1. Осколки (1/2)
Герои не помогут таким беднякам, как ты</p>
Кровь на их руках, пыль на их ботинках Герои будут охотиться на тебя и сбивать с пути</p>
Слова, высеченные в истории, как древние руны, снова и снова рассказывают одну и ту же трагическую историю. Гегель сожалел, что не существует науки о времени наряду с наукой о пространстве, то есть с геометрией. В итоге неудачники-ученые получили науку о времени. Ей стала все та же геометрия. Экзистенциальный провал. Гарри с горем вздохнул, отгоняя странные мысли. Приоткрытыми глазами он видел мелькающую спину своей девушки. Красивое, стройное, изящное, как лань, тело. Загорелая, чуть грубая, шероховатая кожа. Хрупкие лопатки. В беленьком купальнике на ниточках. С кружевом. Он столько стремился быть с ней, что сейчас не в силах встать с шезлонга и поиграть с ней в волейбол? Ускользнула любовь долгожданная, как и безумная нелюбовь.
Рон с Гермионой вытащили их поближе к берегу. У них должен был состояться медовый месяц, на который Рон, как пчела-труженик бездыханно копил, но равнодушный ко всему Гарри им всё сорвал. (Опять). Нет, конечно, виноват он не был. Его можно понять, извинить, простить. А вот Джинни никак нельзя было отказать. Теперь они родственники. Гермиона просто не могла сказать нет. Гермиона широко улыбалась и старалась не сжимать до посинения ладони золовки.
Всё к лучшему.
Абсолютно всё: от почти нагой Джинни, улыбающейся ему так сверкающе-отчаянно, натянутой волейбольной сеткой и раскрошенным стеклом под ногами. Все ступни в порезах, но Гарри это не колыхало, по набережной бегая босым. Он никогда не видел берег, никогда не видел море, никогда не слышал чаек, никогда не собирал ракушки. А всё это оказалось лишь новым слоем земли из разбитых бутылок, тарелок, сердец. Из этого был построен и барьер между ним и Джинни. Правда, отнюдь не стеклянный.
Просто блять отличный пляж.
Всё к лучшему.
Гарри долгое время был «не в себе», но он всегда улыбался. Поттер любил солнце, потому что оно встречало его после кошмарных снов. А ещё Дин, Римус, Рон и их Гарри тоже любил. С того самого момента, когда Хагрид вытащил его из чулана, как фокусник кролика из шляпы, и сказал: «Гарри, ты волшебник», он заполнил дыру в своём сердце этими прекрасными людьми. Пока новые кинжалы не пронзили его насквозь, пока чужие люди не убили его друзей. И ведь да, спасибо, великан, отчасти, я ведь ещё не знаю, что меня будет преследовать сумасшедший каждый день моей жизни, поэтому я чертовски счастлив, как никогда не был.
Никогда не был.
Никогда не был счастлив.
Он живая легенда, а ему все сложней подбирать нарядную одежду на очередной ужин. Гарри умел завязывать галстук, но не умел делать это правильно- вверх к люстре. Он у него то висел на шее, то торчал петухом, то вообще на вечерах он его с себя срывал, что Джинни решила помочь ему и с галстуком, и с бабочкой. Гарри чувствует себя таким неуклюжим, беспомощным, подавленным. Какой это был по счёту званый ужин? Может быть обед? Всё на один вкус лицемерия. Как желанно ему хотелось наконец стать тем самым из книги Гермионы- великим, которым она так восхищалась, а на деле давно поражённым паразитами. За время своей жизни, ему все привили чувство собственной важности. Гарри Поттер- мальчик-который-выжил. Значит избранный, значит он спасёт наши задницы, значит он герой. Save our souls, Harry Potter! Спасти и выжить- его главные цели в жизни. Мысль, что умереть можно от своей руки звучит теперь просто смешно.
Гарри по-чёрному завидовал мертвым героям. Они погибли с победной улыбкой на лице, а Гарри приходится эту улыбку ещё сто раз натягивать. Погибших героев даже поминают по другому. Кладут на могилу свежие цветы, создают крылатые фразы. Но Мерлину ведь уже все равно, что его бороду упоминают все, кому не лень. Какая разница, если бороды давно нет? В ней уже успели отложить личинки черви, которые пожрали всё его всемогущество. Как мы слабы перед природой пищевой цепи. С таким успехом уже пора начать поминать бороду Дамблдора. После них, Гарри должен быть третьим? Ему нужно отрастить бороду, чтобы соответствовать?
Всё началось с ковра. Не то что бы Гарри он не нравился… но да, он бы не внушал доверия никакому бывалому человеку. Палас растянулся в их с Джинни спальной комнате, она ходила без ума от его мягкости. Гарри тоже. Он с ума сходил, как только ступал на него. Даже если у него сверхъестественная чувствительность, выплески магии, он всё равно Гарри просто не нравился. Напоминал что-то очень знакомое. Не близкое, но знакомое. Неприятное чувство.
Нескоро Джинни сдалась и рассказала ему, где она его взяла. Распродажа, ничего такого. Вопрос решён, тема закрыта, да, сладкий? Я, что, зря выбирала нам самые красивые простыни?
Через неделю Гарри не выдержал и вышел на организатора распродажи. Конечно, ему нравился расслабляющий массаж, который делала ему Джинни, но он будет очень спокоен и расслаблен только когда сожжет это сотканное чистой злобой чудовище.
Малфой мэнор.
Как гром среди ясного дня. Гарри было не до лирики, и даже не до межличностных разбирательств с Малфоями, он попросту категорично отказался видеть этот ковёр в своей спальной комнате. Точнее: в их с Джинни спальне. Распинался на эту тему, как только мог, посвятил бедную девушку в свои кошмары, которые снились ему каждую ночь, естественно от одного лишь этого несчастного ковра. Он привёл в пример Гермиону, которая не могла отказать своей золовке и только поэтому ходила по этому проклятому ковру.
Гарри был готов завестись заново- бесконечно до конечной. Потому что он ещё не рассказал, как его пытали заживо, он не рассказал, что, вероятно, именно на этот ковёр обвалилась тогда люстра, он не рассказал, что стоял на коленях перед Малфоем на этом самом ковре, уродлив и некрасив, а тот как тряпку в рот сунул, молчал. Но Джинни смотрела на него со слишком неприкрытой жалостью, и от одного этого взгляда, он успел возненавидеть себя за всё в этой жизни.
Стыд и позор. Разводить скандал из-за ковра… чего? Поттер, серьезно?
Поттер, серьезно?
Нет, он бы точно не давал ему жить. Боже. Этот чертов ковёр. Вина всему в его жизни. Воландеморт уступает первое место.
Всё Гарри сделал правильно и уже без разницы, что он наговорил лишнего, если Джинни выберет вместо него какой-то дорогущий ковёр, который она купила по дешевке, он безоговорочно уйдёт. Не нужен ему человек, которому комфорт ног важен больше, чем сам он.
Но Джинни… она же Джинни. Конечно же, она выбрала его. Просто умора думать, что она предпочтёт малфоевский ковёр вместо Гарри- своего любимого Гарри. Она гладила его по волосам, нежно целовала в виски, убаюкивая в своих объятиях. Шептала какие-то глупости и шалости, и он смущённо хохотал, сливаясь с ней в одно целое. Потому что Джинни всегда был важен внутренний мир Гарри, а ему было важно никогда больше не забывать, что человеку перед собой, он обязан чуть ли не в сотый раз в своей жизни. Уживаться с ним, любить его, успокаивать его по ночам- сложно, порой невыносимо.
Но не все ли теперь любят его?
И после этого все полетело к чертям.
Так они оказались на аттракционах, где Гарри весь вечер не отрывался от сахарной ваты. Позже он виновато чмокнул Джинни в щеку и она сморщилась от того, что теперь вся липкая и вообще, Гарри, ты ведёшь себя, как ребёнок!
Так они оказались в океанариуме, где Гарри решил слиться с морским миром, слишком впечатлился скатами, чуть не разбил стекло. Джинни кипела от ярости. Особенно, когда он сравнил ее с проплывающей мимо рыбой-каплей.
И никакие «Постой, та рыбка, которая напомнила мне тебя, уплыла! Видишь, она даже такая же быстрая, как ты!» не помогли.
Так они оказались на море в окружении семейных психологов. Никогда бы не подумал, что Рон будет один из них.
А хотелось просто моря. Каждому по-отдельности. Сидя на разных берегах, наблюдая за разными закатами. Интересно, кто по ту сторону моря? И о чем он думает наблюдая за разбивающимися волнами о берега? Гарри хотелось узнать, есть ли кто-то такой же, как он. Если знаешь, что ты не один в своей боли… ты хочешь преодолеть её, чтобы показать другим, что это вовсе не страшно. Но это страшно. Страшно окунаться в море тёмной ночью, страшно рвать лепестки на засохших от любви цветах, страшно медленно разлагаться под светом папарацци.
Джинни подбежала к нему с винтажной бутылкой в руках. На момент показалось, что она хочет замахнуться ею на Гарри, но увы и ах, она всего лишь хотела показать ему письмо о той же, сука, любви. Для полной радости она решила красноречиво ему это письмо зачесть. Если у Поттера не задёргался глаз- уже победа. Потому что все эти эпитеты про любовь, недосягаемых птицах в небесах- были пропитаны настолько фальшивой, дешевой поэзией и драмой, а ещё громкими словами о смерти.
Гарри было страшно умирать от любви. Когда ты живешь и у тебя есть мечта, маслом по хлебу намазанная Молли Уизли, когда ты осознаешь, что чужак, и что семьи у тебя никогда не было- это страх. Он слишком вязкий, слишком видимый, страх не должен быть таким, как и от любви не должны умирать- во всяком случае не так ничтожно, как он.
А, ко всему удивлению, именно так, как умирал этот несчастный, застывший голос в бутылке- якорь его корабля зашёл слишком глубоко, чтобы пытаться плыть назад. Призрак его скорбной любви растворялся в воздухе. Моряк и не пытался спастись. Он слишком любил море, в котором ему было суждено утонуть.
Театральщина, что только разыграла Джинни, подтолкнувшая его так глубоко мыслить, похожа на ложь. Гермиона генератор идей, безусловно, но это уже чересчур. О чем думал Гарри, соглашаясь на эту авантюру? А мог бы гнить в аврорате, гоняя мух и вообще хорошо жить. Мог бы притвориться, боже, Гарри просто притворись, что все хорошо.
— Это даже не карта сокровищ, Джинни, — попытался он. Усевшаяся возле него девушка цокнула и откинулась ему на грудь, видимо, эта единственная попытка за всё время вышла удачной.
— Пират писавший о любви, и которого за это выбросили за борт вместе с его бутылкой, — сочинила она, вырисовывая пальцем на его коже непонятные узоры. Поттер уткнулся ей в макушку и минуту помолчал.
— Звучит правдоподобно.
Все хорошо. Вот она— его Джинни. Любовь, которую он так долго искал. Он не скажет, что не видит в ее глазах Вселенную. Он не скажет, что не чувствует в ее руках тепла. Он не скажет, что не чувствует любви. Гарри устал от неё. От этой любви. Если любовь— действительно такая, как у них, то почему столько написано о ней стихов? Даже письмо неизвестного пирата насмехается над ними свысока. Кажется, это Гарри с Джинни застряли в бутылке, а не письмо. Прям как джины, блять.
Все хорошо.
Потому что Гарри знает, как может быть больно. Он прижимает мокрое от воды, дрожащее от холодного бриза тело к себе, давно соскучившееся по ласке и обещает ей любовь, которую она заслуживает, идеал в который она влюблена.
***</p>
Малфой находился в помещении, знаменитом самым лучшим паркетом, засунув руки в карманы плаща. Кому пришло в голову красить стены в белый цвет? Как в психушке, ради бога. В его глазах читалось объёмное ничего- рябью пробегали блики от светодиодной лампочки. Для полной картины не хватало трубки меж зубов и улыбнуться так, чтобы зубы свело от сладости. Он выбьет вашу челюсть для своей коллекции, ведь без зубов люди смотрелись милее. Всепоглощающая пустота в его взгляде, как вспышка эпидемии, распространяется так молниеносно, что люди, разговаривая с ним, теряют улыбку на лице. Вместе с зубами.
Его волосы лежали безупречно, как бархатные сугробы, навалившего на канун Рождества снега. Он больше не поправляет свою чёлку сто раз за вечер и, аллилуйя, волосы перестали жирнеть так часто. Может быть у него появилось что-то наподобие новых вредных привычек. Хотя, что могло приносить вред паразиту?
Не знаю, мог ли Драко привыкнуть к кому-то также сильно, как он привык к деньгам. Привычка ощущать себя «на коне», выше и лучше всех, теперь заставляет ощущать себя униженным и обделённым всем тем, что у других людей есть. И речь не только о деньгах, но в теории- только о них.
Впрочем, что в этом мире может быть более важно, чем человек мирового магического спектра, сидящий за этой дверью в ожидании, когда Драко к нему постучится. Поэтому он специально изучал стену долгие и муторные часы. Если можно довести человека до ручки, то почему бы этим не воспользоваться? Поттер в отпуске, никто не рискнёт беспокоить его покой. Значит, если Малфой наделает парочку дел, то с Золотым мальчиком не придётся пересекаться. От одной мысли, что он отсутствует, что он передал из своих клешней палочку Драко другому ракообразному, дышать стало легче. Он сейчас заберёт её и аппарирует в свой дом.
Дом.
Надо же, нежное создание. Его губа непроизвольно дёрнулась и все его «лицо» рухнуло в надежде на несмываемый печалью крем для лжи. Лицо исказилось в полу-отчаянии, в полу-надежде, но потеряло всякий смысл, когда он сжал губы в ниточку и постучал в дверь. Серьёзный, сосредоточенный на себе и этой двери, которая заскрипела, отворяясь, несмотря на то, что её хозяин старался возвести себя до султана в храме из песка на пляже, где отдыхает Поттер. Чтоб его!
Единожды. Он постучал один раз и, судя по всему этот… Киплинг? Он действительно взбесился из-за опоздания Малфоя на полчаса, если не больше… А, точно, Кингсли. Надо же так голову ломать, когда его имя написано выгравированными золотыми буквами прямо на двери. Позорище этот Кингсли. Поэтому и стена была в разы интересней, даже, скажем краше. Она хотя бы не светилась высокомерием. Драко, конечно, тоже снобизм не чужд, и как раз таки это раздражало, если не сильней. Пустые и несчастные стены без картин. Были бы картины Драко бы повесился за эти полчаса. Определённо какой-нибудь поттеровский импрессионизм свёл бы его в могилу.
Драко предварительно поднял голову выше и зашёл внутрь. Увиденное заставило его стеклянный взгляд наполниться непередаваемым скепсисом. Какая безвкусица: развратный овальный стол, словно спер его с какого-то голливудского казино, позорный высокий шкаф с книгами, которые никто не открывал, бамбук, прилипший к окну. Помпезность и величавость теперь ушла в одну табличку на двери: «Кингсли Бруствер», и сейчас ему со всей любезностью, порученную Гарри Поттером, будут вручать палочку в этом переселенческом селе. Застрелиться, если министр ещё и выступать тут собрался. Драко всем видом показал, что не собирается ждать и уж тем более дальше тянуть время. Духота в помещении создавала ощущение, что этот Кингсли сейчас сам растечется и прилипнет к этому столу, как несчастный бамбук.
— Я здесь за своей палочкой.
Сухо сказал Драко. Ничто на его лице не дрогнуло, ничто не говорило о том, как сильно он хочет стать тем, кем был когда-то. Он был для себя Богом, он был эгоистом и, чему это его сейчас научило- продолжать быть собой, если его «Я» не было отцовской композицией. Драко уверено думал, что он, его шкура, его ледяной взгляд, его остроты- это настоящее «Я». Если разбить эту фарфоровую скульптору она просто осыпется. В ней пустота, что ты можешь там искать?
Что ты можешь там найти?
— Не грабить же вы меня пришли, — насмешливо ответил Министр, приветливым жестом протягивая ему руку. Драко дружелюбия не оценил. — Ну-ну, Мистер Малфой. Вот ваша палочка. Целая и невредимая. Мистер Поттер передал её, желая вам всего доброго.
Она наконец-то у него. Его палочка. Его магия. Момент, когда Кингсли опустил шутку про сентиментальность данной ситуации, был опущен. Какая разница, что думает манекен с оторванной головой, если его магия снова с ним? Глаза не выдают его никогда, но он так нежно и аккуратно проводит пальцем по изысканной, тонкой палочке… и в ступоре переводит взгляд на Кингсли, который, как объевшийся сметаной кот, так и ждал этих слов.
— Почему ступефай недоступен? Остолбеней? Экспекто патронум?
— Мистер Малфой, — с нарочито серьёзным видом ответил Бруствер, — вы забываете кто вы. Вы думаете аврорат причинит угрозу себе сам? — как и не бывало поттеровской лекции. Твари сидят сверху, твари главенствуют, с апломбом ведут пустые речи, точно такие же, как эта, — Народ не должен быть в опасности.
— Я всё понял, — отрезал Малфой, подавляя в себе желание съязвить- не просто съязвить, а плюнуть в лицо, но он был воспитанным. Это неприкрытое высокомерие в лице власти было сказано ещё на той глянцевой табличке, разумеется не из чистого золота. — Поттеру вы тоже вред не причиняете? Отпуск подписали. Щедро, — пренебрежительно изрёк он.
— Это другой разговор, Мистер Малфой. Не вижу смысла вести его с вами. — Драко задело это заведомо предвзятое к нему отношение. Хватит с него игр в подачки. У него в жилах волшебная кровь, он наследник чистокровного рода и даже клеймо Пожирателя не может изменить его ДНК. Его просто проверяют на наличие нервов, на наличие духа и воли. Это-то они от Поттера уловили. Что ж.
— А Поттер знает, что его будет ждать за этот отпуск? Или героям специально держат интрижку? — Драко криво усмехнулся и стрельнул глазками в сторону вазы, которая в ту же секунду разлетелась на осколки.
Мир застыл, как заполненный битком саквояж, и медленно разрывался по линии молнии.
Драко перевёл бесстрастный взгляд на министра. Волна безумия тетки Беллы заиграла по его венам пляшущими человечками. Злополучный геном, блять, так и вырезал бы из себя, скроенным под его душу лезвием. Поражённые клетки мозга затмили его сознание и он ощетинился в оскомине. Это он что- громит министра магии? Мерлин, вы шутите, у Кингсли, что стоит кружка с Потти? Малфой потянулся за ней в беспамятстве- в глазах бесята, кадык нервно дёргался- он даже не понял, как прикоснулся к ней и как откололась ручка.
Да, это Поттер. Весь такой взрослый. Как обычно в этой своей маггловской дешёвке. Что-то в этом мире точно не меняется! Города сравняются с землей, океаны заберут под воду Англию, а Гарри Джеймс Поттер все ещё будет любить этот отвратительно темно-розовый цвет.
Кингсли проигнорировал его очередной выброс магии, но отметил для себя, что пора бы пересмотреть его дело, медицинскую карту, а диплом о наличии образования зельевара сжечь в синем племени- нахрен оно такое отличное сдалось.
Малфой рассматривает эту фанатскую кружку, как древнейший артефакт и недоумевает, что же мешало зачеркнуть имя Поттера и написать своё? Он бы так и сделал. Что, без влияния Малфоев здесь всё настолько полетело? Даже бамбук дохнёт. Очень героически. Медаль за выдержку.
Кингсли молчал, а Драко не отрываясь смотрел на Поттера. Он пытался сравнить насколько он изменился. Они давно не виделись. Сколько лет прошло? В голове всё смешалось: от разъевшегося Министра с его протянутой жирной рукой, до руки самого Драко- детской и чистой. Единственное за что он мог уцепиться в этом круговороте была чёртова кружка с Гарри Поттером. Опять. Завидная регулярность.
Драко один, но это ещё не значит, что он одинок. Он может держать всё под контролем, даже с сумасшедшей теткой по семейному древу, которое кстати её оттуда сожгло. Красивое было дерево, да с гнилыми плодами. И Драко оно тоже сожгло. За дело, впрочем.
Черви- признак натурального продукта, но продырявленное яблоко гниёт.
— Я же говорил, что вы— опасны для всех, — Кингсли, не дёрнув бровью, вывел свой не впечатлительный вердикт. Оно и понятно было.
Голова Драко раскалывается, но он ядовито усмехается и дергает плечом, отбрасывая кружку с застывшим в ней кофе на стол. Он не выглядел страшно, но страх внушал сильный. В его руках палочка и даже без непростительных он может сделать ой-как плохо. Он маг. Он, черт возьми, Малфой.
— Вы сильно порезались? — ахнул он, ладошкой прикрывая рот, — Великого и ужасного министра магии сломила разбитая ваза. Рита Скитер без ума от вашего репертуара. Может попробовать залечить? Моя карьера колдомедика начнётся с вашей расквашенной физиономии.
Но Малфой, ко всем вышесказанным словам, наоборот спрятал палочку в рукав плаща, планируя уйти, и насвистывая что-то своё, посмотрел на маленький хаос, которой учинил. В принципе, с такой целью он и переступал этот порог. Ему совсем-совсем не стыдно. Разве что чуть-чуть. Перед бамбуком, и что не смог сдержать обещание сломать лицо. Он даже не пересекся с Гарри Поттером. Только с его уменьшенной копией на кружке, и хоть это было неприятным удивлением, но опять же окупилось магией. Драко всё не мог ею насытиться. Она так прекрасна.
— Я вышлю вам чек, — Драко закатил глаза, явно давая понять, что скряжничество Бруствера выходит за порог этой каморки, — А ещё, Мистер Малфой, — Драко в раздражении сморщил нос, — Мы не блокировали вам экспекто патронум.— как в замедленной съёмке он усмехнулся, не смотря в глаза Малфоя и очень даже зря.
Кингсли схватился за сердце- панорамные окна его кабинета рассыпались вместе со штукатуркой- Драко громко хлопнул дверью, с обидой; со жгучей обидой покидая здание, совершенно забыв про возможность аппарировать. Он возненавидел этот день также сильно, как ненавидел только Поттера и, что неудивительно, день был испорчен из-за него. Киты пропели песню океана снова.
Когда киты перестанут петь, Драко Малфой услышит в ракушке их песню вновь.
Его легко задеть, чаще всего, когда уже не знаешь куда бить. У Драко все слабости такие: на виду, но попробуй догадайся. И вот, иногда догадывались. Я отвратителен. Он был себялюбцем, никогда не позволял людям использовать свои слабости против него. Но как у него это получалось, если даже Воландеморт не смог? Дело в том, что он сам их не знал. Он тоже с неприкрытым любопытством изучал свои слабости, но когда догадывался- кидался с головой в пропасть.
Драко Малфой не должен скулить. Он не должен плакать. Драко Малфой должен…
Он говорит сам с собой от третьего лица, как тупой домовик. Насколько же жалко. Он круто завернул между каких-то улиц и понял, что вообще никому ничего не должен. Ведь он Драко Малфой и магия снова с ним. У него нет дома, но у него есть… ну сердце? Его ведь можно продать и получить за это любимые деньги. Или оно тоже гниет на пару с его мозгом? Сердцем он мог бы похвастаться, ведь Амбридж цепляла на него какой-то значок. А ещё оно обильно обливается кровью каждый раз, когда он вспоминает о том, что потерял: дом, семью, и множество другого, что осталось в сердце.
Осталось в сердце гнить.
Он вытащил палочку и бессознательно провёл ею по левой руке. Блаженно, с больной бледностью на лице, прикрыл глаза и на память обвел метку, которая горела от прикосновения магии Драко к ней. Он чувствует эту тварь- она отбирает у его палочки магию, отравляет кровь, хотя она настолько грязна, что колдомедики могли бы изобрести новую группу. Змеиный яд в таких количествах не может излечить- только убить, но убивает так медленно, что ясно, кого в нем заложена магия- Тёмного лорда. Он отголосками чувствует свою угасающую магию на кончике палочки, а потом уже чужую на груди, даже на кончиках пальцев и он застывает, а правая рука с дрожью скашивается вниз.
Он слишком сломан. Это— он ткнул палочку в ладонь— уже не починить. Магия никогда не покидала его, а это не может не радовать. Драко грустно улыбнулся. Этот могучий, сильный волшебник, прячущий мокрые глаза за углом, так и не заметил, как за ним следила парочка глаз.
***</p>
Когда стало смеркаться, никто не проявил ответного желания полюбоваться волнами вместе с Гарри. В темноте горизонт между водой и берегом был неразличим. Интересно, что чувствует выброшенная на сушу рыба? Жажду и агонию. Гарри тоже. Не смертельную, но… что-то между. Хочется и пить, и захлебнуться.
Джинни постояла с ним минуточек пять, пальцами ног играясь в мокром песке, а потом убежала в хижину, боясь промокнуть снова: начался прилив. Никогда она не была такой рассудительной в этом плане- она чемпионка по квиддичу, что скрывать. Возможно, Джинни просто не хочет оставаться с ним наедине. С такой аурой мало кто согласится стоять с ним близко.
Какой есть.
Гермиона строго сказала: Опасно, холодно, темно. Что из этого действительно «нехорошо»? Гарри не видел ничего плохого. Море слышало его, а ему этого было достаточно. Ему не хватало морского воздуха, он хотел как летучая рыба: нырять и выпрыгивать, нырять и выпрыгивать.
Щенки скулили неподалёку. Гарри судорожно обернулся на их вой. Никого не было. Что если сейчас он повернётся обратно к воде, и окажется так, что он в болоте? Тогда все явилось ему вещим сном. Ведь «болото» это как-раз те дни, когда он в нем увяз. А потом оно его вытолкнуло. Неужели спасло?
Ооо, этот сон был бы настоящим кошмаром. Весь день лежать на шезлонге, пытаться любить Джинни, царапаться о стекляшки в песке. Когда он в холодном поту проснётся на шестом курсе, то будет корить себя, что отвлёкся и дёрнется за картой…
Бессмыслица сочинять сказки в которых ты несчастен, когда счастлив. Некрасиво это по отношению ко всем. Если бы что-то такое приснилось ему на шестом курсе, кровь прилила бы к ушам и он ещё долго бы использовал этот сон для создания патронуса. А если не скрывать интимных подробностей…может и о Малфое позабыл бы. Да, все именно так. Нечего врать самому себе. Сейчас он уже не избранный и не потерянный подросток.
А кем он стал?
Маленький Гарри больше не существовал. У маленького Поттера даже не было мыслей о будущем! Да и о таком будущем он не догадывался. И, что удивительно, и не мечтал. Мечтал только встретится с родителями и, наверно, убить Воландеморта. Если первая мечта была искренняя, то вторую ему… ему просто нужно было его убить. Дать маленькому мальчику меч Годрика Гриффиндора, классная идея, да?
Важна лишь степень искренности с которой он относился ко всему. К Дамблдору, в особенности. Что он в нем нашёл? Неужели родительскую фигуру? Старый дед с привычкой переворачивать все с ног на голову, любящий помпезные речи перед тем, как сожрать омлет. А может и не зря Драко ненавидел его с первого курса?
Сейчас Гарри нехотя, но его понимает. Хотя, ненависть Драко к директору навязал его отец. А вот ненависть к нему самому… она у него в печенках сидела, чуть ли не от всего сердца шла. Как же взаимно.
Что насчёт Дамблдора… у Гарри неприятный осадок от участия директора в его жизни. Вроде бы он заботился о нем, как о сироте-мальчишке, но, как, черт возьми, можно было все это время готовить его ко смерти? Вот Малфоя никто не готовил к тому, что Тот-кого-нельзя-называть будет захаживать к ним в гости. И что самое ужасное: без гостинцев. Будто Драко знал, что такое быть Пожирателем, внезапно осенило Поттера.
Ведь Драко так слепо доверял Люциусу, потому что любил его, как отца, доверял ему, как отцу. А что Гарри? Гарри обманул шарлатан-старик, который ему жизнь своими ошибками сломал.
У Драко хотя бы было детство. А его жизнь? Посмотрите на его жизнь. Она продолжает разваливаться, как если бы он жил в чулане. Посмешище. Узнал бы это Драко нашёл бы за что прицепиться. Кажется у Поттера просто никогда не будет жизни, которая полностью удовлетворит Малфоя. Тот найдёт изъян в любом совершенном Ежедневном пророке, хотя бы потому что он знал, что Поттер этот фотоаппарат ещё со времён Колина недолюбливал. А сейчас он улыбается в прожектора широко и ярко, как второе солнце.
Дурное влияние взрослых. Два мальчика. Маленьких-маленьких. Первый лохматый, с большими глазами, второй с крутой прической и с такими же глазками. Большими-большими. Такими же круглыми, как у него самого. Протянутая рука, смех, прозвучавший не вовремя.
И чья-то сломанная мечта. Чья же? Топот первокурсников, восхищённые вздохи, преподавательские тона и чей-то прожигающий взгляд в спину. Чей же?
В Хогвартсе всегда все на пике эмоций. Невозможно было сдерживаться. Ему пятнадцать, с любой девчонкой (кроме Гермионы) были неловкие проблемы, с профессорами либо напрочь непрофессиональная дружба, либо глубокая, почти коренная вражда. «Со всеми грифами брататься, слизеринцев не воспринимать», но все равно срываться на очередную хохотушку Малфоя— эти воспоминания хлынули на него, как сломавший ограждение поток реки.
Всё это помнилось ему очень ярко, когда простые, летние дни стали напрочь бесцветными. Не зря же говорят, от солнца выцветают волосы. Воспоминания тоже. Скоро они покроются серой пеленой старой памяти. Зачем-то вспомнил Драко с его мерзким отцом. Если это прекрасное море будет ассоциироваться не только с Джинни, но и с Малфоями и их тупыми мягкими коврами, то можно идти топиться. Достойная кончина. Как жаль, что «Бедная Лиза» вышла из-под пера Карамзина, а не Уильяма- тогда бы герой Британии сыграл бы ее судьбу в самых шекспировских традициях.
Собаки выли, а он не мог найти их. Не мог спасти от вонзённых клыков тьмы в их хвосты. Себя спасти он тоже не мог, потому что не знал от чего бежать. Ему некуда бежать. Когда ты бежишь, ты куда-то приходишь. Гарри хотел в это «куда-то» с тем же рвением мальчика-подростка, которому не хватало качель у дома Дурсли на летних каникулах.
Если разбить свою душу на куски, что от него останется? Думать об этом, после того, как убил экспериментатора сей «техники» очень смешно. Потому что Гарри прекрасно знал, что если разбить свою душу, то от неё просто ничего не останется. Бессмысленно идти по стопам зла, которое искоренил. Это так дёшево и глупо, что нет сил даже закатить глаза, как это делал Малфой.
С ума сойти.
Гарри кто-то дернул за руку, жестоко вырвав из мыслей, но к счастью- нечего лишний раз думать о прошлом. О Малфое тем более, к чему он ему сдался, когда сам делает что-то… воистину малфоевское. Яды выводит, топит в формалине своих врагов, ненавидит людей за форму их лица.
Это была Гермиона, и Гарри самозабвенно ушёл по колено в море, больше ни о чем не беспокоясь. Если рядом Гермиона- она поймёт. Он рассеянно смотрит перед собой и покачивается: волны, волны, волны.
Я хочу обнять их.
Гарри Поттер теперь и без очков все видит через призму грязного английского стекла. Земля по которой он ходит была тоже из битых ваз, неопознанных осколков, девичьих мечт. Ещё скажи, что твоё сердце разбито, Гарри. Ты же так любил драматизировать. Хотя нет- любил драматизировать кое-кто другой.
Гарри очень скучал по времени, когда осознал свою первую влюблённость в Чжоу Чанг и когда Драко Малфой был для него единственный враг. Но вскоре, он встретился лицом с бледным конем, который дышал ему в спину все годы жизни. Его ебаный второй крестный? Неприятно познакомиться, Воландеморт.
Гермиона не понимала его полностью и смотрела с непривычной отдаленностью.
Но она всегда будет на его стороне. Где бы они не находились, кем бы они друг другу не приходились-друзьями или родственниками- она всегда будет плечом к плечу с ним. Даже сейчас, в этом зазывающем ветром пространстве, войдя по колено в холодную воду, она обняла его, как обнимала только самых близких. Крепко, по-родному и очень тепло. Гарри в наслаждении прикрыл веки.
Обнимать Гермиону приятно. Её сердце всегда громко стучит за тебя, а руки сжимают так крепко, словно это последнее, что она может для тебя сделать. Кудряшки мило прикасались к его щекам.
Он обнял волну, но никогда не сможет обнять целое море.
Спасибо, Гермиона- хотелось сказать ему- она всегда помогала ему дышать. Что говорить о Джинни? Её искусственное дыхание выходило за рамки любого приличия.
Морской воздух щекотал ноздри. Как же глупо.
По дороге к хижине, Гермиона ругалась себе под нос на босого Гарри, а он заткнулся где-то посреди дороги, уловив запах жаренной курочки. Ммм… Прелесть! Что-что, а курицу в духовке домовики готовили отменную, передавая рецепт медальонов в мёде из поколения в поколение. Может они поджаривали её на пламени дракона, кто знает. Там уже, конечно, не его дело, даже если интересно.
Гарри встретил прямоугольный стол, вытянутый в коридоре чёрной клавишей пианино. Спасибо, что без дорожки из лепестков роз, чтобы хотя бы это не напоминало похороны… Один вид стола напоминал фамильный гроб каких-нибудь… Блэков.
Интересно, а в чем были похоронены его родители? Кто организовывал их похороны? Отправлять этим людям открытку со словами: «Спасибо за гробы моих родителей! Надеюсь, никому в гробу не тесно! Дай Мерлин! Гарри Поттер.» будет очень любезно, почему нет?
Гарри с унылым видом ковырялся в тарелке с какими-то уж точно не съедобными жуками в соусе, и скучал по своим родителям… и по божественному запаху той курочки. Мам, пап, вы меня видите? Надеюсь, что нет. Я выгляжу просто жалко. Что заставляло его скучать по воображаемой заботе, когда Джинни заботливо вытирала уголки его губ от соуса в котором он весь перемазался? Недостаточно заботливо для тебя, Гарри? Ты зазнался, герой нации.
Всегда, когда он понимает, как несправедливо ведёт себя с людьми, ему хочется рассыпаться в извинениях даже у оставшегося праха от Воландеморта. Но даже Том Реддл никак не ответит на его слёзы. Только Малфой мог бы сказать что-то… малфоевское и ужасное.
Между прочим, теперь Гарри расхотелось как либо извинятся перед всеми, если Малфой тоже входил в этот список.
Всю вину можно повесить на Воландеморта. Это факт, а факт, как говорится, самая упрямая в мире вещь. И то, что у Малфоя язык из задницы растёт тоже было неопровержимым фактом… У Гарри было полное право спускать всех собак на Реддла и винить его во всем: вообще во всем. Но придурок винил себя.
Потому что он Спаситель этого гребанного мира. Но с близкими — свинья. Его увядающее настроение никак не должно касаться тех, кто ставил его жизнь выше своей. Поэтому он согласен взять в жены, любить, уважать, и заботиться о Джинни Уизли до конца своих дней. Для начала, конечно же, нужно было эти отношения возобновить и оповестить о свадьбе, но проблем с этим, кажется, не возникнет: совсем недавно Молли пекла свадебные пироги, отрабатывая свои кулинарные способности, а Гермиона с Роном только и ждут того, когда они наконец потрахаются где-то на песке.
— Гарри, все в порядке? — спросила Гермиона, заметив его рассредоточенный взгляд. Гарри слишком вошёл в роль Проповедника, ему не идёт. Лучше бы грешил налево и направо, черт с тобой, а не в священники подавался.
Он, как слышал, благодарно ей улыбнулся.
Главное, что его друзья живы. Пусть они и сидят за этим мрачным столом, но зато с какой сокрушительной аурой- Рон смачно жуёт на всю акустику, Джинни пожирает горе-любовника взглядом, а Гермиона на грани того, чтобы перевернуть стол.
Но, Мерлин.
Какая аппетитная курица! Просто наваждение! Деликатес! Он ее ещё не попробовал- нужно сейчас же продегустировать. Гарри подал тарелку появившемуся домовику, Дивки, вроде, для главного блюда вечера.
Гермиона, Рон, Джинни. Недовольные, ворчливые, но тёплые, как вязанные носки. Все они здесь, за этим гробом, с лицами, невероятно расстроенными, но такие родненькие и близкие, обворожительно смешные, особенно перепачканный Рон в рагу. Его друзья. Лучшие друзья.
За время внутренного трактата Гарри о любви и дружбе, Рон успел устать шутить «в стол» и заметно погрустнел. Гарри решивший, что он все-таки Поттер, что бы это не значило, предложил выпить и все знатно похорошели, как по дуновению волшебной палочки. Если их настроение в его руках, чего же он ждал?
— Прекрасный же день, — вторил он, мешая домовику устроить им полноценный бар.
Домовик пищал: «Господин Поттер, вы сейчас разобьёте голову! Ай-я глупый Дивки, глупый. Дивки хотел сказать разобьете бутылку!». Гарри, вежливо игнорируя, скучным взглядом оглядел легкую маггловскую выпивку, так скептично оценив крепкий коньяк. Он заметил спрятанный в углу знакомый бутылёк и предвкушающие облизнулся. Будет им сливочное пиво! На радостях разбил его о шкаф и пролил на себя. Как и говорил Дивки. Надо же. Если даже домовики способны предсказать его судьбу, неужели все уже настолько потерянно.
— Просто восхитительный день.
— Гарри, дружище, без нас пьёшь, скотина?
— Как искусно ты связал слова «дружище» и «скотина», — ответил Гарри, параллельно извиняясь перед домовиками. Он всё копошился, и все-таки слез с табуретки, весь перепачканный и пахнущий дурно.
— От тебя воняет бабушкиным вареньем не по рецепту! — завопил Рон, усиленно потирая переносицу, — Старьём пахнет, во. Будто я бабку свою помню, разлагающуюся ни свет ни заря. Эта жуть была приготовлена из скелетов этих… мёртвых червяков… которые книжные. У червей вообще есть скелет?
— Обратись к Гермионе, — небрежно бросил Гарри, заметив Джинни, направляющуюся к ним на всех парах. Рон что-то ухнул ещё, но Гарри не расслышал. Вроде про то, что у Герми взаправду диапазон знаний о червях будет побольше рыболовных.
— Ммм…— мечтательно протянула подошедшая девушка, — Вкусный, наверно, был глинтвейн. Жаль, ты всё пролил, — с немногим укором сказала она, и Гарри проклял себя за то, что так нелепо испортил её любимый напиток.— Но ничего. Пока вы тут обсуждали нашу с Роном прабабушку Матильду, ушедшую так рано на вечный покой, — Рон подавился воздухом от её тона. Маленькая мерзавка! — Дивки разлил выпивку по бокалам…— продолжала она. — Будьте добры, пойдёмте! И, Гарри, не затруднись наложить на себя очищающее.
—Пожар? — только и смог выдавить из себя сбитый с толку Гарри. Они обеспокоено на него покосились. Его лицо выглядело так, будто он в самом деле задыхается от дыма, пока Джинни с Роном спорят, чем же все-таки болела ба Матильда. Туберкулёз, самоубийство, депрессия?
Если они ему снова не поверят, Гарри сляжет со всеми этими заболеваниями.
— Придурок! — Рон постарался по-дружески хлопнуть Поттера по плечу, отстраняясь от Джинни с видом: «Спор решён, она отравилась и сдохла от дынных косточек из которых ты делаешь нам мороженое».
Гарри только сильнее закашлялся. Как они не чувствуют сильный палённый запах? Рон закатил глаза: неужели капля алкоголя все же попала его другу в рот. Поттер и алкоголь? Не смешите. Ему вообще лучше было не наливать.
— Напиться успел, что ль? — хихикнул Рон и Джинни отвесила ему подзатыльник.
— Ничем таким не пахнет, Гарри. Рон, перестань его трясти, — и вот снова Джинни, руководящая всем, что только могло между Гарри и окружающим миром произойти. Он усмехнулся. Его это очень даже устраивало. Мир спасать дело одно, а бытовая безответственность- совсем другое!
В край не замечая того, что его девушка взяла его за руку, помогла сесть за стол, и вообще-то уже тянулась с ним чокаться или чмокаться, хер знает, он не понимал происходящего совсем. Из небытия его вытянул Рон, пыхтевший ругательства, за что получил по щам от Гермионы.
Гарри не мог усидеть за столом не шатаясь, как багряный лист. От стоящего в воздухе запаха даже горчило во рту. Помещение для него горело синим пламенем. За этот вечер он просто захлебнётся собственной иронией. Или все же задохнётся?
Может это все же был огневиски? Все лучше, чем пожар на острове. Но Джинни сказала глинтвейн. Гарри не знал, насколько хорошо она могла в этом разбираться, но прикидывал, что ровно также, как он сам- ровным счётом ничего.
Следовательно он махнул рукой на эту ерунду. Пройдёт, как говорится, выветрится. По крайней мере, Хагрид никогда их не обманывал: как только они выходили из его хижины, он просил их прогуляться ещё так… кругов десять по Хогвартсу, чтобы стойкий запах огневиски и… всякой псины выветрился. Что оставалось удивительным: очищающее одежду то чистило, а вот воздух нет. Может для этого нужно другое заклинание?
Он открыл было рот, чтобы спросить об этом, но ком застрял в горле и он только и смог, что прокашляться в кулак.
Смерть пришла внезапно и обняла, как блудного сына. Гарри Поттер умер от алкоголизма- гласили возмутительные заголовки утренних газет.
Горький, пряный запах. Он мог немного уловить запах корицы. Словно его владелец имел привычку так заваривать чай. Его извращённая чувствительность из-за яда Василиска иногда не совсем помогала. Вот почему он сейчас должен высиживать яйцо, поддакивая Джинни, только потому, что яд змея оказался недостаточно сильным, чтобы убить его.
Даже звучит смешно. Опять. Чертовщина какая-то. Словно на зельях сидит и варит очевидно что-то из ряда вон выходящее.
Из «огня» выйти так и не удавалось. Брат с сестрой окидывали его унылыми взглядами, но Гермиона, как старшая благоразумная, постучала вилочкой по хрустальному фужеру, чтобы привести всех ко вниманию.
— По маггловской легенде о двух половинках, описанной Платоном, Зевс, разгневанный буйствами людей, разрезал души на две части, лишив людей части их души. Если же за время бренной жизни на обетованной земле, тебе посчастливилось повстречать человека с которым тебя охватило сильнейшее чувство… любви, то ты…— самый счастливый на земле. Ежели нет от неразделенной любви задыхаешься, — Гарри бросил на неё сердитый взгляд, закашлялся и ко всему прочему чихнул.
— Будь здоров, старина, — Рон отослал ему честь жестом, Гарри благодарно шмыгнул.
— Почему? — тихим голосом спросила Джинни.
— Похоже на аллергию, — отозвался Гарри и позже понял, что вопрос был адресован не ему.
— Не знаю, — честно ответила Гермиона, качнув головой в бок, призадумываясь, — это уже из вложенных дополнений. Легенда Платона кончается на любви. Зовутся эти люди родственными душами. Они как солнце с луной, как маяк для кораблей. Мир застывает и теряется реальность. А если между тем стирается личность… это превращается в больную зависимость.
Её слова проткнули воображаемый воздушный шар иголкой, и он ещё долго сдувался, издавая самые душераздирающие звуки.
— Не свойственная тебе мрачность меня настораживает, — мягко посмеялась Джинни и смяла наконец этот проклятый шарик. Все разом выдохнули. — Вы с Роном самые настоящие родственные души. Вы и партнёры, и друзья, и…
— Любовники, — подсказал Рон. Под столом Гермиона сильно надавила на его ногу своей.
— Как и вы с Гарри, — бесстрастно обменялась ответной любезностью девушка.
Она перевела взгляд на упомянутого друга, и заметила, как притуплен его взгляд на тарелке, и как сардонически он улыбается своим мыслям. У Гермионы задёргался глаз и чуть не вырвался мучительный стон.
— Мы с Воландемортом в какой-то степени тоже родственные души. Очень романтично, не находите?
— Гарри! — воскликнула Гермиона, патетически вскинув рукой.
У неё, честно, больше не было никаких идей, как уладить отношения этих двоих. Именуются парой, но ведут себя как подростки в разгаре депрессивного периода. Что за человек такой Гарри, почему так цепляется за прошлое?! Ясно дело, что оно слишком на него повлияло. Но он вёл себя так, как будто что-то в нем забыл.
— Забудь уже, Гарри!
— Знаю, Гермиона, — вытирая губы салфеткой от отвратительной стряпни, сваренной домовиками, чтобы чмокнуть Джинни в макушку, перед тем как она первая не решила демонстративно уйти в ответ на его очередную идиотскую выходку. Может юмор у него такой. Он ведёт себя как Малфой и он отвратителен. Нет, у него нет вообще никаких шансов, — Я пройдусь.
— Хэй, Гарри, — окликнул его Рон, который привык к ссорам в этой чокнутой семейке, и кинул ему очередной бутылёк, только теперь из своего кармана, и Гарри сорвался его ловить, потому что не дай Мерлин ему разбиться. Боггарт знает, чем он будет пахнуть.
Рон сказал «для поддержания здравого смысла» и подмигнул. Что ж. Если пить, то только за здравый смысл, с каждым глотком теряя его окончательно. Рон Уизли когда-то советовал что-то плохое? Да. Останавливает это его сейчас? Конечно, нет.
Он допивает эту дрянь до дна.
Ненависть рушит все барьеры, построенные на почве вежливости и почтения друг друга, как полагается в обществе сороконожек. Ненависти вовсе не нужны речи, которые развращают душу — ненависти только бы дать сжать эту невинную душу в кулаке, не давая воли пискнуть, как розовый птенчик.
В то же время любовь, не замечая катастрофы за толстым оконным стеклом, продолжает отстраивать все новые и новые барьеры, ограждения и тромбы в сердце возлюбленных. Рука набита. Каждый крепче, чем предыдущий.
Ненависть не ставила ограничений. Изредка составляла правила. Гарри понял по чему именно он скучал. Чтó он потерял в вечной погоне от смерти.