Глава XXI. А поутру они проснулись (2/2)
— С похмелья тебе так показалось, — перебила его Моника, явно раздражённая. — Собирайся уже быстрее и езжай домой, раз тебе нечего сказать.
— Кажется, натворить-то я вчера ничего не натворил, но кое-что наговорил, верно? — с ухмылкой начал Джанлука. Моника суетливо забегала глазами по комнате и бросилась усердно вытирать пыль на кухонном столе.
— Тебе не надо ни на какую запись альбома? — сквозь зубы проскрежетала она.
— Нет, — всё больше улыбался Джанлука. — До пятницы я совершенно свободен.
— Какая жалость, — прошипела она.
Мужчина ещё с минуту смотрел на Монику прищуренным взглядом, но, поняв, что она ему ни за что на свете не откроется, взял инициативу в свои руки.
— Вероятно, после вчерашнего я не вспомню точной формулировки, — прервал он наконец молчание, — но суть сказанного угадать нетрудно, потому что меня давно одолевают эти мысли. И как бы я ни выразился, то, что я сказал, — правда.
— И что? — резко обернулась к нему Моника. — Это твои проблемы, и это мало что меняет.
— Разве? А ведь я даже не упомянул, о чём шла речь, а ты тут же догадалась, — ухмыльнулся Джинобле. — Выходит, тебя это трогает. И тогда ты бы не оставила меня ночевать у себя в гостиной, и твоя грудь сейчас не вздымалась бы так часто от волнения.
— Я всё равно тебе не верю! — выкрикнула Моника и кинула мокрую тряпку в лицо наглецу, сумевшему так быстро её раскусить. — И вообще, у тебя похмелье; всё, что ты говоришь — неправда!
— Ты сердишься, а значит — тебе не всё равно, — улыбался Джанлука, поднимая тряпку. — Ведёшь себя как самая что ни на есть женщина.
— Какого хрена ты меня так оскорбляешь?! — разъярилась девушка.
Совсем растерянная, потерянная, разгневанная и сбитая с толку она умчалась в гостиную подальше от этого нахала, который так беспардонно лезет в её душу и читает её словно открытую книгу!
— Моника, — услышала она шаги последовавшего за ней Джана, — давай ещё раз поговорим.
— А ты ещё не наболтался с утра несрамши? — огрызнулась она.
— Нет, я ещё не всё сказал, — упирался Джанлука. — Послушай, я сам едва в это верю, но ты…Я не могу пока сказать, что люблю тебя, даже трудно признать, что ты мне нравишься, но…Что-то я к тебе всё равно испытываю, и это что-то вызывает во мне приятные чувства несмотря на то, что я знаю, какая ты. Вернее…я ещё не знаю до конца, какая ты на самом деле, но в любом случае ты не та, чем кажешься или даже хочешь казаться.
— В каком это смысле? — сердито спросила Моника.
— Ты делаешь вид, что тебе всё равно; ты стремишься производить впечатление сильной женщины, которая за словом в карман не полезет; ты сильная (и это касается не только твоих ударов), воинственная, упрямая, боевая, жёсткая, грубая, временами чёрствая. Так тебя видят окружающие. А я вижу, — подошёл он к ней поближе, — ранимую девушку с болевыми точками; которая очень любит и переживает за своих родных; которой, я уверен, не чужды порывы сентиментальности; которая может и хочет чувствовать. — Джанлука поправил ей локон и нежно погладил по распущенным волосам.
— И что с того? — с напускным спокойствием спросила Моника, шлёпнув его по руке.
— А то, что я предлагаю уйти от наших предрассудков и попробовать начать отношения. Вдруг из этого что-то получится? Хотя бы дай мне шанс поухаживать за тобой.
— И что мне теперь из-за этого, ходить в розовом платьице и с коронкой на голове?
— Не обязательно, — пожал плечами Джан. — Хотя, скажу тебе честно, одеваешься ты так себе.
— Что? — возмутилась Моника.
— Какое-то у тебя всё…пресное что ли. Изюминки не хватает. И женственности.
— Зато сам стиляга прям, — всплеснула руками девушка. — Видела я твои портфолио: мрак, а не одежда. И дурная манера всё подряд в брюки заправлять. Ты бы ещё шубу в трусы запихнул!
— …А что же мне не пришло это в голову? — нахмурился Джинобле.
— О Боже, — вздохнула Моника. — Буду помалкивать, а то, глядишь, ещё тебе идей подкину.
— По-моему, мы слегка отвлеклись, — сменил тему Джан. — Как ты смотришь на то, что я сказал?
— Каком кверху, — вырвалось у Моники. — Для осуществления твоего «плана» нужно, чтобы с обеих сторон была симпатия: в нашем случае она только односторонняя.
— Но Моника…
— Вали отсюда, — был ответ. Грубый, с осадочком: всё как обычно, в стиле Моники.
Джанлука промолчал. Видимо, и правда нечего и стараться. Стена была намного прочнее, чем казалась. А жаль. Вид через маленькие щёлочки был очень привлекательным. Пусть это и был удар по самолюбию, но абруццезе пришлось признать, что ему не удалось покорить этот Эверест. А может, в этом и не было смысла? В конце концов не каждому дано, так чего тратить силы зря?
С этими мыслями Джиобнле стал собираться, но не смог удержаться и сказал при выходе:
— А с распущенными тебе хорошо.
За что в него скоро полетела благодарность в виде брошенного тапка. Слава Богу, не попавшего в цель.
Когда Моника осталась одна, она ещё долго не могла отойти: злилась и дулась непонятно на кого, даже подушку немного наказала. Вот надо было ему всё утро испортить! Хам!
А потом подошла к зеркалу и стала внимательно себя рассматривать, поглаживая длинные пряди: особенно те, к которым несколько минут назад прикасался Джанлука.