Часть 27. "Я стал как прах и пепел" (1/2)
Запах. Едкий, въедающийся в ноздри запах гари, запах дыма, запах копоти – он удушает, сбивает с ног, выталкивает прочь, прочь, на улицу, дальше, как можно дальше от этого давящего мглистого смрада.
Шум. Гулкий шум чудовищной волны, хищно обрушивающейся со сцены на берега партера: огненное цунами наконец вырывается на волю, в огромный зрительный зал, сжирая на своем пути бархатные портьеры, занавеси, мебель дорогого дерева, обтекая балконы и ложи, катясь к выходу.
Жар. Стена горячего воздуха, огонь обжигает легкие, опаляет кожу, обступает со всех сторон; сосуды вот-вот лопнут, голова кружится, идти дальше невозможно, в висках стучит одно: воды, воды, воды!
И воздуха.
Воздуха мучительно не хватает. Маска летит вниз. Паника. Паника застилает глаза еще плотнее, чем дым. Любое разумное и неразумное живое существо должно бежать, бежать со всех ног от этого ада.
Но в аду находится еще одно живое существо.
Надо как-то выйти из бокового прохода, а там недалеко до двери, ведущей к гримерным. Осталось совсем чуть-чуть.
Грудь стискивает железной рукой, дыхание спирает. Фейерверк искр, взлетающих вверх – а потом откуда-то сверху на Эрика обрушивается облако сизого дыма: плотное покрывало, из-за которого не видно ни зги.
Голова кружится еще сильнее, Эрик шатается и падает на четвереньки, утыкаясь носом в пол. Возможно, это и есть его спасение: здесь, внизу, еще пока хватает воздуха.
Вслепую он ползет в сторону заветной двери, стараясь не поднимать голову и не приподниматься на руках слишком высоко.
Хрипло дыша, пробует протащить свое тело хоть чуть-чуть дальше – рывок, еще один. Внезапно в глазах вспыхивают звезды: лоб с глухим стуком ударяется об стену.
По лбу на нос, щеки и губы стекает теплая жидкость, и Эрик жадно пытается слизать ее: ведь это тоже влага. Сладкая мерзость наполняет горло, вызывая приступ рвоты. Или это от гари в ноздрях?
Кое-как утеревшись от испражнений своего рта, двигается дальше, ползет, яростно отталкиваясь ладонями от мрамора.
Воздуха все меньше, горло судорожно сжимается. Возможно, здесь все и закончится.
Перед глазами в кромешной тьме внезапно встает лицо Кристины – не идеал красоты, которым она всегда была, а язвы, раны, нарывы, расплывшееся черное пятно на правой щеке.
Она смотрит на него с гневным отвращением, почти с ненавистью, и он понимает, что опять виноват перед ней, виноват во всем… Контуры образа рассеиваются в отместку за его преступление.
«Вернись!» – хочет закричать исчезающей фигуре Эрик, но изо рта вырывается только слабый, беспомощный клекот.
Но тут у него словно появляется откуда-то второе дыхание.
Неважно, что воздуха почти не осталось; неважно, что кожа плавится от жара; неважно, что на ногу только что упала какая-то обгоревшая деревяшка.
Он подтягивается на локтях и последним рывком достигает желанной двери, толкает ее – мгновение отчаяния: неужели она открывается только вовнутрь? – и наконец выход.
Вскочив на ноги, он что есть силы захлопывает за собой дверь; здесь, в коридоре, докуда пламя еще не добралось, уже чувствуется приток свежего воздуха из окошка гримерной, где должен ждать Рауль; но с другой стороны тянет дымом, слышен угрожающий треск, и Эрик понимает, что остаются считанные минуты до наступления нового кошмара.
Услышав шаги Эрика, Рауль тут же выходит ему навстречу. При виде Призрака он меняется в лице, прикрывая рот ладонью, и Эрик, вспомнив, что остался без маски, яростно щерится.
Но внимание виконта быстро отвлекается от циркового уродства: клубы дыма стелются по полу, шум со стороны зрительного зала усиливается, в нем угадываются вопли орфеевых фурий, и юноша, глядя на Эрика уже совсем с другим выражением, с расширенными то ли от ужаса, то ли от гнева зрачками, кричит:
– Что… Что вы натворили???
Бешенство, охватывающее Призрака от этих слов, не уступает по силе огненной волне. Но у него нет сил учить уму-разуму зарвавшегося щенка: он с трудом разлепляет губы и хрипло бормочет:
– Пожар.
– Малышка Жамм? – лепечет виконт растерянно.
– Погибла, – еле шевелит губами Эрик. – Надо выбираться отсюда. Скорее!
Рауль не задает больше вопросов: он устремляется как раз к тому выходу, от которого надо держаться подальше, но Эрик бесцеремонно хватает его за руку и тащит за собой, как дурного мальчишку, которым тот и является.
– Куда вы… – начинает Рауль возмущенно и растерянно.
– Там огонь! – коротко поясняет Эрик, не сбавляя шага и все так же волоча виконта за собой. – Нам придется спуститься вниз.
– Но, может быть, мы могли бы что-то сделать, вызвать пожарных, – начинает виконт, в котором так не вовремя просыпается вечное желание творить добро.
Эрик встряхивает его за плечи, заставляя посмотреть себе в глаза:
– Поздно! Вокруг нас ад на земле! - хрипит он. – За мной, вниз!
_____________________________________
Рауль де Шаньи оказался в своем самом страшном сне. Сколько раз он снова, и снова, и снова переживал эту сцену с момента спасения Кристины из театра. Вот они с Персом заходят в коридор за зеркалом в гримерной мадемуазель Дайе. Вот начинают нисхождение в царство мрака.
Вокруг по стенам зловеще мерцают газовые огоньки, ноги скользят по склизкому полу, на голову давит каменный свод, мимо то и дело с противным писком пробегают крысы.
Рауль дрожит крупной дрожью, не в силах скрыть омерзения; бросается вперед, чтобы силой преодолеть постыдную боязнь, и вдруг на плечо его ложится рука в черной бархатной перчатке.
Юноша резко оборачивается – рядом с ним больше не Перс. Узкой черной скалой, обманчивым мостом над пропастью, тенью из детских кошмаров в плаще и глубоко надвинутом капюшоне нависает над ним – на две ступени выше его – проклятое чудовище, сумасшедший гений и душегуб – Призрак Оперы.
Рауля охватывает какой-то неприличный страх, из тех, от которых дети просыпаются по ночам в мокрых штанишках, и больше всего он боится, что этот страх увидит и разгадает его визави. Обманчиво учтивый голос произносит, чуть растягивая слова в усмешке:
– Неужели прошлого урока оказалось недостаточно, месье виконт де Шаньи? Неужели вам неясно, что мы с Кристиной не терпим незваных визитеров?
Смутное тяжелое предчувствие охватывает виконта при словах «Мы с Кристиной», и он, загоняя страх в глубины души, откуда тот будет вырываться еще не одну ночь, резко поднимает голову и пытается взглянуть в лицо монстру.
Но тот лишь поглубже надвигает капюшон на глаза; худая рука в перчатке протягивается к Раулю, и Призрак бормочет:
– Сейчас я помогу вам увидеться с ней. Она ждет вас.
– Нет, нет! – отчего-то начинает кричать Рауль – он боится уже не Эрика, а почему-то увидеть Кристину, больше всего на свете он боится увидеть Кристину, которую так хотел спасти.
– Но ведь вы же шли к ней, не так ли? – ухмыляется чудовище в предвкушении.
И, хватая виконта за шиворот, Призрак неумолимо тащит его в черную воронку хода, разверзающегося перед ними. Узкий, тесный лаз; они ползут, помогая себе локтями и коленями, задыхаясь в этом туннеле, теряя себя, а потом падают, падают до бесконечности.
И вот он внезапно - как и бывает во сне - оказывается в гостиной Эрика – той самой гостиной-музыкальной комнате, где стоит орган, где в полутьме скрываются инструменты, но Рауль не знает хорошенько, музыкальные или пыточные, или и те, и другие… А пыточных дел мастер подталкивает его к органу, ближе, ближе…
– Играй! – приказывает ему Призрак, сажая его за орган. – Играй, мальчишка – я буду петь!
Рауль дрожит всем телом, не понимая, чего от него хотят: он не умеет, он не любит, он не будет, и где, где же Кристина…
Последнюю фразу он произносит вслух, не отдавая себе в этом отчета, и Эрик злобно, ядовито ухмыляется во весь рот.
– Ты так уверен, что хочешь это узнать? – спрашивает он юношу.
Рауль, не в силах вымолвить ни слова, кивает.
– Так смотри же! – приглашает его Призрак, сбрасывая плащ, капюшон и маску.
И Рауль кричит во весь голос, кричит, точно умалишенный в доме скорби, но все-таки крика недостаточно, потому что перед ним стоит Кристина, его Кристина в голубом платье с кружевными лентами – но ее глаза горят желтым огнем, а лицо еще более уродливо, чем у Призрака Оперы…
---------------------------------------------------
Рауль отшатнулся от него с громким воплем, дико глядя ему в глаза. Эрик снова раздраженно тряхнул его за плечи:
– Вы не считаете, что сейчас не время думать о моем лице? Если вы не забудете о нем хотя бы на полчаса, от нас останутся одни обгоревшие скелеты!
Но юноша дико трясся и смотрел мутным взглядом, будто в приступе безумия. У самого Эрика тоже начинало мутнеть в глазах, голова отяжелела. Внезапно его осенило: они уже отошли от окна, откуда шел воздух, и теперь их легкие заполнял угар, от которого можно было потерять сознание еще до того, как до тел доберется огонь.
Надо торопиться, надо как можно скорее попасть в гримерную Кристины. Но как быть с упирающимся Раулем?
Недолго думая, Эрик оглушил его, нажав на хорошо известную точку в шее, и потянул за собой волоком; голова юноши безвольно стукалась о каменный пол, но Призраку было не до бережного обращения.
Эрик злился на него за то, что отвращение к внешности врага пересилило в нем даже инстинкт самосохранения – и как никогда мечтал его придушить.
Но пока что следовало как-то спустить его вниз. Добежав до заветной гримерной, последней в конце коридора, и втащив Рауля внутрь, Призрак ринулся к зеркалу, нажал на скрытую кнопку и вошел в туннель.
Виконт скользил за ним по полу, точно огромная безвольная рыбина. Эрик даже подумал о том, чтобы оставить его здесь – пожар вряд доберется до тайного хода – но тут же отогнал эту мысль.
Тем более, что и сюда начал проникать запах дыма, хотя пока и довольно слабый.
«Неужели это конец», – пронеслось в голове у Эрика. Такой абсурдный, такой нелепый конец. Умереть, задохнувшись в лабиринте собственного театра.
Он прибавил шагу, все больше удаляясь от источника гари. Главное – добраться до нижнего этажа, взять все необходимое, а оттуда – до выхода со стороны улицы Скриба.
Это единственный шанс. Если бы еще этот жалкий дворянчик не мешал, а помогал! Но надеяться на это не приходилось.
--------------------------------------------------------
Высокий сводчатый потолок, разверстая пасть камина. Львиные головы на ручках кресла черного дерева с высокой спинкой, черная бархатная портьера, подобранная шелковым бантом.
Рауль медленно, с усилием повернул голову и увидел все тот же орган, рядом с которым стоял… Эрик? Кристина?
Юноша поморгал, лениво пытаясь восстановить ясность зрения и четкость мысли. Но не мог вспомнить ничего, кроме отвратительного запаха и клубов дыма, которые наполнили коридор… коридор, куда он вышел из гримерной малышки Жамм… нет, из гримерной другой балерины… А малышка Жамм… Она…
Ему совершенно не хотелось додумывать до конца, о чем-то беспокоиться, что-то решать.
Хотелось снова закрыть глаза и забыться, и будь что будет – убьют так убьют, лишь бы не вставать, не напрягаться, не делать лишних усилий…
Голова кружилась, по виску стекала теплая жидкость. Казалось, что так и надо, так и должно быть – тихо, вязко, сладостно. И сладостно тонуть мне в этом море…
– Не смейте спать!
Хлестнул чей-то неприятный, резкий голос, рассекая кнутом уютное пространство, обтекшее виконта со всех сторон.
Шаги. Рауль не видел подошедшего к нему человека, но внутренне содрогнулся, с обидой и болью: зачем, ну зачем возвращать его в этот неласковый, дурно пахнущий мир?
Внезапно его схватили за шиворот и потащили, как ребенка, куда-то в темноту, бормоча проклятья, раздражающие ухо, непривычное к такой брани.
– Я не просил вас… – слабо протестовал виконт, пытаясь вывернуться из хватки неизвестного, но хватка была стальной, а может, просто у Рауля было совсем мало сил. Да и к чему сопротивляться?
Уже оказавшись в ванной комнате, Рауль наконец разглядел того, кто так нелюбезно обошелся с ним, и попытался встать, но тщетно – ноги плохо его держали, как будто он был пьян.
Высокий человек в черном включил воду и наклонил голову виконта к умывальнику; неприятно холодная вода стекала по светлым волосам, кудри слипались, а человек в черной маске тер его затылок рукой, на удивление почти нежно прикасаясь к нему.
Наконец он отпустил виконта и, отвернувшись, что-то долго делал за его спиной; Раулю опять захотелось уснуть и уже не просыпаться. Но тут к его носу поднесли какую-то тряпку, от которой прямо в ноздри ударила едкая волна, ничуть не лучше прежнего тошнотворного запаха дыма.
Картина в глазах немедленно обрела точность линий, и виконт вздрогнул, внезапно осознав, где он и кто с ним.
– Куда вы притащили меня? – резко начал он. – Что с мадемуазель Жамм? Если это снова одна из ваших штучек, то я…
– Очнулись? – перебил его возражения подземный монстр свойственным ему отвратительно надменным тоном, в котором Рауль уловил легкую хрипотцу. – Вот и прекрасно, потому что нам нужно немедленно выбираться, времени нет. Вся Опера охвачена пожаром.
У нас остался один выход, и будем надеяться, что он не завален рухнувшими балками и прочими конструкциями. Иначе мы погибли. Вентиляционные трубы, хвала небесам, только частично связаны с трубами верхних этажей, но это не значит, что мы не задохнемся или не окажемся замурованы здесь, как в тюрьме; я бы не хотел проверять это на своей шкуре, а вы?
– Разве не последнего вы хотели для Кристины? – не удержался от язвительной и горькой реплики Рауль.
Эрик лишь яростно блеснул кошачьими глазами из-под черного шелка, скрывающего целиком все его лицо.
– Я не намерен терпеть вашу наглость, но здесь не место учить вас вежливости; мы можем продолжить эту беседу уже наверху, вы не находите? Сейчас надо спешить!
– Почему вы спасаете меня? Разве не проще было бы бросить здесь – и не понадобилось бы продолжать беседу, – настаивал юноша.
Он и сам не понимал, что за странное упрямство им двигало, но никак не мог заставить себя поверить тому, кто ассоциировался в его голове только с ложью, коварством и насилием.
Очевидно, Эрик прав; очевидно, театр горит; очевидно, надо уносить отсюда ноги, покуда есть еще хотя бы малейший шанс уцелеть – но как же не хочется подчиняться этой темной тени, нависшей над всей его жизнью, как вечный… укор за неведомую Раулю вину?
Призрак отвернулся от него и помолчал, потом:
– Сейчас не время отвечать на ваши дурацкие вопросы, виконт! Вы понимаете, что каждая минута на счету? Я не смогу тащить вас волоком наверх так же, как вниз!
– Зачем мы здесь? – не унимался Рауль.
Эрик снова повернулся к нему, прищурившись:
– Мадемуазель Дайе сирота, и о ней некому позаботиться. На что-то нам нужно будет существовать, так что из одной преисподней пришлось спуститься в другую. Да и выход, как я уже говорил, здесь только один – если его уже не завалило.
Рауль отметил про себя это «нам», и что-то в нем надломилось.
– Ну почему вы никак не оставите ее в покое? – выкрикнул он с отчаянием, удивляясь сам себе. – Зачем вы ей нужны? Вы хоть подумали о том, что птицы в неволе умирают? Вы не слышали страха в ее голосе, когда она разговаривала с вами там, в гостиной мадам Жири?
Она все еще боится вас, она одержима вами, а вы пользуетесь ее любовью к музыке! Она уже больна из-за вас, ведь если бы вы не сделали ее предметом зависти товарок, ее бы не отравили! Вы хотите довести ее до… чего? До самоубийства? Неужели в вас совсем не осталось человечности?