Глава 8 (66). Пламя (1/2)
Карла поудобнее перехватила бокал с вином и расхохоталась, вальяжно закинув ногу на ногу и бросив на сидящую перед ней девушку снисходительный взгляд.
— Это же просто абсурд, — опустила женщина, утирая невидимые слезы с глаз. — Не могу поверить, что она настолько глупая, нет…
— Зачем так категорично, мисс Галлагер? Роксана просто большая фантазерка.
Карла мгновенно переменилась в лице, недовольно скривившись и утопив угрюмый взгляд в бокале. Сидящая в кресле напротив нее светловолосая эльфийка, чье лицо было бледным, словно свет лунного диска, виновато потупила взгляд и задумчиво закусила губу. Карла опустошила свой бокал в два счета и, оторвав его ото рта с какой-то раздражительной небрежностью, изрекла:
— Послушай, Симона, — женщина презрительно вскинула брови и повернулась к эльфийке — та подняла на нее вопросительный взгляд, — я плачу тебе за то, чтобы ты занималась моей дочерью, пока я занимаюсь работой. Все это время, пока я была с Императрицей, ты должна была тщательно следить за ней и за ее поведением тоже. Сейчас я смеюсь, но на деле это совсем не смешно. Это позор, который я не должна испытывать. Никогда, — безапелляционно выплюнула Карла.
— Но что я могла сделать? — Симона растерянно пожала плечами в ответ. — Она ведь ребенок. Они говорят все, что придет им в голову. За язык ведь я ее не держу.
— Так надо было научить ее самой держать его за зубами, — раздражительно выпалила женщина, взмахнув рукой. — Дала бы ей жестокое наказание, и она все бы усвоила.
Симона бросила на нее хмурый взгляд исподлобья, но ничего не ответила. Карла прекрасно знала, каких методов придерживается эта девушка, и они в корне ее не устраивали. Чем мягче ты относишься к человеку, считала она, тем сильнее он наглеет. И все же, заменить Симону Росси пока возможным не представлялась: эта девушка занималась воспитанием ее дочери уже четвертый год и пока справлялась со своими обязанностями вполне сносно. Влияние Симоны сделало Роксану лучшей ученицей среди младших классов, и этот вклад нельзя было не оценить. И все же, приближающая отметка в десять лет ознаменовала собой закономерное непослушание, с которым Росси справиться была не в силах. Она не знала, что такое наказание, не знала, что такое жесткость, и Карла боялась, что такими методами она рано или поздно распустит ее дочь. Больше всего женщина боялась повторения с истории с Марселлой, и потому всеми силами старалась удерживать Роксану в ежовых рукавицах. Только вот треклятая Симона портила абсолютно все.
Карла хмуро взглянула на девушку и задумчиво повертела в руках опустошенный бокал. Взгляд непроизвольно пал на недопитую бутылку вина — звезды, как она любила вино: этот кисловатый привкус, это легкое жжение на языке, это легкое умопомрачительное опьянение, когда весь мир словно отступал на задний план… Женщина, уже изрядно подвыпившая, несколько неуклюже перекатилась в кресле, потянувшись за бутылкой и наполнив еще один бокал.
— Вина?
Симона закусила губу и покачала головой. Карла могла отрицать это сколько угодно, но Росси была твердо убеждена: ее пристрастие к алкоголю абсолютно нездоровое. Несколько раз она пыталась намекнуть женщине на то, что ей, как минимум, нужно начать выпивать поменьше, но Карла каждый раз отзывалась раздражением. «Не лезь туда, куда тебя не просят», — что-то подобное она говорила каждый раз, а затем уходила в свою спальню и уединялась в бутылкой вина. Вино, вино, вино — его, без преувеличений, можно было назвать единственным, что Карла любила помимо власти. Симона знала, что эта женщина представляла из себя на самом деле: жаждущая восхищения, лелеющая власть и возводящая в абсолют одну лишь себя. Никого, кроме себя, она не любила. Ни своих людей, ни одного из своих мужчин, ни даже собственных детей. Симона знала, как закончилась жизнь ее старшей дочери, и несмотря на все решения суда и громкие заголовки СМИ, она уверовала в свою правду. Одних слез Роксаны, которая бесконечно жаловалась на хладнокровие и жестокость матери, было достаточно, чтобы разобраться, где есть правда, а где есть ложь. Однако сделать ничего с этим Росси не могла: толку-то? На Карлу Галлагер нет управы, она сама себе хозяйка. Все, что остается Симоне, это защищать от нее хотя бы ее родную дочь, молча наблюдая за всем остальным.
Карла вернулась в Дреттон две недели назад и словно стала другим человеком. Нет, даже не так: просто ее гнилая сущность прорвалась наружу. Власть затуманила ей разум, облачила всеобъемлющее тщеславие, и вот уже все, что происходило вокруг, осталось где-то позади. Карла целые дни проводила в отдаленной комнате отдыха, находящейся на последнем этаже мэрии, утопая в вине и сигаретном дыме, и бесконечно трещала то о Императорском дворце, то о каких-то незамысловатых житейских истинах, ни одну из которых она не блюла, но которые так яро отстаивала. Словом, Карла, обретя желаемое, предалась безграничному наслаждению, совершенно позабыв о мире, объятом войной. Недовольство людей Дреттона, которые отказывались просто так склониться перед захватчиками, росло с каждым днем, вместе с неутихающей эпидемией, но Карла лишь пренебрежительно отмахивалась и закрывала глаза. «Я теперь так высоко, что им даже не дотянуться», — каждый раз произносила она, едва кто-то пытался указать ей на собственные промахи.
— С меня на сегодня хватит, — отказалась Симона, нахмурившись. Карле это явно не понравилось: недовольно дернув уголком рта, она выплюнула:
— Пей.
— Мисс Галлагер…
— Я сказала, пей. Никогда не отказывайся, если тебе предлагают.
Симона тяжело вздохнула, подавив в себе желание просто закатить глаза, и протянула Карле свой бокал. Женщина наполнила его с завидной щедростью и протянула обратно.
— За Ее Величество! — объявила Карла, вскинув бокал, словно еще десять минут назад (в тысячный раз) не жаловалась на то, насколько ее общество скучно и неприятно. Эта женщина, в очередной раз убедилась Симона, была ходячим воплощением лицемерия. Росси отозвалась вялой, совсем неискренней улыбкой и поспешила запить ее, лишь бы только не выдать вспыхнувшего отвращения.
Карла прильнула губами к бокалу, сделав несколько неспешных глотков, облизалась и бросила на Симону какой-то задумчивый, туманный взгляд, хищно прищурившись.
У Симоны Росси, эльфийки с серыми, характерными больше для южанок, родившихся в городах вечной мерзлоты, метками на лице, были сожженные осветлителями сухие волосы, окрашенные в пепельный блонд, и изящная фарфорово-белая лебединая шея, что так изящно держала на себе тонкую цепочку из белого-золота, игриво переливающуюся в свете ламп. Симона Росси была одета в элегантный черный костюм с бордовой блузкой под пиджаком и точно такими же замшевыми ботинками на высоком каблуке, отбивающим звонкую мелодию каждый раз, когда эльфийка ступала по земле. Прямо-таки само воплощение изящества, потягивающее вино без должного энтузиазма. Карла смотрела на нее и невольно узнавала в ней себя, когда впервые оказалась в покоях Рейлы. Симона старалась казаться предельно спокойной, но ее зеленые глаза, затравленно блуждающие из стороны в сторону, выдавали ее с головой. Росси презирала ее, находила ее общество омерзительным — Карла всегда это видела и знала; но девушка упорно скрывала это, прячась под личиной приветливой улыбки. Иногда Галлагер невольно задумывалась: каково это для Рейлы обладать властью настолько безграничной и неумолимой? Вероятно, умопомрачительно приятно. А каково же — думала она сейчас, глядя на лебединую шею Симоны — владеть чужим телом?
Карла постаралась отмести в сторону эти дикие мысли, но сердце к тому моменту уже заколотилось в каком-то болезненном предвкушении. Рейле ведь было приятно брать ее силой. Значит, и ей должно?
— Умеешь играть в ниантрану? — неожиданно спросила женщина, повернувшись к Симоне. Та, хотя и не ожидала такого, казалось бы, беспричинного вопроса, призадумалась.
— Скудно, — сдержанно отозвалась Росси.
— Ну, умение приходит с опытом, — пожав плечами, заключила Карла и сделала глоток вина. — Что насчет того, чтобы сыграть?
Симона покосилась на нее с недоверием, уловив опасный блеск на дне карих глаз, и неопределенно пожала плечами. Женщина скривилась и закатила глаза, раздраженная тем, что девушка не соизволила ответить ей ничем, кроме туманного жеста.
— Что ж, молчание — знак согласия, — изрекла Карла и, отставив бокал на стол, поднялась с кресла. — Пойду принесу…
Только женщина собиралась выйти, как дверь вдруг распахнулась — без предшествующего стука, без каких-либо еще признаков появления гостя, — и на пороге показался Росс Шнайдер, весь отчего-то неестественно побледневший и явно взволнованный.
— Мисс Галлагер.
— Капитан Шнайдер? — протянула Карла, склонив голову набок и пробежавшись по нему пристальным взглядом. Вся его напряженная поза и играющие на щеках желваки говорила об одном: Росс пришел сюда явно не для того, чтобы составить им компанию. Женщина мгновенно посерьезнела и, сложив руки в замок, произнесла: — Что-то произошло?
— Гражданские… — начал Росс и тут же замялся, подбирая нужный слова, словно заранее предсказывая гнев Карлы. — Они… подняли бунт.
— Бунт? — переспросила Галлагер, и в ее голосе даже, казалось, проскользнула снисходительная насмешка. — Как это?
— Я полагал, что раз уж митинги за последнюю неделю сошли на нет, значит, они успокоились. Но нет. Они просто затаились, чтобы подготовиться.
— Подготовиться к чему?
Росс набрал воздух в грудь и тут же выдохнул, уставившись на нее с растерянностью, пока та продолжала прожигать его взглядом, полным искреннего недоумения и непонимания.
— Мисс Галлагер, мне кажется, вам лучше все увидеть своими глазами.
— Ладно, — Карла пожала плечами, — пошли.
Симона молча проследовала за ними, загоревшись не то любопытством, не то тревогой. Все вокруг, кроме самой женщины, прекрасно понимали: волнения в Дреттоне добром не кончатся. Однако Карла, раз за разом, продолжала закрывать на это глаза, успешно перекладывая все политические дела на капитана Шнайдера, который и вовсе был военным, и предпочитая попросту прожигать свои дни.
Когда они вышли в коридор, не отличавшийся такой безукоризненной звукоизоляцией и плотно задернутыми шторами, как комната отдыха, сразу же стало понятно: на улице было неспокойно. Оттуда доносились крики, хлопки, выстрелы; за окном мерцали яркие вспышки, которые, впрочем, в свете фонарей и рекламных баннеров не шибко выделялись. Симона то и дело смотрела за окно, пытаясь разглядеть хоть крупицу происходящего, но натыкалась только на верхушки домов.
Придя в кабинет Карлы, Росс Шнайдер настоятельно попросил не включать свет. Женщина отнеслась к его просьбе весьма скептически, и все же, бесспорно ей последовала. Карла вышла впереди всех и неспешно направилась к окну, теперь преисполнившись напряжения и смутного волнения, колышущегося где-то внутри.
Раздался громкий хлопок — Карла невольно вздрогнула, остановившись у окна с почти замеревшим дыханием. Назвав происходящее «бунтом», Росс Шнайдер определенно не ошибся.
Прямо под окнами мэрии развернулась настоящая ожесточенная бойня — никак иначе назвать это было нельзя. Толпа гражданских, снабженная разномастной магией и оружием, безжалостно наступала на удракийских военных, взявшихся за поддержание порядка в городе. Пули с грохочущим звоном рассекали воздух, пронзали тела и оставляли за собой истекающие кровью тела, которые тут же затаптывала яростная толпа. Галдеж стоял настолько жуткий, что Карла невольно жмурилась, до того он безжалостно елозил по ушам. Удракийцы убивали немекронцев, немекронцы — удракийцев, и все, как один, осыпали друг друга проклятиями и оскорблениями. На улицах, что позади, гремели взрывы петард, гудели машины, плескались вспышки света. А над головами мятежников развивался сине-фиолетовый флаг Немекроны — главной причины, по которой они, в конце концов, набрались в себе силы на бунт.
— Что нам делать, мисс Галлагер?
Вопрос Росса Шнайдера был словно контрольный выстрел — Карла рвано выдохнула и зажмурила глаза, будто надеясь, что это поможет прогнать страшную картину. Но этого не происходило: каждый хлопок, каждый крик, раздавшийся за окном, тут же безжалостно вытягивал ее обратно в реальность. Карла не сразу заметила, как по ее щеке прошлась слеза; а страх сдавил грудь, словно тисками. Неужели…