три дня (курокен, бокуака) (2/2)

— Почему не спишь?

Козуме едва заметно вздрагивает — я подошел слишком тихо, песок глушит шаги моих босых ног. Пусть и не холодно, но накидываю на спину Кенмы рубашку.

— Не хочется.

Пожимает плечами, сутулится, будто желает спрятаться от меня.

— А таблетки?

— Мне не нравится их принимать.

— Тебе нужно отдохнуть, Кенма. Куроо-сан очень бы расстроился…

— Но его здесь нет! — резко обрывает меня, а я как будто не удивлен. Будто каждый день слышу, как Кенма Козуме повышает голос, дает волю эмоциям. — Нет…

Кенма опускается и плюхается на песок, утыкаясь лбом в острые, ну совсем мальчишеские коленки. Сажусь рядом. Сердце неприятно сжимается, когда вижу, как хрупкую фигуру Козуме мелко потряхивает.

— Я читал, что риск самоубийства после потери любимого человека наиболее велик в первые три дня, — слишком спокойно говорит Куроо. — Нет, я знаю, что с Кенмой подобного не случится. Он — мозг. Рассудительный, не идущий на поводу у эмоций. Это я бы зачах без него, с катушек бы слетел. А Кенма… Он у меня сильный. Он вытянет. Мы оба знаем, что мне осталось недолго. Он должен быть готов. Но все равно я хочу, чтобы вы с Бокуто были рядом, когда сам я уже не смогу. Вот.

Сложенную в несколько раз, Куроо передает мне свежую автомобильную карту.

— Здесь я отметил маршрут. Я обещал Кенме летнее дорожное приключение, как в тех фильмах, что мы смотрели в школе и мечтали, что однажды, когда станем взрослыми, залезем в тачку с открытым верхом и поедем вдоль всего побережья. Думал, успею сам, но…

Куроо замолкает на несколько мгновений.

— Вытащите его из дома, даже если будет шипеть, как котенок, и упираться. Не оставляйте одного.

Мы возвращаемся в дом ближе к рассвету. Кажется, Кенма слегка смущается, но выглядит явно бодрее, хотя глаза и опухли от слез. Оба зеваем, пока Бокуто-сан видит сто первый сон, и желаем друг другу доброй ночи.

— Спасибо, Акааши, — тихо доносится до меня, когда я закрываю глаза, едва коснувшись подушки. Голос чуть с хрипотцой. Неудивительно. Стольких слов я не слышал от Кенмы, наверное, никогда. Вся та боль утраты, что скопилась внутри его хрупкого тела с момента ухода Куроо, выплеснулась наружу волной цунами.

— Просто не забывай, что мы с Бокуто всегда будем рядом и готовы выслушать.

После завтрака мы загружаемся и выезжаем обратно на трассу. Я сверяюсь с полученной от Куроо картой, хотя Бокуто-сан отмахивается и уверяет, что помнит весь маршрут наизусть (и я едва держусь, чтобы не упрекнуть его, когда тот без колебаний сворачивает не туда на первой же развилке). Кенма вновь строчит сообщение, а через пятнадцать минут тишины я замечаю, как он мирно сопит, натянув на пол-лица капюшон не по размеру большой толстовки Куроо. Бокуто-сан убавляет звук радио, а я жестом, молча, объясняю, что расскажу ему обо всем позже.