О сексуальности, неловкости и мышах (1/2)
Храни господь того, кто придумал выходные.
Если бы не суббота, то я с удовольствием умерла от мысли, что мне нужно на учёбу, а по голове отчаянно стучит похмелье, напоминая о том, что я совершенно не умею пить, вдобавок ко всему балуясь косяками.
Проснулась я в квартире Люси, видимо, сумев дойти только до дивана в гостиной. Я не помню, как заканчивался вечер, но нам было хорошо, — это я помню и знаю точно. Мы танцевали, пили, веселились, а с тем парнем, с которым я выкурила самокрутку, обменялись номерами. Кажется, его зовут Дима? Не суть.
Несмотря на пустыню во рту и ужасную головную боль, я просыпалась самая счастливая и отдохнувшая.
Присев на край дивана, я шумно вздохнула нагретый воздух, а после громко кашлянула, сразу зажав себе рот ладонью. Сука, Люся же ещё явно спит в своей комнате, потому что в квартире стоит неимоверная тишина. Поднявшись на ватные ноги, я вытянула руки, чтобы подтянуться, затем направилась в кухню, где налила себе спасительный стакан прохладной воды и осушила его за несколько глотков.
Объедать подругу не хотелось, да и в целом не планировалось, потому что больше задерживаться в чужой квартире я не могу. Дома, скорее всего, уже ждёт Лада, приготовив себе бутерброды и уткнувшись в очередной сериал, не замечая ничего вокруг. Я бы тоже хотела именно так просиживать все свои дни, и знать, что впереди — новогодние праздники, затем лето, и всё это — последний год перед первыми экзаменами, но всё же доля ответственности во мне есть. Я думаю о надвигающемся ЕГЭ, и о том, что сейчас просто прекрасный момент для того, чтобы наконец начать делать хоть что-то для успешной сдачи, но я пока только думаю. Считаю, этого достаточно, — ну так, для начала.
Я принимаю душ, дабы на людях не выглядеть слишком тошнотворно, и даже пью кофе, чтобы забить желудок до самого дома и уже там купить нормальную еду. Одеваюсь и ухожу как-то быстро, не забыв написать Люсе сообщение, что со мной всё нормально, и поставив ей стакан воды с аспирином на тумбочку рядом с кроватью, — искренняя благодарность за всё. Чеботина плохо переносит похмелье, а бухает — за компанию, и отдохнуть хочется, забыться. Заполнить нутро и так далее. Я понимаю.
В супермаркете около дома я выбираю между шоколадом и булочкой с яблочной начинкой. Остановившись всё-таки на шоколаде, я иду в молочный отдел, где на удивление встречаю очень знакомую мужскую фигуру и вижу до боли светлую копну волос. Удивлённо подняв брови, я прячусь за стеллаж со всякой распродажей. Наблюдаю за тем, как преподаватель математики наклоняется и берёт с нижней полки кефир, так как со своим ростом уличного фонаря не очень дотягивается, и моему взору предстаёт зад Егора Николаевича. И причём, достаточно сексуальный…
Какого хрена я думаю о том, насколько сексуален зад моего учителя? Хотелось бы дать себе пощёчину или удариться головой о полки с едой, но привлекать внимание не особо хотелось. Не хватало лишних расспросов, надоедливых нотаций и в целом ненужного разговора. Но моей целью в этом отделе всё же было взять бутылку молока, поскольку у нас закончилось, а Егор Николаевич просто самая худшая причина не подходить и близко к витринам.
— О, Высокова Клавдия, какая неожиданная встреча, — пока я думала о причинах и заднице своего учителя, мужчина видимо заметил меня и не упустил шанса <s>доебаться</s> завести разговор.
— А, Егор Николаевич, — стараясь растянуть на губах приветливую улыбку, я встаю ровно, чтобы взглянуть на лицо преподавателя. Он лишь мне улыбнулся зубами и кивнул, как бы в знак приветствия, но я покачала головой. — Какими судьбами? — шутливо стараюсь улизнуть, уже направляясь к холодильнику с молоком, но мужчина только шествует за мной следом.
— Да вот переехал недавно, — я пропускаю слова учителя мимо ушей, тщательно выбирая молочную продукцию. — Но это неважно, чего мы обо мне? Интересно вот, ты задумалась об учёбе после нашего разговора? — от услышанного я даже замерла с бутылкой в руках, стоя лицом к открытому холодильнику, откуда приятно веяло холодом, который отрезвляет сознание в шоковых ситуациях. А сейчас ситуация именно такая.
— А.. мм.. конечно? — неоднозначно отвечаю я и снова пытаюсь убежать, но Егор Николаевич хватает меня за предплечье и тянет к себе, другой рукой закрывая за мной холодильник.
— Высокова, я тебе действительно говорю, что всё это — не шутки, и лучше взяться за голову сейчас, пока не поздно. Экзамены уже в следующем году, ты понимаешь это? — становится как-то стыдно. И не от того, что учитель вдруг решил меня ругать посреди продуктового, проблема была в другом: мы стояли непозволительно близко, и дыхание математика касалось уха. Шёпот будоражил сознание, завязывая в животе какой-то непонятный узел, который начал слабо пульсировать. — Мышка, ты меня слушаешь? — замечая мой ступор, Егор Николаевич отстраняется, и я, кажется, начинаю краснеть. Вот хрень.
— Мышка? — мгновенно перевожу тему я, услышав необычное прозвище. Мужчина весело улыбается, как будто не сказав ничего такого, и отпускает мою руку.
— Я заметил, что ты постоянно ходишь в этой серой кофте. Очень милая, кстати. И поверь, мышка, я спрошу у тебя по поводу учёбы и в понедельник. Буду спрашивать до тех пор, пока не захочется одуматься, — горячо парирует математик, а затем разворачивается, чтобы уйти, но останавливается и снова поворачивает голову, заглядывая мне в глаза. И сейчас, под напором изумительно голубых глаз, мои колени захотели согнуться. — И да, от такого завтрака явно станет не очень. До встречи, мышка.
Подарив мне свою язвительную улыбку, Егор Николаевич наконец уходит, оставляя меня около холодильников, и я несколько минут смотрю ему вслед, наполняя лёгкие до омерзения приятным шлейфом мужского одеколона. Хотелось, конечно, ругаться, проклинать и ненавидеть учителя за его наглость и то, что было несколько минут назад, но вместо этого сердце сделало тройной кульбит в грудной клетке, отчего стало неприятно.
Потянув вниз кофту, как будто пытаясь избавиться от этих ощущений, я иду к кассе и стараюсь выкинуть из головы момент, когда математик был слишком близко, а его горячее дыхание так резко опалило ухо, что аж мурашки побежали по позвоночнику.
Оплатив заветную шоколадку и молоко, я ем сладость по пути до дома, задумываясь над тем, что сегодня буду делать. Может, наконец досмотреть сериал, на который я забила ещё месяц назад? Но он был интересным, так что вполне хорошее проведение вечера мне гарантировано. Возвращаюсь я домой тогда, когда ещё совсем никого нет, и квартира вновь пустует. Здесь абсолютно не пахнет чем-то приятным, здесь не пахнет домом, куда всегда хочется вернуться и никогда больше не уходить. Пахнет какой-то сыростью, веет холодом, вынуждая чувствовать бесконечное одиночество. И от этого никуда не деться, — да, не деться — и возвращаться в эту квартиру как запихивать насильно в рот ложки манной каши, когда ты её не любишь.
Первым делом я решаю нормально поесть, потому что желудок не очень насытился кофе и шоколадкой, и живот начал издавать громкие симфонии. Наевшись бутербродами и чаем, я ещё час-полтора тупо сижу в кухне, смотря видео на «Ютубе». Закончив сеанс просмотра «рандом» видео, которые очень сильно привлекали моё внимание, я наконец встаю, убираю грязную посуду за собой и иду в свою комнату.
В отличие от квартиры, моё личное пространство как будто дышит второй жизнью, не давая мне опустить руки. Здесь обои приятного серого оттенка, большая кровать и очень удобный письменный стол, куда просто идеально помещается ноутбук, стакан с принадлежностями и тарелки с едой, а также стаканы около балкона. На постели я замечаю новую пачку сигарет, оставленную братом, и с удовольствием иду курить. Балкон, к слову, тоже моё пространство, — здесь стоит кресло-мешок и гитара, на которой я периодически играю, когда появляется настроение. После переезда в столицу я как-то сильно увлеклась музыкой, даже писала песни, и стихи, но…
Но не будем о грустном, сейчас всё нормально, и другого не надо.
Я курю быстро, изредка высовывая голову, наблюдая, как люди постоянно несутся по своим делам. Оставив бычок в пепельнице, которую уже надо очистить от окурков, я возвращаюсь в комнату.
Ближе к обеду возвращается Лада, и мы разговариваем ни о чём: она рассказывает, как круто прошла ночёвка у Алисы, и что её мама приготовила им вкуснейшие блинчики на завтрак. Я делюсь тем, что мой вечер тоже прошёл хорошо, но о вечеринке умалчиваю. Девчонка обедает супом, его Лёва на днях приготовил специально для нас, чтобы мы «ели нормально, а не говно всякое», и уходит в свою комнату под предлогом отдохнуть от всех. Я разделяю позицию сестры и тоже возвращаюсь в свою обитель, где сажусь за стол и начинаю лазать в ноутбуке. Несколькими словами переписываемся с Люсей, я узнаю, что с ней всё в норме, она благодарит за воду и аспирин, а я отправляю несколько смайликов и на сегодня переписка окончена. К пяти часам дня возвращается Лёва, наведываясь в комнату к каждой. Я не рассказываю о вчерашней ссоре, об ударе и разбитой посуде, провожаю брата взглядом и поворачиваюсь к компьютеру.
Всё нормально до того момента, пока не хлопает входная дверь с особой злостью, и все звуки в квартире исчезают: домой вернулся отец. Его тяжёлые шаги шествуют до самой ванной комнаты, где тихо журчит вода и громко смывает туалет. Затем в кухне жарится одинокая яичница, судя по запаху, гремит ложка в кружке и в конечном итоге топот стихает в родительской спальне, откуда сразу доносится шум телевизора.
Мы бы даже обрадовались такому раскладу событий, ведь родители пришли не вместе, и не будет слышно гортанных скандалов, но Господи, лучше бы они были, — эта ночь стала самой ужасной для всех нас троих.
Этой ночью мама не пришла ночевать домой.
***</p>
Понедельник.
Утром всё по старому сценарию: балкон, душ, снова балкон (потому что сегодня на особо нервном), и комната. Я надеваю серые джинсы, чёрную футболку под низ и ту самую кофту, которая понравилась Егору Николаевичу. Это подарок родителей на день рождения, и с текущими обстоятельствами с вещью, что сохранила такое огромное количество родительской любви и заботы, — расставаться совсем не хочется.
Дальше кухня. Мы устраиваем своеобразное семейное собрание. У Лады подскочила температура за ночь и было принято решение оставить сестру дома и вызвать врача. Мамы не появляется уже второй день, и даже ночью она не приходила, — Лёва сидел «на шухере», пока делал домашнюю работу в универ. Никого это не радовало, а отцу было всё равно, — он абсолютно спокойно возвращался домой, ужинал, или завтракал, затем отдыхал и снова уезжал на работу. Лёва и Лада в замешательстве, а я — в страшном гневе на родителей. Меня ломали ещё больше, рвали на части и даже не спрашивали, как я там? — на дне. С отчаяньем не помогал справляться даже стадион, и моя зона комфорта постоянно превращалась в кошмар, где всё рушится, а на меня летят обломки, грозясь придавить. Невыносимо тяжело, отвратительно больно, ахуеть как тошно.
Хотелось кричать, рвать, метать. Но мне оставалось молча сидеть, пялиться в сериал, курить дешёвый «Винстон» и раздумывать над тем, когда же, сука, всё это закончится.
Нет, жизнь не была дерьмом. Им оказались до одури близкие люди, — вот это обидно. Пиздец. До глубины души. Терновым кустом по сердцу.
Хотелось даже приземляться на колени и молиться Господу богу, но идея была тупее даже всех моих одноклассников вместе взятых.
Уже после завтрака, за которым, если честно, даже кусок в горло не лез, но набить желудок чем-нибудь надо было, я взяла сумку и вышла в школу. В кармане ветровки нервно сжимаю пачку сигарет, зажигалку и какой-то чек. Дорога до учебного заведения перед глазами буквально плывёт, и я даже не замечаю, как оказываюсь около входа. Передо мной стоит хороший выбор уйти или всё-таки снова покурить, но я за утро потратила две сигареты просто ни на что — из-за нервов.
В школе по-прежнему кипит невероятная жизнь. Мимо пробегают пятиклассники, явно летя в зал физкультуры. Оставив ветровку в раздевалке и на всякий случай спрятав сигареты в рюкзак, наконец иду на третий этаж. Первый урок алгебра. Просто класс, — настроение итак не самое лучшее, а в кабинете ждёт Егор Николаевич со своими расспросами, ЕГЭ и никому не нужной моралью.
— О, мышка. Доброе утро, — лучезарно улыбается математик, когда я захожу в кабинет и закрываю за собой дверь. Недовольно смотрю на преподавателя, игнорируя его радость и любовь к жизни. — Ладно, у тебя видимо сегодня нет настроения. Может быть, я смогу это немного исправить? — я наблюдаю, как учитель роется в ящиках. Подхожу к своей парте, неспеша выкладываю вещи, и как только на стол опускается учебник алгебры, рядом я замечаю шоколад «Киндер». Подняв брови и голову, я в недоумении смотрю на мужчину, а он лишь улыбается и даже подмигивает, чем меня смущает.
— Зачем?
— Шоколад поднимает настроение, Высокова. И с ним лучше думается. Так что ешь, не стесняйся, — подвинув «Киндер» ближе к моим рукам, математик улыбается и возвращается к своему столу.
— А Вы всем любите поднимать настроение, Егор Николаевич? — я валюсь на стул и с удовольствием открываю шоколад. Мужчина смотрит за моими действиями с лёгкой ухмылкой на губах, а на слова жмёт плечами, мол, я ахуеть какой загадочный, думай и гадай теперь, чего тупые вопросы задаёшь.
— Может быть, может быть… доброе утро. Доброе… — математик отвлекается на поток учеников, которые начали постепенно заполнять кабинет.
Классный руководитель у нас теперь другой, и никто не говорил про свои «особенные места», поэтому все садятся как хотят, и Люся не исключение.