Глава XX. Cry. (1/2)
Несмотря на прогнозы Маджи о том, что восстановление Гвин займет еще три дня, она почувствовала себя почти полностью здоровой, проснувшись следующим утром — за исключением нескольких очень болезненных мышц.
После обеда Маджа нанесла ей еще один визит и сказала, что, несмотря на прилив энергии, Гвин не следует заниматься физическими упражнениями еще два дня. Осознав, что целительница знает лучше, Гвин согласилась следовать указаниям Маджи (которые включали в себя прием трех различных тоников в день).
Как только Маджа ушла, Гвин воспользовалась возможностью переодеться в ночную рубашку и воспользовалась личной купальней. Когда она только очнулась, ее вымыли с помощью очищающих чар — все следы приключения сошли с ее кожи, — но это не изменило того факта, что жрица чувствовала себя фактически бесполезной для самой себя. Хорошая ванна должна была это изменить.
Жрица отбросила все мысли относительно их с Азриэлем отношений на задворки сознания и сосредоточилась на том, чтобы отмыть каждый дюйм своего тела. От кончиков пальцев ног до кончиков волос.
Теплая вода успокаивала ее мышцы, а аромат лаванды был приятным изменением после стерильных запахов мазей, которые использовали для промывки ее ран.
Вытеревшись самым пушистым полотенцем, которое ей когда-либо попадалось, Гвин переоделась в одну из пар мягких леггинсов и легких свитеров, которые она обнаружила в комоде в своей комнате.
Гвин знала, что у Верховной Леди есть гостевая комната для каждого из членов их внутреннего круга, сделанная специально для каждого из них. Жрица не знала точно, в чьей гостевой комнате она сейчас живет, но не возражала бы, если бы она оставалась свободной для ее пользования еще некоторое время...
Было приятно не делить ни с кем ни купальню, ни спальню. Она могла бы привыкнуть к такому уединению...
Может, мне стоит покинуть тебя, сестра?
Гвин посмеялась над язвительным замечанием Кэтрин и присела у изножья кровати, принявшись расчесывать свои спутанные мокрые волосы.
С тех пор, как Гвин проснулась, голос Кэтрин практически отсутствовал. Наверное, потому что не было ни одного момента, когда ее мысли не были бы заняты воспоминаниями о задании или построением предположений насчет нее и Поющего с Тенями.
В дверь постучали.
Гвин бросила щетку на матрас. — Не заперто!
Высокая белая дверь открылась, и Азриэль шагнул внутрь.
Под мышкой у него был зажат рулон пергамента, в руке — чернильное перо. Гвин рефлекторно встала с кровати и замерла.
Их глаза встретились.
Азриэль закрыл за собой дверь. Он не двигался. Только смотрел на нее ореховыми глазами, в которых горели эмоции, которые она не могла определить. Но она могла понять, чего он ждет и почему стоит неподвижно. Он ждал ее разрешения.
Гвин кивнула, и Азриэль, бросив пергамент и перо на пол, направился к ней через всю комнату.
В груди у нее что-то ёкнуло, и, словно безвольная кукла, она бессознательно подняла руки и потянулась к нему.
Она не знала, что заставило ее сделать это, что подтолкнуло ее к столь смелому решению, но Гвин бросилась ему на грудь.
Гвин хотела обнять его. И хотела попасть в его объятия. Объятия Азриэля.
И впервые за долгие-долгие годы Гвин растворилась в объятиях мужчины. Она поддалась этой тяге, этой болезненной потребности, которую испытывала к нему месяцами.
И Азриэль принял ее. Его сильные руки обхватили Гвин, и она прижалась щекой к его груди. Ее руки скользнули по его спине и обхватили за плечи, стараясь не касаться его крыльев.
— Слава богам, — прошептал он ей в макушку.
Это прозвучало так, словно он сделал глубокий выдох. Он задержал дыхание на целую вечность. Запах тумана и кедра наполнил ее нос, и с губ сорвался вздрагивающий, напряженный вздох.
Она чувствовала, как длинные пальцы впиваются ей в спину, и смутно ощущала ноющую боль в позвоночнике.
Но ей было все равно, ни когда он тяжело выдохнул, ни когда она почувствовала, как он зарывается лицом в ее влажные волосы.
Долгое время они молчали, успокаиваясь в крепких объятиях друг друга.
В конце концов руки Гвин переместились с его спины на грудь. Она наклонилась, чтобы увидеть его лицо. Он поднял голову от ее волос, пальцами расчесывая медленно сохнущие пряди, а его глаза изучали каждый сантиметр ее лица.
Это были глаза шпиона, изучающие любые следы повреждений. Она заметила, как он вздрогнул, когда его взгляд скользнул по мелким царапинам на ее щеках и шее, оставшихся от поспешного взлета и не слишком изящного приземления Гришама.
Руки, запутавшиеся в волосах Гвин, накрыли ее лицо, и он нежными пальцами повернул ее голову. Вихри его теней поднимались по костяшкам пальцев, и их прикосновения, похожие на перышки, касались ее висков.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, низкий баритон его голоса дрожал.
Она чуть было не сказала ”хорошо”, ”прекрасно” или даже ”замечательно”. Но реальность произошедшего, наконец, обрушилась на нее, словно кто-то вылил ей на голову ведро ледяной воды.
Она чуть не умерла. Она снова оказалась во власти жестокого мужчины-воина. И хотя она выжила, сходство с событиями в Сангравахе не осталось незамеченным. Когда она снова встретилась взглядом с Азриэлем, то увидела, что он узнал это выражение на ее лице.
Как он всегда делал.
Так, как мог только мужчина, спасший ее.
Он нежно держал ее лицо, не ослабляя хватки. Он наклонил голову, удерживая ее взгляд. — Ты можешь плакать.
И она заплакала.
Азриэль подвел ее обратно к кровати и достал из кармана платок, вложив его ей в руки.
Он сел рядом с ней, положив одну руку ей на поясницу, пока она рыдала, изредка выдыхая несколько слов, на которые он отвечал кивком.
Наконец, слезы закончились, дыхание выровнялось. Она держала платок Азриэля на коленях, перебирая его беспокойными пальцами. — Спасибо.
— Тебе не нужно благодарить меня, — сказал Азриэль, его голос был непреклонен. — Никогда.
Гвин качнула головой и сделала еще один медленный вдох. — Я просто... я отказываюсь быть беспомощной, — хрипло сказала она, в груди горел огонь, — никогда больше.
— Гвин. — Голос Азриэля звучал почти испуганно, и когда она встретила его взгляд, то увидела, что он был в равной степени озадачен и поражен. — Ты была какой угодно, только не беспомощной. — Его рука переместилась со спины, чтобы сжать ее ладонь. — Он был обречен в тот момент, как поднял на тебя руку.
Радость, уверенность, которую должно было придать ей это замечание, была стерта образом Гришама, заносящего руку назад, чтобы ударить ее. Гвин вздрогнула от этого воспоминания, вздрогнула от того, что оно так живо всплыло в памяти.
— Прости, прости, — тихо сказал Азриэль, переместив руку с ее руки на затылок, где его пальцы нежно коснулись линии роста волос. — Я не должен был этого говорить. Мне жаль.
Гвин фыркнула. — Все в порядке.
Поющий с Тенями сделал паузу, прежде чем снова заговорить. — Я лишь хотел сказать, что ты никогда не была в его власти. Вот почему ты выжила. — Сожаление в его глазах сменилось восхищением. — Это то, что ты делаешь, Гвин. Ты выживаешь. И нет никого сильнее, никого нельзя бояться больше, чем того, кто выжил. — Едва заметный намек на улыбку. — Он перешел дорогу не той женщине.
Край губ Гвин изогнулся. — Не забудь вспомнить об этом в следующий раз, когда заставишь меня делать дополнительный комплекс отжиманий.
Азриэль усмехнулся и позволил своей руке скользнуть с ее шеи вниз по спине и лечь на кровать. — Принято к сведению. — Тени скользнули по его другой руке, когда он сделал рваный жест в сторону брошенного пергамента и пера. Темные шлейфы скользнули по комнате и забрали оба предмета, положив их рядом с Азриэлем. — К сожалению, я здесь по делу.
— Верно. Тебе нужны мои показания, — вспомнила Гвин.
— Но если ты не готова или не в том состоянии, чтобы отвечать, я могу отложить свой отчет. Рисанд не будет возражать.
— Нет, я чувствую себя гораздо лучше после... после этого, — сказала Гвин, поднимая платок, теперь уже основательно намокший от ее слез. Она протянула его обратно, но он пренебрежительно махнул рукой. Вероятно, он ожидал, что она заплачет еще раз. Возможно, так оно и бывало. Азриэль бывал в подобных ситуациях гораздо чаще, чем она. — Сколько носовых платков ты потерял во время сопливых признаний?
Смех Азриэля был глубоким раскатом. — Большинство тех, кто рыдает передо мной, не заслуживает носовых платков. Ты — особый случай. — Он покрутил перо, разглаживая пергамент на коленях. — Я постараюсь быть краток. Гришам был... весьма откровенен. — За кривой улыбкой Азриэля Гвин увидела настоящую боль в его глазах.
Она нахмурилась и вспомнила обещание, которое дала себе вчера. Обещание быть рядом с Азриэлем, как он был рядом с ней. — Ты хочешь поговорить об этом? — спросила она. — Я имела в виду то, что сказала в лесу. Я здесь, если надо выслушать тебя.
Его выражение лица смягчилось. — Возможно... возможно, позже. После того, как я закончу с этим делом. Мне лучше оставаться в нейтральном состоянии, пока я составляю свой отчет.
Хотя Гвин могла понять его доводы, ей не нравилось, что он заставляет себя прятать свои эмоции, пока не закончит работу. Возможно, этого требовал долг, но это не могло пойти ему на пользу. К кому он обычно обращался со своими тяготами? К братьям? К Несте?
Морриган? Элейн?
Это не имеет значения. Сейчас не время и не место думать о прошлых любовных интересах Азриэля.
Гвин расправила плечи. — Ладно, с чего начнем?
Примерно через тридцать минут Гвин (без слез) выложила все, что смогла вспомнить из своего боя с Гришамом. Все — от вырывания волос до использования лука в качестве посоха.
Азриэль время от времени писал на пергаменте, задавая несколько коротких вопросов и требуя уточнений, прежде чем перейти к следующему вопросу. В конце Гвин с удивлением заметила, как мало он записал. Либо у Азриэля была хорошая память, либо Гришам действительно уже во всем признался.
Азриэль фыркнул, отложив перо. — В итоге ты действительно сломала кому-то нос.
— Думаю, я сломала не только нос, Поющий с Тенями...