Часть 8 (1/2)
Косторная полностью сосредоточена на своей миссии по попаданию в состав Олимпийской сборной России по фигурному катанию, и мысленно закатывает глаза на реплику Тутберидзе о том, что ее цель — весь пьедестал на Чемпионате России. Несмотря на уважительное отношение как к самой Этери Георгиевне, так и ко всей ее команде, Алену ее слова раздражают. Безусловно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, и со стороны Тутберидзе было бы явным лицемерием желать иного результата, кроме как полного комплекта медалей.
Алена встряхивает головой перед началом последней разминки, где она так удачно затесалась между четырьмя девушками Тутберидзе и одной представительницей от штаба Светланы Соколовской. Странно все так. Она смотрит на фигуристок, которые младше еще на пять, семь, а то и на десять лет. У них глаза горят жаждой побеждать, у них одна цель — быть лучше, чем все остальные. Конечно, две из них даже не претендуют на место в сборной из-за возраста, и все же — они не умеют иначе. Только высший результат.
Косторной жутко находиться среди этого скопления напряженности, какой-то даже дикой озлобленности, потому, пока есть время, она возвращается в зал. В надежде побыть наедине со своими мыслями, Алена слишком буквально понимает лживость фразы «надежда умирает последней». Разговор, который она не должна была слышать, происходивший между двумя субъектами режет ей уши, а на лед выходить все желание пропадает.
Она сбегает. Трусливо и подло, поджав хвост.
— Ален, ты идешь? — Лиза стоит за ее спиной, а голос ее какой-то севший. Когда Алена оборачивается, она видит лишь пустой взгляд и желание сбежать куда-нибудь подальше, — Отступать уже поздно. Давай, ты сможешь.
— У тебя что-то случилось? — Алена идет следом, оказываясь рядом с трибунами. Она пробегается глазами по заполненной ледовой арене «Айсберг», отмечая большое количество плакатов с ее именем. Такая поддержка, несмотря на всю приятность, начала давить на пошатнувшееся эмоциональное состояние еще сильнее.
— Я немного накосячила, — тренер через силу улыбается, поправляя воротник подопечной, — Я тут подумала, что конца февраля ждать не обязательно. Сегодня мы напьемся.
— Где Аня? Она же заявлена как мой хореограф.
Туктамышева пожимает плечами и уходит в сторону Алексея Николаевича, который все еще числится как главный тренер Алены. Сама же девушка вновь возвращает взгляд на трибуны, бегло изучая ближайшие из них. Достаточно много знакомых лиц: представители Федерации, фигуристы, завершившие соревновательную карьеру, включая Сашу Трусову, которая со своим огромным животом выглядела крайне смешной, а также Медведева и Загитова, чуть выше Кондратюк, массирующий плечи своей жены. Ниже она замечает Валиеву, и ее лицо совершенно не выдает никаких эмоций, будто бы ее насильно заставили появиться здесь и сейчас, смотреть соревнования в том виде спорта, в котором она не разбирается.
Диктор объявляет начало выхода на лед девушек из последней разминки. Косторная в последний момент цепляется взглядом за хорошо знакомую ей семью, члены которой, даже забавно, держат в руках небольшой баннер с ее именем. Юлия и Станислав машут ей, заставляя девушку смущенно улыбнуться и отвести взгляд, когда нога дотрагивается до льда. Вот теперь точно назад пути нет. А Алена так и не нашла глазами хоть какой-то намек на появление Щербаковой, у которой, к слову, две спортсменки готовятся сойтись в битве за высшую ступень пьедестала.
Трибуны взрываются, когда объявляется имя девушки, выступающей под вторым стартовым номером в последней разминке, после чего уже точно будет известно имя победителя национального первенства. Энергетика окутывает сознание фигуристки, что приходится сосредоточиться, стараться не думать о людях вокруг, чтобы не пустить слезу. Почему еще год назад она выходила на лед, не гадая о результате, о поддержке, о том, что в нее кто-то верит. Почему именно сейчас она думает не о фигурном катании, а злится на свою бывшую.
Почему именно сейчас, а не после проката, ей надо было узнать жестокую правду о Щербаковой.
***
Аня избегает лишних контактов с тренерами, фигуристами, старыми знакомыми, которые когда-то были важнейшей частью ее жизни. Ее бросает в дрожь каждый раз, когда почему-то думает о предложении Трусовой стать крестной для их с Марком пока еще не родившего сына. Ане не хватает воздуха тогда, когда в день коротких программ она видит в узком коридоре Сашу, Марка и Алену, которые задорно что-то обсуждая, так или иначе, обращали внимание на живот девушки. Трусова не убирала своих ладоней с милого, и, как думает хореограф, ненормального большого пузика. Марк ее приобнимает за талию, а Алена наклонившись, общается с малышом, который должен появиться на свет в ближайшие недели.
Щербакову сковывает боль, и сама того не замечая, ее рука скользнула по животу. У нее там ничего нет. Ладони сжимают ткань кофты, а рот хватает воздух так, будто из здания выкачали весь кислород. Анне до безумства больно.
Она не хотела ребенка, по крайней мере, не сейчас. Девушка не хотела, чтобы вся ее жизнь вновь закрутилась с такой силой, что у нее уже не хватало сил, чтобы бороться. Она знала, что рисковала, когда заходила на прыжок, знала, что так нельзя делать. Эмоции, захватившие ее голову в тот день, отключили все остальные функции организма потенциальной будущей матери.
Аня ненавидит себя за то, что так поступила со своим малышом. Желанный он или нет, не имело значения. Он — часть ее. И она эту часть убила.
Сославшись на плохое самочувствие, Щербакова в тот день самоустранилась как тренер с коротких программ девушек. Тонны пролитых за закрытой дверью гостиничного номера, иссякли лишь под утро сегодняшнего дня. Ей стоит привести себя в порядок, собраться с мыслями, улыбаться камерам, дать последние наставления Полине и ожидать лучшего результата для всех фигуристок. Она, конечно же, не подойдет к Алене, ведь уверена, что та ее видеть не хочет. Тем более слушать. Тем более, ей не нужна поддержка Щербаковой. Косторной, по сути, не нужна Аня.
Девушка помнит то время, когда обещала поддерживать и верить, пройти с ней тяжелый путь до следующей Олимпиады. Сама она тогда уже ощущала усталость, поэтому хотелось, чтобы фигурное катание стало для нее развлечением, глотком свежего воздуха, когда повседневная суета начнет душить. Однако, спорт перестал ее радовать, а нездоровая идея, с которой Аня выходила на лед — уничтожала.
Камила находит ее в тренажерном зале, когда словно ураганный ветер влетела туда, причитая бесконечно о каком-то «пиздеце». Валиева то ли раздраженная, то ли напуганная, разобрать сквозь слезы и головную боль у Ани не получалось, да и было плевать, если честно. Ей бы в очередной раз справиться со своими чувствами, которые нахлынули при новой встрече с Трусовой, точнее с ее животом. Саша счастливая.
Аня уверена, что с ребенком и без него — она обречена на страдания. Страдать из-за того, что родила бы от человека, которого, как теперь уже признается сама себе девушка, никогда не любила. Страдать от того, что из-за этого ребенка, она потеряла шанс любить и быть любимой. Страдать до срывающегося голоса, когда после долгих слез, пересыхает горло, из-за того, что она ужасный человек, который так легко, без раздумий убил свое дитя.
Щербакова убеждает себя, что не заслужила счастья.
Валиева бы хотела понять, что творится на душе у Щербаковой, но та крепкая нить, которая их связывала в «Хрустальном», оборвалась ровно в тот момент, когда Аня орала, что ненавидит Косторную после неудачного Чемпионата России. Стены в отелях тонкие, а слушать слезы из соседнего номера оказалось слишком сложной задачей.
Она хочет посмотреть на Аню сочувственно, и даже попытаться улыбнуться и поддержать, но лицемерить — эта история не про нее. Поэтому она стоит напротив свернувшейся калачиком Щербаковой, молчит и крайне редко моргает. К такому, закаленная уже далеким допинговым скандалом, девушка не была готова.
— Тебе пора бы идти к бортику. Там твои спортсмены скоро будут выступать, — Камила подходит ближе, протягивая руку, чтобы девушка смогла встать. Аня никак не реагирует, прижимая колени к животу еще сильнее.
— Без меня там будет лучше, мы же обе это знаем. А тебе стоит пойти, поддержать подругу.
— Пойду, да. Ли… — Валиева заметно дергается, когда пытается произнести имя тренера своей подруги, — Лиза… говорила, что ты плохо себя чувствовала, поэтому не была на короткой. Кажется, ты и сейчас не в лучшем виде. Может быть, пригласить врача? В твоем положении надо быть осторожнее.
— Нет. Он уже не поможет, — Аня потребовалось слишком много усилий, чтобы поднять отяжелевшую от долгих бессонных ночей голову с пола, чтобы заставить себя сесть и изобразить хоть какое-то подобие улыбки, — Надо вставать. Отрабатывать свои контракты.
Ками помогает девушке подняться, невольно скользнув коротким взглядом по животу. Ничего особенного. Впрочем, Валиева не была из тех, кто знает тонкости протекания беременности, поэтому, если ей скажут, что живот сразу же становится размером с арбуз, как у Трусовой, только к девятому месяцу, она охотно поверит.
— Точно не нужен врач? Ты выглядишь болезненно больной.
— Хм… какая правдивая правда. Но, врач мне не поможет, если только ты не вызовешь мне дурку.
— Тебя в психушку запихнуть? Я с радостью! — с губ Ками срывается усмешка, а за ней жалобный стон, — Как же Вы меня с Аленой задолбали. Сначала помогаешь забыть, потом помогаешь принять, потом, будто со стеной общаешься. За что мне все это? Еще, блять, Лиза со своей влюбленностью свалилась на мою голову. Вообще не вовремя… Почему, как только у нас олимпийский сезон, происходит сплошной пиздец? Почему, Ань? Че, не знаю, нельзя было залететь сезоном раньше? Или потерпеть до конца Олимпиады. Я хочу выпить, скорее бы Алена откаталась и свалить отсюда.
— Я бы тоже выпить не отказалась…
— Тебе ж нельзя.
— Уже можно…
— Ты сделала аборт? — брови Камилы взлетают наверх, а глаза бешено таращатся на Аню.
— Нет, не делала. Так получилось…
***
Алена бросила подслушивать о планах девушек напиться после фразы «Уже можно…». Фигуристка уже вышла лед, раскатывается перед своим выступлением, не слыша вокруг себя ничего, кроме какого-то оглушающего шума. То ли фанаты, то ли просто эхом отдаются слова Щербаковой, то ли просто кровь зашумела. Она даже не понимает, когда ее хватают за руку, а диктор объявляет баллы одной из юниорок.
Косторная пытается сосредоточиться на лице своего тренера, но взгляд уходит дальше, туда, где одиноко стоит Щербакова. Лиза держит ее за руки, смеется, вспоминая, что она пролетела когда-то мимо Олимпиады, да не один раз. И просит Косторную не быть такой же неудачницей, как она.
— Готова? — уточняет Туктамышева под конец своей речи.
— Нет, — честный ответ смущает обеих, и, наверное, они бы просто сейчас сбежали из «Айсберга», покинули Сочи, ведь это жутко страшно.
— Готова, — Щербакова встревает в разговор, отодвинув личные переживания на второй план. Она обещала верить и поддерживать. Она хочет выполнить хотя бы одно свое обещание. А потом она спрячется, свернувшись клубочком, словно ежик. Она выпустит свои иглы, лишь бы никто не прикасался, не лез, не донимал, — Ты всегда была к этому готова.
Оба тренера хлопают фигуристку по пояснице. Алену приветствуют трибуны, получая со стороны спортсменки взаимность. Подняв глаза на табло, девушка увидела, что осталось семь секунд. Она встает в центре, смотрит на тренеров. Знала бы Алена, что ее выступление сегодня станет причиной большого количества новостей, которыми заполнятся все средства массовой информации.
Еще через какое-то время она будет вспоминать этот вечер с долей иронии. Кто ж знал, что она окажется всего лишь третьей; приземленный со степ-аутом аксель будет на весь кик проклинать Туктамышева, а ее слова разберут на заголовки новостные сайты; Трусова же непосредственно пройдется по самой Косторной матом, под тихий смех Валиевой и Щербаковой.
Момент захода на аксель Саша точно запомнит на всю жизнь. Она крепко сжимает ладонь Марка, чуть ли не ломая его пальцы.
— Стоооой! — орет бывшая фигуристка с трибуны, — Марк, я сейчас рожу.
— Я тоже, — Кондратюк прыгает на месте так, будто он сам катает программу.
— Дебил, я реально рожаю!
Когда Сашу выводили из ледового дворца, она ругалась так, как никогда в жизни. Ее сопровождают Марк, Аня и Камила. Кондратюк, явно находившийся в шоке, носился как ужаленный, пока Щербакова держала подругу за руку. Лишь уже у машины скорой помощи, Саша смогла разжать ладонь.
— Это больно. Я убью Косторную. Так ей и передай.
Сразу же после церемонии награждения, Алена и Камила рванули в тот самый роддом, куда увезли Трусову. Аня держала девушек в курсе событий, написывая сообщения Валиевой почти каждые пять минут. После они втроем в полной тишине ждали, когда выйдет врач или Марк с известиями.
— Дай попить, — Алена протягивает руку к стаканчику кофе, который находился у Камилы.
— Там мало, — девушка прижала стакан к груди, — Иди сама себе купи.
— Валиева, не трахай мой мозг. Я же знаю, что у тебя там совсем не кофе, — Ками фыркает, но подает стаканчик, — Алкашка.
— Иди нахер, — перед лицом Ани возникает средний палец, который адресован ее соседки. Надо же было сесть между этими двумя, которые время от времени вступают в словесные перепалки, размахивают руками.
— Сообщение от Марка! — Аня вскрикивает, открывая мессенджер, — Видео, — все три девушки смотрят содержимое, видя замученную, но счастливую Сашу, молящегося Марка и кричащего малыша на руках матери.
— Божечки… — умиляется Косторная.
— Фууу… — Валиева прижимает стаканчик к губам, скрывая улыбку, — Какое чудовище. Копия отца.