Глава 2 (2/2)

— Леша, махать кулаками это глупо! — вздыхала мама, читая очередное замечание в дневнике: «Подрался с одноклассником». Но я слабо представлял, как пустить в ход обаяние против хулиганов в школе. Поэтому справлялся своими силами. Но со Светой метод «Язык и обаяние» мог сработать. Поэтому я решил, что обязательно с ней поговорю. Хотя объяснять подруге, что она мне не нравилась — не хотелось. Мне вообще никто не нравился по-настоящему. Оставалось надеяться, что Света сделает вид, что ничего не произошло. И мы останемся хорошими друзьями.

***</p>

После побоев Ивановича прошла неделя. Спина уже почти не болела. Но я продолжал прогуливать его уроки. Я не мог видеть этого человека. Мне было противно. И как бы я не хотел признаваться, я опасался нарваться на новую взбучку. Каждый раз, когда я думал об этом случае — меня переполняла злость и обида. Нельзя бить детей. Нельзя! Моё самоуважение задели. И вот уже пару дней я вынашивал план мести. В моих фантазиях я мнил себя вершителем правосудия и защитником всех пострадавших. Но на деле я был обиженным подростком.

К счастью, мои родители пока не знали о прогулах. Поэтому я решил воспользоваться свободным временем на свое усмотрение. Я шатался вокруг школы и думал, думал, думал.

Хотелось нашкодить. Да так, чтобы моя выходка гремела на всю школу. Я бы мог разбить окно, намазать доску парафином, открутить болты на стуле. Но это было неинтересно. Я делал такое тысячу раз. Нужно было что-то другое. Но что? Можно было подключить мальчишек из параллельного класса. Всё-таки, коллективный разум. Несколько голов вместо одной. Но я решил, что справлюсь сам. У меня были личные счёты с Ивановичем. И я был готов получить от родителей и директора за свою выходку. Оно того стоило.

Я ничего не рассказал даже Светочке. Хотя обычно я делился с ней абсолютно всем. Кстати, она сделала вид, что поцелуя не было. И у меня на одну проблему стало меньше. Ведь поначалу я опасался, что в нашей дружбе что-то изменится. Но все осталось по-прежнему. И я был благодарен подруге. Мы так же сидели за одной партой и болтали. Точнее я болтал, а она пыталась слушать учителей. Потом я провожал её домой. Мы прощались и на следующий день встречались в школе.

— Ты опять не пойдешь на урок к Степану Ивановичу? — спрашивала подруга.

— Да пусть он к лешему идет!

— Лёш. Не надо. Ты делаешь хуже только себе.

— Пусть идёт к черту! Не пойду туда.

— Леша…

— Нет, — я упрямо стоял на своем и шел куда угодно, но не на урок.

Но я понимал, что рано или поздно мне нужно будет с ним встретиться. Бегать и прогуливать уроки — не выход. Поэтому я пообещал себе, что в следующий понедельник свершится месть. А дальше будь, что будет.

***</p>

В школу я пришел в приподнятом настроении. В портфеле у меня был сюрприз для Степана Ивановича. Я был уверен, что он оценит. Осталось только подобрать время, когда его не будет в кабинете и начать действовать.

Время тянулось. Прошёл урок математики, биологии, физики. А мне все сильнее и сильнее не терпелось осуществить задуманное. Когда прозвенел звонок, я подпрыгнул от нетерпения и улыбнулся. Началась большая перемена. А после неё будет урок со Степаном Ивановичем. Все ученики и учителя собирались идти в столовую. А у меня было время осуществить задуманное.

— Ты идёшь домой? — спросила Света. Подруга уже привыкла, что я целенаправленно прогуливал уроки литературы и русского языка, — или твой бойкот закончился?

— Закончился. Поэтому я лучше повторю домашнее задание, — я достал из портфеля учебник и сделал вид, что хочу повторить параграф.

— В столовую не пойдешь? — голос Светы сочился недоверием. Она определенно что-то заподозрила. Подруга знала меня слишком хорошо.

— Нет. Буду повторять. А ты иди.

Света ещё раз окинула меня недоверчивым взглядом. Но всё-таки вышла из кабинета. Большая перемена была в разгаре, и когда все ученики заняли очередь в столовой, я решил действовать. Времени было немного. Но я был обязан успеть.

Не заботясь об аккуратности, я поставил портфель на парту и вытащил оттуда лоток яиц. А на самом дне у меня лежала коробочка с особенным подарком.

Я выглянул из кабинета, ещё раз убеждаясь, что никто не идёт и начал действовать. Сначала я взял яйца и хаотично побросал их в доску. Я мысленно представил цель. И надо же! Несколько раз у меня получилось попасть прямо в яблочко. Да! Скорлупа валялась на полу. По доске стекали белки и желтки. Я улыбнулся, довольный устроенным беспорядком. Но у меня осталось ещё пара целых яиц. И я знал, как их использовать. Степан Иванович сидел на мягком стуле. И недолго думая, я разбил яйца прямо на обивку. Вывести это безобразие почти невозможно. Яйца впитались в сиденье и через пару дней от этого стула будет нести тухлятиной. Я ещё раз посмотрел на проделанную работу. Оставался последний штрих. Со всей бережностью я поставил в центр стола коробочку и уселся на место.

Прозвенел звонок. Одноклассники начали возвращаться в кабинет. Они с любопытством осматривали новую обстановку и хихикали.

— Царевич, это ты устроил?

— Тебе конец. Он же тебя убьет!

— Так это не я, — я безразлично пожал плечами, — когда я пришел в класс, все уже было.

Естественно, мне никто не поверил. Но я и не пытался скрыть свою причастность. Даже если бы пытался, то ничего бы не получилось. Я прославился в этой школе, как хулиган. И если что-то случалось, то был виноват либо я, либо Соседов. Жалко только, что он школу окончил в прошлом году.

— Зачем ты это сделал?! — Света подбежала ко мне и пихнула в плечо, — ты совсем дурак?! Так и знала, что не нужно было тебя оставлять! Убери сейчас же, пока он не пришёл.

— Я не буду! — запротестовал я, — и я все равно уже не успею. Он сейчас придет.

— Леша!

— Мне конец. Я знаю, — я улыбнулся, принимая свою участь. Пускай меня накажут и вызовут родителей к директору. Пускай я буду все это отмывать. Но я хотел доказать Ивановичу… А не знаю, что я хотел ему доказать! Желание нагадить из-за вредности было сильнее меня. Поэтому я сделал то, что сделал.

Когда дверь распахнулась, и Степан Иванович вошёл в кабинет — все замолчали. Тишина давила на перепонки. Мне стало страшно. И я уже успел пожалеть о содеянном, но было поздно.

— Кто это сделал?! — грозный голос прошиб меня насквозь. Никто не издал ни звука, — я ещё раз повторяю. Кто это сделал?!

Иванович брезгливо отпихнул скорлупу носком ботинка. Он подошёл к столу, замечая коробку с моим сюрпризом. У меня перехватило дыхание. Захотелось подскочить, схватить эту коробку и убежать.

— Что это?! — учитель уставился на класс. Его старое лицо исказила злобная гримаса. Он тяжело дышал, — что за дети пошли! Выродки! Никакого уважения к старшим! Никакого уважения к школе!

Степан Иванович закашлялся, пытаясь ослабить туго затянутый галстук. Он был на пределе. Мне казалось, что он сейчас взорвется от злости. На секунду мне стало стыдно. Не нужно было так издеваться над пожилым человеком.

— Я… Я… — я встал из-за парты, делая шаг, — не открывайте коробку. Я просто это уберу.

— Сядь на место!

— Но… — попытался возразить я.

— Я кому сказал!

Степан Иванович взял её в руки и потряс. Я молился, чтобы он поставил эту коробку на место. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Но учитель решил открыть крышку.

— Господи помилуй, — Иванович схватился за сердце. Он отшатнулся назад и врезался спиной в доску. Раздался грохот. Он упал на пол, тяжело хватая ртом воздух. Класс наполнился девичьим визгом.

— Позовите школьную медсестру, — закричала одноклассница, — быстрее.

— Ему нужно помочь!

— Давайте поднимем его.

— Не нужно. Мы можем сделать хуже.

Я замер на месте и не мог двигаться. Казалось, что конечности окоченели. Неужели это из-за меня? Я же не хотел ничего такого. Голоса одноклассников смешивались в неразличимый шум. Все бегали и суетились. А я не мог поверить, что это происходит на самом деле.

— Леша! Леша! — я пришел в себя, когда Света дернула меня за руку, — что ты сделал?! Что в коробке?!

— Там… — я сглотнул, пытаясь взять себя в руки, — там дохлая крыса.

***</p>

Время потеряло для меня смысл. Уроки давно закончились. Но я все ещё был в школе. Здание гудело. Учителя и завучи бегали из кабинета в кабинет. Все перешептывались и обсуждали случившееся. Приехали врачи. А если милиция?.. Я понял, что дело плохо. Но, кажется, я ещё до конца не осознавал, что натворил. Учеников отпустили по домам. А я сидел в кабинете у директора и ждал, когда приедут родители.

— У тебя большие проблемы, молодой человек, — сказала директриса, входя в кабинет. Лариса Николаевна сложила руки на груди и вздохнула, — боюсь, тебе уже никто не поможет.

— Я не хотел, — прошептал я, опуская глаза, — надеюсь, со Степаном Ивановичем все будет хорошо.

— Обсудим это в присутствии твоих родителей.

Я кивнул, уткнувшись взглядом в стену. Оставалось только ждать. Когда приехали отец и мама, началось самое ужасное. Я ощущал себя, как на допросе. Мне задавали сотню вопросов. Мне ничего не оставалось, кроме как говорить правду. Я рассказал все от начала до конца. Как Степан Иванович избил меня указкой, как я прогуливал его уроки, как подложил ему дохлую крысу. Я говорил, говорил, а вопросы не заканчивались. После мне пришлось пересказать то же самое мужчине в милицейской форме. Он внимательно слушал и что-то записывал. Я не понимал, почему здесь милиция. Почему они меня допрашивают. Да, я был виноват. Но это был глупый розыгрыш, а не преступление против Родины.

— Все будет хорошо, сыночек, — шептала мама, — не бойся, — она стояла рядом со мной и гладила по плечу. Но меня это не утешало. Я лишь сильнее убеждался, что произошло что-то серьезное.

Когда я в очередной раз рассказал всю историю, меня попросили выйти и подождать за дверью. Мол, Алексей, сейчас будет разговор для взрослых. Я послушно вышел из кабинета. Мысли плыли. Нужно было подслушать, о чем говорят родители с Ларисой Николаевной и милиционером. Но голоса смешивались в кашу. Я различал только спокойный тон отца и возмущение директрисы.

«Мне конец» — в очередной раз подумал я. Сейчас я не мог представить, как разрешится эта ситуация. Но я был уверен, что так просто мне это с рук не сойдёт. Родители не выходили из кабинета около часа. К этому времени моё волнение достигло пика. Я не знал, что думать и как себя вести. Когда я уже довел себя до сумасшествия, дверь открылась, и вышел отец. Клянусь, я никогда не видел его в таком состоянии. Он был бледным, губы поджаты, а на лице застыло недовольство.

— Дома мы с тобой поговорим, — отчеканил он, — на выход. Живо.

— Пап?

— Алексей, я сказал на выход.

— Лёш, послушай папу, — мама появилась рядом, сжимая мою руку, — ничего не бойся. Мы с папой со всем разберемся.

— Разберемся. А как же!

Когда отец замахнулся и отвесил мне такой подзатыльник, что мать ахнула, больно не было. Скорее, унизительно и неприятно. В голове проносилась тысяча вопросов, хотелось задать все и сразу. Но я решился только на один:

— Что со Степаном Ивановичем?

Отец молчал. Это пугало. Кажется, у меня начали дрожать руки и трястись коленки. Я был готов к тому, что учитель в больнице. Что когда он поправится, то мне придется очень долго извиняться. А ещё до самого выпускного мыть доску, кабинет и всю школу. Наказания было не избежать. Но одна фраза изменила всё. Разделила мою жизнь на «до» и «после».

— Степан Иванович умер. Вот что с ним.

***</p>

Меня исключили из школы. Без разбирательств и без педсовета. Родителям прошлось забрать документы. Это было одним из условий директрисы. Отец сделал все, чтобы эту историю замяли и не предали огласке. Но даже ему не хватило связей, чтобы я продолжил учиться в этой школе. Мама сказала, что мне повезло. Потому что меня собирались поставить на учет в детскую комнату милиции. Уж не знаю, к чему бы это привело. Но я понимал, что ни к чему хорошему. Я пытался поговорить с отцом. Хотел расспросить его о случившимся подробнее, но он игнорировал мои вопросы.

— Ты уже сделал все, что мог. Теперь дай взрослым решить твои проблемы.

— Прости, пап. Может, я могу как-то помочь?

— Я все сделаю сам. Не лезь в это, — отец был на взводе. Каждый раз, когда я пытался что-то узнать, он злился и говорил, чтобы я не лез во взрослые дела.

Уже несколько недель я сидел дома. Мне запретили выходить на улицу. Я даже не думал, что могу скучать по школе. Там было нудно и не очень интересно, но лучше там, чем дома. Заняться было нечем, поэтому я постоянно прокручивал в голове недавние события. Я довольно часто думал о Степане Ивановиче. Мне было жаль, что он умер. Клянусь, я не хотел, чтобы так получилось. Но его смерть не делала его хорошим человеком. Он издевался над целой школой, бил детей. У меня до сих пор остались шрамы на спине от его ударов. Тем более, мама сказала, что он умер от сердечного приступа. Я же не виноват, что его сердце решило остановиться? Я был не виноват! Точно невиновен. Но как бы я ни пытался себя убедить, иногда моя совесть давала о себе знать. Оставалось надеяться, что в новой школе все будет гладко. Но с этим тоже были проблемы. Мама сказала, что меня не хотят брать ни в одну школу. Слухи расползались быстро. Мои документы не принимали.

— Не переживай, сынок. Твой отец все решит, — мама гладила меня по голове и улыбалась. Что бы я ни делал, она никогда не выходила из себя и сохраняла спокойствие. Они с отцом были полные противоположности. Мама — творческая ранимая душа. Она жила вдохновением и играла на скрипке. А отец — человек-наука. Строгий, последовательный и бескомпромиссный. Работа главврачом наложила отпечаток на его характер. Он привык решать проблемы быстро и молча. Конечно, я был ему благодарен.

Но не в этот раз…

За семейным ужином отец решил начать разговор:

— Алексей, — папа внимательно посмотрел на меня, — у меня хорошие новости. Я нашел тебе школу.

— Да? — обрадовался я, — когда я смогу начать учиться?

Мне ведь нужно было общение. Сидеть в четырех стенах — невозможно. От скуки я штудировал учебники. Наверное, за эти недели я выучил больше, чем за учебный год.

— Подожди, Лёш. Дослушай отца, — мама погладила меня по плечу. А я сразу же насторожился. Что-то тут не так.

— Думаю, уже на следующей неделе. И предупреждаю тебя. Без выходок! — отец пригрозил мне пальцем, — больше я не собираюсь решать твои проблемы.

— Обещаю, — кивнул я.

— Эта школа находится в деревне.

— Что?! — я не поверил своим ушам, — что значит «школа находится в деревне»?!

— Эта школа находится в деревне, — отец повторил строгим голосом, — ты окончишь школу там. Будешь жить со своей бабушкой Тоней.

— Что?! — ещё раз возмутился я, — я не поеду ни в какую деревню! Ты должен был найти мне школу в Москве!

— Во-первых, следи за тоном. Во-вторых, ты поедешь. Я тебя не спрашиваю. В-третьих, я тебе ничего не должен.

— Я не буду жить в деревне! — меня захлестнула обида и злость. Неужели меня хотели сослать в деревню, как какую-то ненужную зверюшку? — почему я должен уезжать из дома? Почему?! Я не хочу жить с бабушкой, я в жизни ее от силы пару раз видел!

— Разговор закончен.

— Но, папа!

— Лёша, мы хотим как лучше, — мама слабо улыбнулась, — тебе нужно там закончить девятый класс. Всего лишь три месяца и ты вернёшься в Москву.

— Ты сам виноват, что так получилось. И это не обсуждается.

— Почему ты все решаешь за меня?! — я прожигал отца недовольным взглядом, — сначала ты решил, что я буду врачом, как ты. Потом ты решил, что я буду учиться у черта на куличках! Почему ты все решаешь за меня?! Я не поеду!

— Закрой рот! — рявкнул отец, — я это делаю только для тебя. Послезавтра ты едешь в деревню, и если я ещё хоть раз услышу, что ты ноешь и не хочешь ехать… Так и знай. Будешь сам разбираться со всеми своими проблемами.

— Но…

— Я все сказал. Мы поговорим с тобой, когда ты успокоишься. А сейчас иди в свою комнату. Нам с мамой нужно многое обсудить.

Я демонстративно встал из-за стола, отодвигая тарелку:

— Спасибо. Я наелся, — но родители пропустили мимо ушей мою дерзость. Мне оставалось только уйти к себе.

Я тонул в обиде. Моя жизнь стремительно менялась. И самое ужасное, что я ничего не мог сделать. Спорить с отцом было бесполезно. И если он решил, что я поеду в деревню, то я поеду. Так и случилось. Уже вечером я начал собирать чемоданы. Мне предстояла длинная дорога и впереди была новая жизнь. Три месяца в деревне. Что может быть хуже?