Часть 2 Глава 8 (1/2)
Лос-Анджелес…</p>
Лос-Анджелес…</p>
Эл Эй…</p>
В бокал мне терпкой горечи налей…</p>
Здесь ангелы рыдают день и ночь…</p>
Здесь некому беде моей помочь…</p>
Здесь за фасадом райским — смрад и кровь…</p>
Сюда я возвращаюсь вновь и вновь –</p>
Во снах, в воспоминаньях как в бреду</p>
Я через боль и ужасы бреду…</p>
Кружится пух июньских тополей…</p>
Будь счастлив, город ангелов, Эл Эй!..</p>
</p>
Георгий Движдая</p>
Октябрь в Питтсбурге выдался приятно-прохладным, свежим, но грядущее похолодание уже давало о себе знать легкими, почти неуловимыми признаками. Джастин смотрел на деревья с остатками красно-желтых листьев, и старался не думать о том, что еще несколько дней не увидит Брайана: тот собирался вернуться из Лос-Анджелеса еще вчера, но что-то не срослось, и теперь он сам не знал, сколько там пробудет.
Джастин скучал, несмотря на то, что был постоянно занят. Летние курсы, где приходилось буквально вгрызаться в книги, помогли, и в выпускной класс Джастин попал, заслужив одобрительную улыбку Брайана. Учиться оказалось интересно, особенно рисованию, и не очень сложно, плюсом стало и то, что, вопреки опасениям, никто о прошлом не расспрашивал. Правда, не все его решения были с восторгом приняты Брайаном, пришлось и повоевать за независимость…
— Солнышко, уже все столики заняты, а ты здесь прохлаждаешься! Хочешь, чтобы местные придурки нам все кафе разнесли, не дождавшись «розовых блюд»?!
— Иду, Деб!
Таскать подносы, улыбаться и постоянно носиться туда-сюда в надежде на хорошие чаевые несколько раз в неделю, после школы, оказалось гораздо сложнее. Первое время казалось, что ноги просто отвалятся, едва хватало сил дотащиться до джипа, а потом, в лофте, — до душа. Брайан, узнав о том, что он устраивается на работу в кафе, усмехнулся и вскользь поинтересовался:
— Ты передумал быть художником?
А потом, кажется, пропустил мимо ушей тираду о том, что Джастин не собирается просить у него деньги на обеды в школьной столовой и новые карандаши — и так было слишком много подарков. Не считая того, что живет на всем готовом…
Джастин почти гордился собой, в глубине души все-таки подозревая, что не очень-то это значимая победа — отвоевать право таскать тарелки. Еще и под руководством Дебби, которая первое время гоняла его, не стесняясь, — пока не освоил премудрости официантского дела.
В остальном же лето пролетело как-то незаметно: уроки, курсы вождения, первая самостоятельная поездка, когда Джастин вцепился в руль с таким напряжением, словно боялся, что машина вообще не тронется с места…
Вечера в «Вуди» и «Вавилоне» — пара коктейлей уже не сбивала с ног, а привлекать внимание откровенными танцами с Брайаном неожиданно понравилось. Как и осознание того, что Брайан, притягивающий все взгляды, принадлежит только ему…
Это пьянило и возбуждало. Правда, пойти в заднюю комнату Джастин так и не решился. И ни разу не спросил Брайана, когда тот отправлялся в клуб без него, ходил ли он туда.
А его друзья ничего о Брайане не говорили — иногда Джастину казалось, что по его же просьбе. Попытки расспросить ни к чему не приводили. Тед переходил на малоинтересную тему «Брайан на работе», Эммет закатывал глаза, со смехом выстанывая что-то непонятное, а Майкл вообще, судя по всему, не горел желанием с ним разговаривать. Иногда сквозь зубы цедил что-то про дружбу со школы и общие воспоминания, в которых ему, Джастину, делать нечего. Это казалось странным: вроде бы Майкл счастлив с Беном, почему же часто выглядел так, будто по ошибке напился уксуса?
Мелани и Линдси от вопросов о Брайане просто увиливали. Мел становилась мрачнее тучи и говорила, что не настолько хорошо его знает, чтобы делиться мнением, а Линдси вздыхала:
— Ты во всем должен разобраться сам. Слушай себя, а не других. Не позволяй никому вторгаться в вашу с Брайаном жизнь, старайтесь вместе сделать ее такой, какая нужна именно вам. Не бывает единых правил для всех, попробуй об этом не забывать.
Джастин не совсем понимал, что имела в виду Линдс, да и не особо задумывался об этом. И в целом был доволен жизнью — ее куски, как идеально подобранные детали мозаики, четко состыковывались друг с другом. Учеба, кафе, где урывками удавалось делать домашние задания. А если не его смена — появлялась пара часов на прогулку по Питтсбургу, пока Брайан не пришел с работы. Брайан четко дал понять, что не собирается носиться по городу, чтобы в миллионный раз обозревать знакомые улицы, и серьезно посоветовал взять в гиды Эммета.
Тот и вправду иногда сопровождал его, расспрашивая о жизни в общине, даже рассказал, как они с Майклом однажды угодили на сборище лесных фей. Правда, и сам Джастин с Эмметом мог угодить куда угодно: от магазина китайского чая до секс-шопа, откуда Джастин выбежал почти в ужасе. А потом, когда рассказал об этом Брайану, всерьез просил не убивать Эммета: так тот разбушевался, грозя немедленной покупкой билета в один конец. До Хейзелхерста… На некоторое время встречи с Эмметом прекратились, а потом возобновились снова.
И это было так же интересно, как и походы с Линдси в музеи и картинные галереи: она несколько раз приглашала с собой и интересно рассказывала о картинах и художниках, советуя, что можно почитать по той или иной теме. И такие мероприятия были гораздо увлекательнее, чем визит в оперу с Тедом: Джастин одевался под ехидное хихиканье Брайана, и причину такового понял уже в первые минуты действа. А после отговаривался занятостью, слегка жалея Теда — никто его увлечения не разделял.
— Солнышко, собирайся домой! — голос Дебби вернул Джастина, раскладывающего чистые подносы, к действительности. — Уже почти полночь, Кики приняла смену.
Войдя в лофт, Джастин с удовольствием сбросил грязные вещи и забрался в душ, почти не чувствуя усталости. Привык уже. Завтра занятия начинаются не с утра, можно будет еще и выспаться. Вот только непривычно спать без Брайана… Да и вообще, лофт в его отсутствие будто потускнел, потеряв свое очарование. Без хозяина это всего лишь набор мебели и предметов быта. И совершенно ничего не хотелось делать для себя одного. Ни покупать продукты, ни есть, ни, тем более, готовить.
Сегодня Дебби, заметив его унылую физиономию, поставила на стол тарелку с запеканкой с таким грозным видом, что возражать показалось опасным.