chaotic impure // A-side (2/2)

— Не надо, — потерянно пищит застигнутый врасплох Марк и пытается натянуть одеяло до самого подбородка. — Ты откуда здесь вообще? Тебе же нельзя!

— Я слышал стон. Мои алгоритмы не позволяют допустить оставление человека в опасности, это одна из приоритетных задач, — выдаёт вдруг Женя. Попытки Марка прикрыться только привлекают его внимание. И, пока Марк заливается краской, прекрасно понимая, о каком стоне идёт речь, Женя ловко выпутывает его из одеяла. — Я должен убедиться, что с тобой всё… ох! — он выпускает одеяло из рук и спешит отвести глаза.

Марк снова прикрывается, хотя смысла в этом, после того, как Женя успел увидеть его с полуспущенными штанами, по сути, нет никакого смысла. И щёки жжёт стыдом — Боже, провалиться бы сквозь землю, да там бы и остаться.

— Прости, — говорит тем временем Женя, теперь старательно смотрящий в стену. — Я плохо разбираю интонации и… перепутал. У меня не было намерения вторгаться в твоё личное пространство подобным образом. Надеюсь, ты не слишком сердишься на меня за это. Я прошу прощения.

— Ничего, — отмахивается Марк и откидывается на спинку кровати. Ему жарко и душно в собственной коже, кажущейся неприятно липкой, и так и не ушедшее возбуждение продолжает тяжело и стыдно перекатываться в теле, только подстёгиваемое тем, что Марк смотрит на серьёзный профиль Жени совсем рядом. — Ты же хотел как лучше. Я тоже надеюсь… надеюсь, что ты не будешь думать обо мне хуже.

Женя удивлённо вздёргивает брови.

— Почему я должен думать о тебе хуже? — уточняет он. — То, что я не способен на аналогичное поведение, не означает, что я его не понимаю. Это физиология, в ней нет ничего неестественного.

Марк придвигается чуть ближе — в этом же нет ничего страшного, ничего такого, он совсем чуть-чуть. От воспоминаний о Жениных губах, от того, что Женя сейчас рядом, голова идёт кругом. И Марк наверняка испытывает предел терпения искина, когда признаётся: — Но я при этом думал о тебе. — Вот зачем он это сказал? Сейчас Жени и след простынет, и прикусывать язык безнадёжно поздно.

Но Женя вдруг оборачивается к нему. По его лицу пробегает странная мимическая волна — горячая, переламывающая все черты лица, складывающая их в непонятную маску, совсем не свойственную искусственному интеллекту.

— Да? — переспрашивает он негромко. И вдруг выдаёт, наклоняясь ближе к Марку, так, что дыхание касается лица: — Тогда, я полагаю, мне следует самому компенсировать тебе то, чему я помешал.

Не в силах собрать слова для возражения, Марк ошалело наблюдает, как светлая голова склоняется к его бёдрам.

Это всё похоже на чересчур реалистичный эротический сон. Женя без тени смущения откидывает одеяло, сдёргивает пижамные штаны ещё ниже, цепко держит за бёдра, ласкает ртом уверенно и влажно. Марк задыхается, до крови кусает себя за ребро ладони и сдавленно скулит; ему кажется, что от наслаждения у него плавятся кости. На Марка темнота наваливается удушающе сладко, у этой темноты Женины тепло и запах. Марк сгребает Женю за затылок, надавливает, вталкиваясь глубже, изливается в послушное горло. У него перед глазами вместо звёзд — отчаянная слепая мгла.

— Это не может быть наяву, — обессиленно шепчет он, выпуская светлые пряди. — Ты… снишься мне, да?

— Да, — соглашается Женя. И встаёт: — Но больше не буду, не переживай. Спи спокойно.

Поутру Марк искренне готов принять произошедшее за безумный сон, но вполне реальный след укуса на руке кричит о том, что всё случилось наяву. Женя был в этой комнате по-настоящему. Женя вытворял такое, о чём Марк вспоминать спокойно не может. Это наваждение какое-то. Наваждение и безумная надежда одновременно — Женя был ласков и нежен, точно так же, как и до своей поломки, словно он вспомнил всё былое, любовь вспомнил. Марк не знает, как ему подойти к Жене с вопросом — но Женя подходит сам.

— Я должен извиниться, — говорит он серьёзно и строго. — За то, что натворил ночью. Я, правда, не помню, что именно — видимо, я сразу стёр все воспоминания. Только оставил себе пометку, что произошёл сбой алгоритма и что под влиянием этого сбоя я сделал нечто, за что теперь должен перед тобой извиниться. Это ведь не было чем-то непростительным?

— Не было, — заверяет его Марк. Объяснение произошедшему радует его своей простотой, но вместе с тем и безжалостно бьёт под дых. — Всё нормально. Я не сержусь. Ну, то есть, меня, конечно, потрясло, что ты…

— Не продолжай, пожалуйста, — обрывает его Женя. — Если я стёр информацию о том, что натворил, значит, так было надо, значит, она тем или иным образом мне вредила. Я не хочу её восстанавливать. Не рассказывай мне, что произошло, прошу тебя.

Марк почти давится беспощадным «вредила». И, придавленный этим веским аргументом, покорно соглашается: — Хорошо. Не буду рассказывать.

Он смотрит, как проясняется лицо Жени, как вздрагивает что-то в глубине гладких зелёных глаз, и думает: может быть, это всё-таки был не сбой алгоритмов. Может быть, есть шанс, что в Жене до сих пор ещё живёт любовь.

Господи, только бы не сломать его снова.