Двое против всех (2/2)
Когда Том открыл глаза, диван был пуст, как и спальный мешок. Красный плащ все ещё был на рабочем кресле, а вот одежды, оставленной на диване, не было.
— Черт! — Том вылетел в коридор и прислушался.
На первом этаже раздавались крики. Том не хотел, чтобы они видели лицо Римуса, во всяком случае сейчас.
Том влетел в столовую и выдохнул. Сам лично ведь эти чары Римусу объяснял, а юноша пошёл дальше, он смог стабилизировать их. Римус сейчас очень походил на Тома Реддла в девятнадцать лет. Только глаза горели красным. И правда — оборотень практически от рождения. Только вот Римуса бил озноб. Лучше ему точно не стало.
— Так пошли за Регулусом! — прорычал Римус.
— Присядь и выдохни, — тепло просит Антонин. — Я уже отправил ему сообщение.
— Зачем тебе мой брат?! — кричит в ответ Беллатрикс.
— Да завали ты свою хлеборезку! — в сердцах просит Римус, и под твёрдой рукой Антонина опускается на стул. — Ты все ещё жива только потому, что отец меня просил никого тут не убивать пока нет доказательств. Хоть где-то в этой гнилой стране есть следствие и суд. Блять, в самом внезапном месте!
— Ах ты!.. — шипит Беллатрикс.
— Просто заткнись! — шипит на неё Римус. — Я не поверю в то, что ты к этому не причастна. Моя сестра всё для меня. Да, она непростой человек, но она всегда была доброй…
— Твоя сестра сломала мне руку, — перебил Макнейр.
— Да, знаю, — холодно отрезвел Римус. — Только ты, мразь такая, назвал мою маму французской шлюхой, а отца дураком, — Римус взглянул на Тома, который пошёл к нему, а затем перевёл взгляд обратно на Макнейра. — Рискнёшь ему это в лицо сказать?
Том опустился за стол рядом с Римусом. Макнейр замялся, уставился в пол и быстро покинул столовую, оставив в ней трёх Лестрейнджей.
— Доброго утра! — бодро выпалил Хью, влетая в столовую, но наткнувшись на недовольные лица, поджал губы и взглянул вслед удаляющемуся Макнейру. — Не доброе, ох не доброе. Антонин, у нас проблема, — Хью полетел прямо на него, — Регулуса нет дома. Ты когда с ним виделся последний раз?
— Дня четыре назад, — задумчиво начал Антонин. — Он спрашивал о Тыковке и когда она прибудет в Лондон…
— Ты эту чертовку «Тыковкой» зовёшь? — фыркнула Беллатрикс.
— Мадам Лестрейндж, — резко обратился Том, что Беллатрикс аж подпрыгнула, — имей совесть, ты говоришь о моей дочери. Кстати, именно её твой кузен Сириус хотел взять в жены.
— И вы бы позволили? — с неподдельным интересом спросила Беллатрикс.
— Она никогда и ни на что мое разрешение не спрашивала, — фыркнул Том, — думаешь эта ситуация стала бы исключением? Хотя… если бы Блэк пришёл спросить за её руку, он бы у меня задания выполнял. В конце он бы поплыл за золотым руном.
Рядом рассмеялся Римсу.
— Четыре дня, — повторил Хью, игнорируя цирк вокруг. — Я с ним виделся пять дней назад, он был мрачным, но ни о чем таком не говорил… а с Леди Лизи он не виделся?
— Чего не знаю того не знаю, — развел руками Антонин.
— Леди? — удивился Рудольфус.
Хью молча указал рукой на Тома.
— Надеюсь этот вопрос исчерпан, — съязвил Хью.
В столовую во всем своём гоблинско-королевском великолепии влетел Джарет.
— Гонцов с плохими вестями не убивают же? — тут же спросил он, перебрасывая свою трость из одной руки в другую.
— Смотря на сколько все плохо, — произнес Антонин голосом чуть выше чем обычно.
— Я от вейл, — Джарет опустился на стул рядом с Томом и повернулся к Антонину. — Не знаю, кто тут у вас крайний, но я советую ближайшие года три… а лучше всю жизнь туда не ездить, — затем обернулся к Тому. — Ты говорил с ней?
— Допустим, — уклончиво начал Том.
— Какой она была в разговоре?
— В трауре.
— А вот теперь плохие новости.
— То есть до этого были неплохие?
— Предсказуемые. А вот поводу нашей Леди… она в красном платье.
— Да.
— Тебя это не напрягает? Я к тому, что она сознательно избегала своего происхождения, а тут ветер резко подул в другую сторону.
— Она обещала, что сначала обсудит это со мной.
Джарет смотрел на Тома, как на сумасшедшего, поджал губы, покачал головой и страдальчески протянул:
— Значит за твою веру и будем держаться.
— Я просто не до конца понимаю, как она собралась это провернуть… — развел руками Том, но его перебил Антонин:
— Мерлина ради! Ее истинная форма дракон! Эти 45-ть килограмм профитролей могут превратиться в несколько тонн звериной ярости!
Повисла тишина, первым её нарушил Римус, тяжело вздохнув:
— Как быстро ты сдался, дядя.
— Дядя уже не справляется, — проворчал Антонин.
Джарет чуть наклонился к Тому и звучным шепотом начал:
— А мы ей не скажем, что он ее профитролиной назвал. Иначе несколько тонн звериной ярости обрушатся на него.
Но Том все так же продолжал смотреть на деревянную столешницу, потом, выйдя из оцепенения, обернулся к Антонину и серьезно спросил:
— То есть ты хочешь сказать, что большую часть моей жизни у меня был дракон?
— Тебя только это сейчас волнует? — поразился Джарет.
— Ну как бы да, — обернулся к нему Том. — И если честно, это первая хорошая новость за последние пару лет.
— Приезжал бы домой почаще, хороших новостей было бы больше, — фыркнул Римус.
— Я тебя сейчас стукну, — пробухтел Том.
— Детей бить непедагогично, — слабо улыбнулся Римус, — а в моем случае уже поздно.
— Это точно хорошая новость? — тихо и задумчиво поинтересовалась Беллатрикс.
— Ну подумайте, — взмахнул руками Том, — неужто никто из вас в детстве не мечтал о драконе?
Повисшая пауза затянулась.
— Ну если подумать… — начал Рудольфус.
— Руди! — с укором перебила Беллатрикс.
— Что? Разве ты сама никогда о таком не мечтала?
— Ну если подумать…
Снова тишина, в которой раздался протяжный выдох Антонина:
— Так, давайте я резюмирую: у меня тут один взбешённый племянник с хворью, которой лет триста уже точно не было, моя племянница отрезана от мира живых, моя подруга в шаге от массового убийства, у друга посвистывает фляга, но это кризис мы пока отложили, пробудив детские мечты. Что там ещё… Регулуса мы потеряли, и в Париже ждёт одна мадемуазель, которая нам за это бошки открутит. Ничего не забыл?
— Коллективное чувство стыда, — тут же продолжил Хью, — у одних за то, что сделали, у других за то, что не досмотрели, у третьих за то, что вовремя не защитили. Тут пиздец такой, что у меня слова закончились, а это о многом говорит, я поэт.
— Стихи пишешь? — поинтересовался Рабастан.
— Я так отдыхаю. Найди себе хобби, — отмахнулся Хью и снова обратился к Антонину. — Думаю, надо сосредоточиться на Регулусе.
— Надо поговорить с Сириусом Блэком, — подумав, предложил Антонин, — он может что-то знать.
— Сириус все ещё в Париже, его Жан-Пьер пытается в чувства привести, — с грустью ответил Хью.
— Хорошо, — каким-то чудом Антонин все ещё оставался в реальности. — Джарет, бери Кристиана и отвези его к вейлам, они знают, что делать. Потом дуй на квартиру Хью и узнай, может Сириус два слова связать или нет…
— Хочешь сказать, что наш ирландец с каким-то французом живет? — перебила Беллатрикс.
— Просто Руди тебе по утрам завтраки не готовит, вот ты и завидуешь, — тут же парировал Хью.
— Завалили ебла, — почти крикнул Антонин. — Джарет, задержись в Париже. Есть один сценарий, в который я не хочу верить, но если все так, то Ami сможет это подтвердить ну или опровергнуть. Теперь ты Хью, дуй домой к Регулусу и попытайся восстановить его маршрут и разузнать хоть что-то. А ты, Белла, навести-ка свою тетю и узнай что ей известно о сыне.
— А чего это ты раскомандовался, Долохов? — Беллатрикс скрестила на груди руки.
— Потому что мы мальчика потеряли! Ещё один мальчик у нас на ладан дышит, а этот мальчик… — Антонин махнул рукой в сторону Тома, — я за ним присмотрю.
Раздался грохот.
— Простите, — пробурчал Римус, на столе перед ним лежал его топор. — Мне надо кое-что сделать.
— Сдурел! — тут же прошипел Антонин. — Может позже?
— Я не вернусь домой без её топора, — сердито ответил Римус, на его правом указательном пальце появился волчий коготь и он принялся что-то ковырять на рукояти.
— К черту, — обреченно протянул Антонин. — Я с вашей семейкой спорить устал. Джарет, к барьеру.
— А чего я? — надулся Джарет.
— Вытрясай гоблинскую магию. Поддержим ребёнка, а то он ей топор лично доставит.
Римус старательно наскреб на рукояти топора «Moony»<span class="footnote" id="fn_30602291_0"></span>. Встал и пошатнулся. Его повело куда-то назад. Том тут же подорвался и помог Римусу устоять на ногах.
— Что ты хочешь сделать? — спросил Том.
Римус непонимающе взглянул на него.
— Ты же знаешь маму, она скупа на разговоры о семье.
Римус кивнул:
— Я хочу чуть отодвинуть завесу, чтобы передать Лизавете мой топор, а она отдаст свой. Гензель и Гретель живут равную жизнь, но иногда бывает так, что Гензель лишается Гретель, или же Гретель лишается Гензеля… они обмениваются топорами.
Том пождал губы, любые ритуалы в его состоянии опасны. Но спорить с Римусом сейчас бессмысленно, поэтому Том спросил:
— Как я могу тебе помочь?
— Подержи меня. И знаешь, если ты будешь петь со мной, то мой голос будет громче, — и тут же Римус добавил. — Это тебе ничем не грозит.
— Меня сейчас это мало волнует.
— Так, — начал руководить Джарет, скидывая свою шубу на спинку стула, — рекомендую отойти за наши спины к стене.
Хью тут же выполнил эту просьбу, Лестрейнджи замешкались на пару секунд, но отошли к нему.
Слухи, о том что Гринготтсы наполовину гоблины, не слухи вовсе. Пусть по фигуре Джарет все ещё походил на человека, но его черты лица изменились до неузнаваемости.
— Memento mori<span class="footnote" id="fn_30602291_1"></span>, — прошептал Антонин и в эту секунду на полу появилась печать, в её круге был Антонин, Джарет, Том и Римус.
Джарет развел руки и невесть откуда зазвучала музыка. Римус тяжело выдохнул, крепко вцепился рукой в Том, и, смотря перед собой, запел:
Кровь, погони, страсть…
Жить — любой ценою,
Я не смел упасть,
Ты была со мною.
Том так часто перелистывал маленькую красную книжку, что уже помнит все песни и истории из неё наизусть. И эту песню Том помнит. Теперь понятно о чём она. Том испытывает те же чувства, поэтому поет вместе с Римусом:
Эта западня
Гибельна, но всё же,
В смерть не верю я,
Ты не веришь тоже!
Лишь два цвета различаю я —
Чёрный и белый.
А в моих патронах — суть моя,
Больше ничто не остановит меня!
Презираю этот мир!
Миром его называть не хочу.
Ты со мною, я с тобою,
Ты всё болтаешь, а я всё молчу.
Я бросаю вызов всем
И своего я не помню лица
Мир увидит, пусть увидит,
Как мы дойдём до конца!
Джарет и Антонин молча стояли раскинув руки, поддерживают печать. Над столом начало формироваться маленькое окошко, хотя нельзя было рассмотреть, что по ту сторону. Римус и Том поют дальше:
И сбылись мечты.
В этом тёмном мире,
Только я и ты,
Мы в одной могиле.
— «Мы однажды оживём во снах!» —
Ты говорила;
— «Когда тело превратится в прах,
Боли не будет и развеется страх!»
На тебя гляжу во мгле,
Мёртвой рукой прикасаюсь к тебе,
Ты пушинка, ты на небе
Я же, как камень, и я на земле.
Если сможешь, то ответь —
Что по ту сторону сна видишь ты?
И сбылись ли, и сбылись ли
Странные эти мечты?
Римус бросил топор в небольшое окошко. Пара секунд и раздался свист. Из портала вылетел топор, кажется такой же, но Том уверен, что этот другой. Несмотря на слабость крепкой рукой Римус ловит его и бросает взгляд на рукоять. Том тоже опускает взгляд. На рукояти накорябано «Lisa-Lisa»<span class="footnote" id="fn_30602291_2"></span>. Том и Римус запели снова, и на этих строчках с ними был отчетливо слышен женский голос:
Презираю этот мир!
Миром его называть не хочу.
Ты со мною, я с тобою,
Ты всё болтаешь, а я всё молчу.
Я бросаю вызов всем
И своего я не помню лица
Мир увидит, пусть увидит,
Как мы дойдём до конца!
Музыка исчезла, маленький портал закрылся. Все вроде бы как всегда, но это не так. В этот момент Римус окончательно сдал. Том подхватил его. Хотя и Тома надо было бы подхватить, он только что слышал голос Лизы-Лизы. Если у него и есть сердце, то сейчас оно раздроблено. Но Тому надо быть сильным, особенно сейчас.
— Тебе надо передохнуть перед дорогой, — попросил Том.
— Хорошо, — Римус повис на плече Тома, вдвоем они направились к выходу.
— А еще, — шепчет Том, пока они идут по коридору, — если снять чары, станет намного легче.
— У тебя в кабинете, — шепчет Римус. — Им пока рано знать мое настоящее лицо.
Пока Том пытался отвлечь себя от тяжелых мыслей, перебирая бумаги, Римус дремал на диване. Конечно он устроит Римусу допрос, но когда тому станет лучше. В Париже разберутся, как поставить его на ноги, он вернется в Британию и там они поговорят.
Откуда у Тома такая вера в Парижский госпиталь? Грустно об этом говорить, но это слепая вера родителя в то, что есть место где его ребенка спасут. Даже если этот ребенок до своих шестнадцати лет не был твоим. Но как сказал Том, важно лишь то, что есть сейчас.