О том, как Шут встретил Аврору (1/2)

октябрь 1597 - Остановитесь, взбалмошная вы девица! – кричал горбун вслед своей молодой жене, злобно потряхивая тростью и ковыляя за ней по пустому коридору поместья Сесилов. Графиня резко остановилась и повернулась, ехидно сверкая глазами. Полы ее домашнего платья, выполненного в строгих тонах, на секунду обернулись вокруг ее ног, а потом снова выровнялись. - Вы, может, не понимаете, сэр, что это было просто великолепно! О, вас там не было. - Могу себе представить, ибо я участвовал в подобном сборище. Но я не хочу, чтобы там появлялись вы! Графиня в грязном театре нижнего Лондона – уму непостижимо! - Там был граф Оксфорд, если вас это утешит, он же и пригласил меня. Ваш родственник, между прочим. - Нет, меня это не утешит. Будь это даже при дворе, ваше присутствие там меня не устроит. - При дворе, ха! Да лучше сходить в грязный театр для простолюдинов, где великолепие происходящего на сцене подчеркивается веселым гамом толпы – живой и искренней, а не лицемерной и безразличной, как при дворе, - леди Сесил в недовольстве всплеснула руками, будто это был последний ее довод. - Что, зов предков, миледи? – с усмешкой произнес сэр Роберт. Леди Анна замерла, а блеск коварства и восхищения в ее глазах угас. - Что вы имеете в виду?

- Думаю, вы и сами поняли. Не можете же вы не знать, что основательница вашего рода, 1-ая графиня Хэленд, леди Марианна, была простолюдинкой, родившейся в одном из замызганных переулков Лондона. - Не сомневайтесь, я знаю историю своей семьи лучше вас, и знаю, за что Генрих V пожаловал ей титул. И родилась она в семье честного кузнеца, который снабжал оружием и доспехами всю королевскую армию. Кстати, это было двести лет назад. - Именно на этот спектакль вы сегодня ходили, не так ли? - Верно, но там не было ничего про нее. - Странно. Эдвард не мог не знать историю о женщине, которая в битве при Азенкуре* билась наравне с мужчинами – единственная женщина в армии великого Генриха Ланкастера.

- Она была военным лекарем. - Но все же, взяла меч в руки. - Если бы вы присутствовали на сегодняшнем представлении, то поняли – почему. - Я никогда не стану присутствовать на сей дьявольской мессе, и вам, миледи, отныне запрещаю там появляться. - Вы не вправе отнять у меня… - Я – ваш муж! – сэр Роберт сопроводил гневный выкрик ударом трости об пол, и его совершенно не заботило, что на этот шум могли сбежаться слуги и стать свидетелями настоящей семейной драмы. – Я вправе запретить вам все, что угодно! Все эти пьесы, стихи, эти низменные развлечения – недостойные нашего круга забавы, и я не позволю вам втаптывать в грязь репутацию моей семьи. Графиня выслушала его триаду с внешним спокойствием, хотя внутри закипала от злости. Не таковы девушки ее рода: ни одна из них не сдавалась без боя деспотичным мужьям, вроде этого.

- Если вас волнует репутация вашей семьи – позаботьтесь о ней сами. А у меня своя репутация, и я ее поддержу, не беспокойтесь, - леди Сесил подобрала подол платья и, преисполненная гордости, поспешила прочь, потому что ей больше нечего было сказать супругу. И что-то еще от него услышать она тем более не хотела. *** Свечи в библиотеке, служившей младшему Сесилу рабочим кабинетом, горели только на письменном столе, над которым сгорбился и без того горбатый сэр Роберт. На улице было темно и тихо, но ни улыбающаяся луна за окном, ни подступавший мрак не занимали его. Обложившись листами пергамента, книгами и запасом чернил, он скреб пером по бумаге, даже не поднимая головы. Иногда прерываясь, задумчиво глядел в одну точку на основании подсвечника, и мог просидеть так минут пять, прежде чем снова принимался за письмо. В дверь библиотеки постучали, а затем она отворилась. Сесил судорожно накрыл свои записи стопкой других листов за секунду до того, как в комнату зашла леди Анна. Тихо шелестя подолом платья по ковру, она подошла к столу и присела рядом с мужем. - Уже поздно, милорд. Вы еще долго не планируете ложиться? – спросила она обыденно ласковым тоном, как будто никакой ссоры накануне не было. Ссорятся они и без того часто, так что же, ножи точить из-за этого? - Я пока позанимаюсь делами королевства, это намного важнее сна. Ложитесь без меня, миледи, - ответил Роберт, решивший поддержать перемирие. - В таком случае, когда вы закончите, я, скорее всего, буду уже спать. - Не беспокойтесь, я вас не разбужу. - Я и не из-за этого беспокоюсь. Просто хотела поговорить. Я хотела попросить прощения за сегодняшнее и объяснить, что вовсе не отказываюсь от ответственности за честь нашей семьи, - графиня положила ладонь на руку мужа, надеясь, что так скорее расположит его к себе. - Но честь женщины из рода Рейнберк тоже существует, и я не могу упрятать ее подальше. Вы же слышали о заветах леди Марианны? Все девушки нашего рода свято чтут и подчиняются им. Потому, что они и сами такие. Честь была главным для нее. Роберт про себя усмехнулся, но внешне не выдал никаких эмоций. Она так мила, когда хочет сказать: ?Не обижайся, дорогой, но я все равно буду делать то, что хочу?. Потому что именно это и завещала им 1-ая графиня Хэленд – поступать так, как они хотят, и не подчиняться мужчинам. Девушки Рейнберков - бунтарки до мозга костей, и все из-за этих заветов. - Этим правилам вы следовали, выходя за меня замуж? Иметь такого мужа: уродливого, хромого, хоть и богатого, но не дворянина – в чем честь для вас, миледи? Главный завет графини Хэленд предписывает хоть раз в жизни испытать любовь, и выйти замуж, руководствуясь именно чувствами, и никак не принуждением. Когда я пришел к лорду Эдварду просить вашей руки, он оставил последнее слово за вами, и вы согласились. Почему? Только не говорите, что полюбили меня, никогда в это не поверю! Выходит, вы попрали главный завет вашей основательницы. - Если вы неправильно его поняли, это не значит, что я его нарушила. В ее ?Книге? сказано, что девушку нашего рода нельзя заставить выйти замуж без ее собственного согласия - мы для этого слишком упрямы, - а о личных мотивах там нет ни слова. Может, я сама так рассудила, решила принести себя в жертву ради семьи? Ни для кого не секрет, что во время правления Ланкастеров Рейнберки были приближены к королевской семье – сам Генрих VI** сватался к единственной дочери леди Марианны, но графиня отказала ему, потому что девочка стремилась служить Господу и должна была вскоре отправиться в монастырь. Но с восхождением на трон Тюдоров наша семья потеряла свое влияние при дворе. А вы, Сесилы, его имеете. Так что можете не сомневаться в том, что я никоим образом не запятнала честь женщин рода Рейнберк. - Вы пытаетесь убедить меня, что приняли мое предложение из жажды власти? - Почему бы и нет?

- Потому что я знаю истинную причину, как бы вы ее не скрывали - Эдвард де Вер, - голос горбуна стал тише, будто он отдал последние силы, чтобы произнести имя Оксфорда. Но это и было бессилие – давящее и ранящее. Следующую фразу он выдавил из себя с большим трудом: - Вы влюблены в него, не так ли? Анна сделала оскорбленное лицо и гордо выпрямилась. - Ч… что? Хотите сказать, что я неверна вам? - Как женщина – разумеется, верны. Но вы не жена мне, не в полной мере. И все из-за Оксфорда. Вам всегда было интересно в его обществе, с тех самых пор, как я имел глупость познакомить вас. Все ваши помыслы обращены к нему. И, самое главное, вас очаровывает это его безбожное увлечение – поэзия. Я думаю, для этого вы и вышли за меня – чтобы быть поближе к нему и его стихам. И тут терпение графини лопнуло, и сегодня она больше не могла играть роль примерной супруги. Она вложила в свой голос всю непокорность и презрение, которое испытывала к Роберту Сесилу. - Что ж, если так? Да, его стихи великолепны, и я с благоговением внимаю каждому слову, исходящему от него. И, хоть вы – мой муж, вы не можете запретить мне слушать и восхищаться. Я и сама не позволю вам. Так как вы планируете остановить меня? Роберт смотрел ей в глаза дерзко, но так ничего и не ответил. В его голове смешались недовольство, ярость, обида, но и восхищение. Он не раз признавался себе, как очаровательна его жена в своих маленьких причудах.

Графиня победоносно поднялась со стула и вышла из комнаты, считая бессмысленным продолжать уже зашедший в тупик разговор. И, только когда дверь за ней закрылась, Сесил произнес: - Внемлите стихам, миледи? Что ж, внимайте, но только не его, - и мужчина спешно схватил перо, высвободил из-под стопки ненужных листов свои рукописи и снова уставился в них, на этот раз перечитывая и оценивая то, что получилось ранее:Там, где в ветвях летает ветер мягкий,

Где шепчутся деревья меж собой,

Там, где ручей в траве играет в прятки,Скрываясь от зверья в тени лесной,

Там, где резвятся зайцы на опушке,Где воздух на свету блестит,

Там возлежит на пуховых подушкахИ за светилом в небесах следитТа дева, что зарю дарует миру,Та, что приносит новый день,И утром звук ее волшебной лиры -Известие, что пала ночи тень,Что Гелиос на золотой своей коляскеГотов вновь по небу пройтись,Что свету, как должно быть в доброй сказке,С тьмой в битве предстоит сойтись.А, победив, дарить себя вновь людям,Пока на землю не вернется ночь,И девушка-заря на блюдеНе ускользнет за горизонтом прочь.И как-то раз, когда закат спустился

В лесной чертог, чтоб отдохнуть,

Наш Шут, плутая, заблудился,И уж хотел в лесу прильнутьК ручью бодрящему, чей быстрый бегНа поступь лани был похожий,Тут Шут увидел, как с небесЛадья спустилась осторожноПо тонкой линии последнего луча,

Пронзающего листья в кронах.И не было ведущего ладью коня,

Лишь ветер нес ее на волнах.А правила ладьей сияющая дева,

Держа поводьев золотую нить,Блистала на челе звезда рассвета,Что первая стремится утром ввысь.И волосы ее как лента вились,За ними искр серебряных поток,В глазах ночное небо отразилось,