Домой, в Париж… (1/2)
Снова волки воют на луну
В возвращенье верю, как в мечту.
Я топлю тоску свою в вине
В этой ссылке на чужой войне.
В поместье Малфоя снова праздник. Компания вышла пестрая: дворяне, люди, отсидевшие четырнадцать лет, и оборотни.
Летом Том порядком удивился с того, что произошло с оборотнями в Британии. Конечно, начиная с 1979, когда стало известно, что Гензель его сын, некоторые оборотни симпатизировали Римусу. После падения Тёмного Лорда именно эти оборотни укрылись под крылом Джарета, работая в его клубе. И когда Римусу пришлось остаться в Британии, их симпатии только усилились. Некоторые из этих оборотней даже знали первое имя Римуса и его настоящее лицо, но они присягнули на верность Гензелю и Гретель, поэтому унесут эту тайну в могилу. Они все ещё были оборотнями, но приняли философию и кредо охотников так, как будто были ими.
С Сивым и его стаей было сложнее, они видели предателей в Гензеле и этих новых охотниках. Но только потому, что те смогли устроиться в жизни, а Сивый и его компания — нет. Поэтому осенью, когда Сивый узнал, что они будут под командованием Гензеля, он захотел, так сказать, победить вожака стаи. Что ж, Том не стал вмешиваться. Да, Луна вновь обращала Римуса, да их «козыри» выросли в цене, но Римус остался охотником. Топор Лизы-Лизы все ещё в его руках, глаза горят красным, а обычные семейные чары отнимали столько, сколько и положено. Охотник сильнее оборотня и Римус показал это в саду Малфой Менор.
Когда-то именно через этот сад Том и Амелия сбежали со скандального приема. Сейчас в этом саду Том смотрел на Римуса и невольно залюбовался. Чары, которыми Римус скрывает своё лицо, напоминают Тому, как бы он мог выглядеть. Том не мог ответить на вопрос, а хотел бы он вернуть себе это лицо, но старания Римуса в этой магии вызывали в нем гордость. Сейчас Римус аристократично бледный, и оттого красный цвет глаз словно спелая вишня. Римус не стал скрывать свою раннюю седину, поэтому и черные вьющиеся волосы с сединой. Хотя на волчью сущность чары не распространяются, его заостренные уши серые, а не черные, как у Лизы-Лизы. Рукава белой рубахи закатаны, на ней есть пара капель крови Сивого. Римус спокойный, ловкий и проворный. Ужасающее сочетание, конечно. Наблюдать за его движениями и тем, как он орудует топором — одно удовольствие, настолько, что Алекто Кэрроу осторожно заметила:
— Ваш сын очень красивый мужчина.
— Для родителя нет никого прекрасней его детей, — ответила ей Нарцисса.
Том благодарен Нарциссе, потому что говорить не хочет и знает, куда приведет одно замечание Алекто.
Сивый лежит на земле, Римус стоит над ним, направив на него топор. Часть оборотней победно взвыла.
— Сивый, — начал Римус, его голос звучит угрожающе, словно из чащи леса, — тебе придётся довериться мне, как и мне придётся довериться тебе. Но если ты предашь моё доверие или доверие отца, молись всем, в кого веришь, чтобы я тебя не убил.
Римус крутанул топор в руке и направился к Тому.
И вот наступил февраль. Азкабан оставил непоправимый отпечаток на лице Антонина, но сейчас он сидит в кресле рядом с Томом, откинувшись на спинку. Он выглядит умиротворенным. Пожалуй его жертва поражает Тома больше всего, ведь он знает сколько жизней Долохов спас, позволив себя сковать. Со слов Люциуса на суде Антонин молчал, и лишь после объявления приговора кивнул и сказал: «Перечисленные грехи будут со мной всегда, это тот крест, что суждено нести только мне», больше он не проронил ни слова. Другие пожиратели говорили о том, как им было тяжело и плохо в Азкабане, говорили о своих надеждах и через что они прошли. Антонин молчал, он не хотел вспоминать Азкабан. Тому кажется, что единственный человек, с которым Антонин может это обсудить, кто сможет его понять — это Сириус Блэк. Из хранилища личных вещей заключенных Азкабана Том забрал кожаную куртку Сириуса и попросил Римуса передать её хозяину.
Римус перебирает струны старой акустической гитары Лизы-Лизы. Наклейки на корпусе затерлись, но все ещё отчетливо различался герб Шармбатон.
— А спой дядюшке, — просит Антонин Римуса.
Римус кивает, Антонин улыбается, и в этот момент кажется, что в его жизни не было Азкабана. Римус бьет по струнам, его не волнует шум и разговоры вокруг. Он бьет по струнам и поёт:
Себе шепну:
«Признайтесь, граф,
В том, что ваш друг
В ту ночь был прав.
Когда вдыхая
Табачный дым
Сказал, что знал
Вас, граф, другим».
Первыми притихли оборотни, но Римус не обращает на это внимание. Просто поёт дальше:
Право, друг мой, что тут скажешь,
Правды я от вас не утаю,
Всё как-то странно…
Сердцу, друг мой, не прикажешь
Сам себя порой не узнаю,
Я не узнаю.
Теперь смолкли и пожиратели, но это потому, что некоторые оборотни завыли, поддержав строчку «Снова волки воют на луну».
Опять в шатёр
Глядит луна
Налейте, друг,
Ещё вина.
Дай Бог, удастся
В чужих краях
Нам, друг, не пасть
В лихих боях.
На лице Антонина наслаждение, а Том внимательно вслушивается в слова. Он уже давно знает, что Ришелье прятали там послания, и Римус поёт эту песню не просто так.
Моё сердце накопило
Сотни признаков, что я люблю
Девушку эту…
Всё, что между нами было,
И у бездны вспомню на краю
Я не шучу.
Том прикрыл глаза, вот и ответ. У него было время подумать над этим, особенно когда понял, что образы Амелии, Лизы-Лизы, Римуса и других близких людей помогают ему удержать себя в реальности. Что если старый профессор заблуждался в определении любви? Хотя Тому более вероятным кажется то, что у этого термина нет правил и каждый ощущает это по-своему. Том сам долгие годы думал, что не способен любить. Но что, если это не так? Он определенно любит себя. Ну и его история с Амелией, его отношение к детям — всё это говорит о…
Снова волки воют на луну
В возвращение верю, как в мечту.
Я топлю тоску свою в вине
В этой ссылке на чужой войне.
Действительно, эта война кажется Тому чужой, и он просто пытается выжать из этого как можно больше выгоды для себя.
Прорвёмся, прорвёмся, прорвёмся,
Мой друг с тобой,
Вернёмся, вернёмся, вернёмся,
В Париж домой.
Да, его дом в Париже.
Римус бьет по струнам гитары и поёт дальше. Теперь уже все в комнате слушают его. Все так погружены в песню, что Антонин чуть наклоняется к Тому и шепотом спрашивает:
— Я хочу отлучиться в Париж на пару дней.
— Смотри, что бы Аннет тебя не убила, — тихо ответил Том.
— Может ты хочешь что-то передать? Я зайду и к Ami.
— Может и хочу… Правда, отправиться ты сможешь только послезавтра.
На следующий день состоялось полноценное собрание. Тому нужно узнать, что было в том пророчестве, видно самую важную его часть Снейп не услышал. Надо понять что за чертовщина творится, когда дело касается Гарри Поттера. И есть ещё одно, Сириуса Блэка надо взять живым.
***
В дверь стучат. Февральская ночь 1996 года. Амелия подходит и смотрит в витражное стекло. Резко распахивает дверь и бросается на шею Долохова.
— Ami! — тянет Амелия. — Черт возьми, как я рада тебе!
— А я тебе, Ami, — Антонин сжимает Амелию в объятьях, даже отрывает от земли. — Но лучше войти внутрь, я как бы беглый преступник.
— Ну что, чай, кофе, вино, виски? — интересуется Амелия закрывая дверь.
— Я бы не отказался от виски, — улыбнулся Антонин и опустился на диван.
Амелия проходит к тумбочке и, идя к дивану с бутылкой виски и двумя стаканами, спрашивает:
— Что за весть шлёт мне лорд Волдемор’? — язвит, она рада Антонину, но кажется ждала кого-то другого.
— Нет никакой вести. Я пришёл по собственному почину.
— Интересно, — Амелия не ждала таких слов, она разливает виски в два бокала, а сама усаживается в кресло напротив. — И что же тебя ко мне привело?
Антонин берет бокал в руки. Медлит с ответом. Вначале пьёт. Но потом все же начинает:
— У меня было много времени, чтобы подумать обо всем. Я думал о себе, об Аннет, о тебе, о племянниках, о наших семьях и о Томе. Мне снились только кошмары, и самым частым был о ней, — Амелия вздрогнула, понимала о ком речь, но не перебила, слушала. — Я думал о том, почему ты её не вернула. Конечно, ответ для меня не секрет, она просто не согласится… Точнее не согласилась бы тогда. Что если мы сделаем ей предложение, от которого она не сможет отказаться? Да что ей… им всем.
Амелия сделала глоток, молчала, поэтому Антонин продолжил:
— Я очень много думал о Дарах Смерти, я помню как бабуленька о них рассказывала. Не эту сказку волшебников, а правду. Когда Том разрушил стены Азкабана, я уже знал, что хочу делать на свободе. Когда Босс был здесь в моей последний визит, он напомнил, что я его слуга. Я встретил тебя в Хогвартсе, живой некромант на британской земле. Я видел появление Гензеля и Гретель, я видел их магию. Я видел волшебников, стремящихся искупить грех прошлого. Я видел волшебников, которые присягали на верность семье. Горгулья мне хребет перекусит, один из сильнейших темных колдунов стал частью семьи с позволения Босса. Кстати, к этому есть вопросы…
— К чему ты ведешь, Антонин? — нервно спросила Амелия, смотря в сторону.
— Цель Ришелье в мире живых — сохранение жизни, поддержание баланса, называй как хочешь. Как бы они не старались, они не смогли нас извести. Это вполне в наших силах, все к этому ведет. Я хочу возродить Ришелье.
Антонин смолк и сделал глоток. Амелия тоже делает глоток, после чего говорит:
— Ты же понимаешь, что это невозможно. Ришелье уничтожены. Никого нельзя поднять. Наша история канула в лету, наша магия исчезла. Мы больше не нужны этому миру. Мы просто доживём свой век и уйдём на покой.
— Тогда чему тебя учит Эйка?
Амелия скривилась, а после повела рукой. Со второго этажа приплыл сверток.
— В начале, — вздохнула Амелия, — я согласилась на предложение Эйки, потому что хотела стать сильнее Тома и вернуть его домой.
— Мерлин, скажи, что получилось.
— Глупости не говори. Я отстала от него лет на тридцать. Когда Том в детстве понял, что может делать то, что другие не могут, он принялся развивать свои навыки. Когда я в пять лет увидела себя в отражении я запихнула свою сущность как можно дальше. Я не хотела всего этого и только когда он перестал приходить, поняла, что этими силами можно сохранить хотя бы мою семью. Я надеялась, что смогу вернуть его домой, но быстро поняла, что заблуждалась. Пока он сам этого не захочет, я могу его хоть тысячей цепей сковать, но толку не будет. Важно то, что это было верное решение. Потому что с 1981 года моя цель спасти душу Тома, — Амелия повела рукой на сверток.
— Что там?