Глава 1 (2/2)

***</p>

В деревне же его нелюдимость только укрепилась. Если в большом городе за четыре года учебы Женя не нашел себе друзей, то про деревню и говорить было нечего. Парни-ровесники ему были не интересны — все они занимались физическим трудом, и разговаривать с ними было не о чем. Вечерами — пили водку и ходили на танцы. Иногда звали с собой Женю. Но после пары отказов перестали.

«Дурной он какой-то», — говорили про него, но все же, без злобы, а с какой-то жалостью, и даже, порой, сочувствием.

Что касается девушек, то в основном круг общения Жени на работе состоял из них. Иные учительницы первое время так и крутились возле Жени — то попросят картину в кабинете прибить, то парты передвинуть, то стопку тетрадей отнести до дому. Никому Женя не отказывал, всем помогал, но с каждой был так учтиво вежлив до холодности, что даже самые смелые и бойкие девицы бросали свои попытки овладеть сердцем непреступного учителя литературы.

— Наверное, у него там, в Ленинграде, невеста есть, — любили говорить про Женю, — которая от него сбежала к другому, вот он и мается.

— Ой. Полно вам ерунду болтать, Людмила Ивановна, — говорили другие девушки, — Вы его просто напугали своими приставаниями, вот он теперь и нас сторонится.

— Ничего я его не пугала! Просто на танцы позвала пару раз, — обиженно говорила учительница математики, рыжая и полненькая девушка лет двадцати пяти.

— Ага, пару раз! — фыркали другие, — семь! И только на прошлой неделе.

— Он все равно не пошел…

Девушки грустно вздыхали в учительской, но когда на пороге появлялся Евгений, чтобы взять журнал, то сразу становились веселыми и радостными. Все, кроме одной. Любовь Матвеевна, самая молодая и несимпатичная учительница биологии, никогда в этих обсуждениях не участвовала. Только опускала глаза, когда коллеги начинали обсуждать молодого учителя.

— Ой, Любочка, ты гляди, так век просидишь одна, пока другие парней себе разбирают, — говорила завуч школы, Ольга Алексеевна, — ну правда же.

— Мне пока не надо, — отвечала она и склоняла голову к тетрадям.

Но, на удивление, именно с Любовь Матвеевной и свел близкое знакомство Евгений.

Ну, близкое — это было бы громко сказано. Кабинеты их располагались по соседству и каждое утро Женя и Люба кивали друг другу, желали доброго утра и обменивались происшествиями. Люба была самой молодой в коллективе — ей только-только исполнилось двадцать лет, была она тихой, скромной и совсем не красивой. Глаза вот только и были красивыми на бледном худом лице. Сама — невысокая, худенькая, что ребенок, с длинной бесцветной косой и тонкими губами, она проигрывала на фоне своих ровесниц. Но Женю, кажется, это ничуть не смущало. Он пару раз даже провожал Любочку домой — на зависть остальным.

— Вы посмотрите только, из всех баб самую невзрачную выбрал, — говорили другие учительницы, выглядывая в окна своих кабинетов, — правильно мужики про него говорят: чудной он, чудной и есть.

Но как бы ни хотели они верить в то, что Евгений Александрович чудной, сердцу своему приказать не могли и продолжали вздыхать и томно строить глазки, стоило ему только появиться в учительской.

А с Любочкой у него было много общего. Они обсуждали литературу, живопись. Оба они были классными руководителями девятых классов и частенько рассказывали друг другу про своих учеников. У Любочки (все ее так и звали, даже коллеги и директор, такой она была смирной и кроткой), класс был под стать ей — почти все девчонки, спокойные и вежливые. А вот Евгению повезло меньше — пятнадцать человек, шутка ли! И почти все парни, рослые, взрослые, которые едва за парту уже помещались.

— Вас они, пожалуй, что и слушаются, — говорила Любочка Жене, когда они шли из школы, — а у меня даже девчонки иногда хамят…

— Так вы построже с ними будьте, — говорил Женя с улыбкой.

— Да как тут будешь… Дети все же, — Любочка опускала глаза, боясь лишний раз взглянуть на Евгения. Сердце ее было покорено им с самой первой встречи.

Потому что Женю любили все, даже ученики. Было что-то в его манере, в его голосе, взгляде такое, что даже самых отъявленных хулиганов заставляло слушаться. Пятнадцатилетние мальчишки, хотевшие гонять мяч или бегать по полю, внимательно слушали его истории на уроках литературы, ну а девчонки так и вовсе соревновались в том, кто станет любимой ученицей Евгения Александровича. Часто ссорились, кто сядет за первую парту прямо перед учительским столом, распускали волосы и хихикали.

Евгений не обращал на это ровно никакого внимания. Оценки ставил по заслугам, объяснял понятно и интересно, отвечал на вопросы, разрешал исправлять оценки. Поэтому когда в один из таких дней Евгения вызвал к себе в кабинет директор, он не удивился. Его часто вызывали, чтобы похвалить за успехи в работе и образцово-показательный класс — в его 9 «Б» даже хулиганы были какие-то… Образцовые.

Женя постучал, вошел в кабинет директора. Мартовское солнце светило через большие окна, высвечивая календарь на стене за спиной директора.

— Добрый день.

— А, Евгений, заходи, заходи, родной, — заговорил директор, привставая из-за стола, и рыская в ворохе бумаг. Был он мужчина лет пятидесяти, лысоватый, полноватый, с густыми русыми усами, и школой этой руководил последние пятнадцать лет. Был он строгим, но справедливым, и Жене это очень нравилось, — одну секунду, сейчас…

— Вам помочь?

— Нет, нет, все, нашел. — Михаил Васильевич отдышался, сел за стол, сложил пухлые руки перед собой, — итак, Евгений, буду краток. Новость есть для тебя.

— Какая?

— Со следующей недели у тебя будет новый ученик.

— Вот как? — Женя удивился. Его класс и так был переполнен — пришлось ему самому с помощью учителя физкультуры, глуповатого, но не злого Романа Викторовича, смастерить еще одну парту, — но мне и так уже…

— Подожди. Это приказ. Тут, знаешь ли, дело непростое, — Михаил Васильевич налил себе воды в стакан, — парень из Москвы.

— И что он тут забыл?

— Случилась там оказия какая-то, выгнали с позором из Московской школы, да с таким, что никуда больше брать не захотели, вот так, — директор постучал пальцами по папке, — тут его личное дело. Отец — главный врач в московской больнице, и то проблему решить не смог… А тут, у нас, его бабка живет, Антонина Павловна, которая магазин швейный держит, знаешь ее? — Женя кивнул, — так вот внук ее. Сослали сюда доучиваться. Не взыщи, в Любашин класс его не пущу, парень — сорви голова.

— А мне что с ним делать? — спросил Женя, представляя, как его идеальная дисциплина в классе начнет рушиться. Выгнали из гимназии? Это что же надо было сделать?

— Не спрашивай, что там случилось, дело секретное. Сказали только, что выгнали с позором, дело даже до милиции дошло, — быстро сказал Михаил Васильевич, и Женя изменился в лице, — но ты не пугайся. Ты парень строгий, себя поставить можешь.

— Ну, с преступниками я еще не работал… — протянул Женя, представляя себе рослого пятнадцатилетку, громилу и разбойника, — как бы потом проблем не было с ним.

— Я помогать буду. Всей школой приглядывать за ним будем, с бабкой его тоже переговорим. Ну, вот тебе его личное дело, ознакомься, — директор протянул Жене толстую папку, — в понедельник ожидай. Чуть что будет — сразу ко мне в кабинет! — и он погрозил Евгению пальцем.

— Хорошо.

Женя взял папку, встал, оправил идеально наглаженные брюки и вышел из кабинета. Михаил Васильевич покачал головой, глядя ему в след, что-то пробормотал себе в усы, а потом снова склонился над бумагами.