… — Джоанна сама с трудом сдерживалась. Сейчас — не смогла, и два соленые капли потекли по ее щекам стройными ручейками. — Тогда почему… тогда ты сказал это?
«Ты меня ненавидишь?»
«Потому что я был конченым придурком», — хотелось ответить Картеру, но этого было бы слишком мало, слишком неравноценно. Однажды открывшись ему, Джоанна обожглась. Теперь пришла его очередь открыться. А там… Картер не стал думать. Его мысли еще не доводили до добра. И слишком поздно он понял, что люди, в отличии от командующих, живут сердцем, а не умом.
— Я боялся, — признался он. — Боялся отца и… боялся потерять тебя. — Его слова совершенно не вязались с тем, что он говорил еще секунду назад. Джоанна замерла в растерянности, а Картер, совершенно не замечая ни дрожи в собственном голосе, ни слез, которые уже опустились с подбородка на шею, продолжил: — Ты чуть не умерла из-за меня, и я думал, что нам будет лучше без друг друга. Но я ошибался. Я так ошибался…
— Да, — буркнула Джоанна, сведя брови к переносице и потупив взгляд о землю. — Ты ошибался. И все же… ты сделал это. Как я могу тебе верить? Ты уже предал меня один. Почему бы тебе не сделать этого снова?
— Нет, никогда! — выпалил Картер, сжимая ее запястья с новой силой и с трудом удерживаясь от того, чтобы не упасть на колени, распинаясь о прощении. — Я больше никогда так не поступлю. Никогда не предам тебя, никогда не раню тебя… И мне жаль — правда, жаль, —, что я поступил так с тобой. — Джоанна поджала губы и подняла на него глазах; и Картер впервые спустя столько времени увидел в них не горечь и снисходительное раздражение. Он распознал в них тепло. Такое далекое, но совсем не забытое тепло. — Но теперь… теперь все будет по-другому.
Картер вздохнул и прижал ее к себе, обвивая плечи руками, и впервые позволяя себе протяжных всхлип. Джоанна не сопротивлялась, ни на секунду, — вместо этого прижалась к его груди и обняла руками за спину, шм ыгая носом в ответ.
— Обещаешь? — спросила она совсем тихо, но Картер расслышал это даже сквозь хруст падающих веток, стрекот сверчков и шелест листьев, колыхаемых ветром.
— Обещаю.