Реквием по мечте (2/2)

Мне тринадцать. Сейчас — новогодние праздники, но я даже и представить не могу, что это был последний год. Последний год в Екатеринбурге. Где всё моё детство, бабушка с дедушкой, мечты, цели и возможности. Подумать невозможно, что буквально через недели две-три я буду паковать вещи и прощаться со всем, что меня окружало. Но сейчас не об этом…

…я открываю крышку и вижу аккуратно сложенные белые коньки. Моей радости нет предела — я вскочила, чуть не перевернув стол, и начала кричать, подкидывая коробку в воздух. Кажется, на глаза собрались слёзы, но это только от счастья. Родители улыбаются, закрывая уши руками, Лада смеётся, а Лёва лишь закатывает глаза и продолжает рассматривать свой новый телефон.

— Мамочка! Папочка! Это коньки! Коньки! — я прыгаю, отложив коробку с коньками на диван и кидаюсь обнимать родителей. Они прижимают меня к себе: мама безостановочно целует меня в висок, а папа гладит по спине и смеётся.

— Катайся на здоровье, доченька! Мы знаем, как ты хочешь кататься… надеемся, что однажды ты будешь бить все рекорды! — говорит мама, взяв моё лицо в ладони, и с самой сильной на этой свете любовью и нежностью целует мой нос. Я улыбаюсь и пытаюсь не расплакаться, но ощущаю, как горячие слёзы жгут щёки. Вот предатели!

— Я вас люблю!

The Weeknd — «After Hours»</p>

Воспоминания обрываются.

Я открываю глаза, широко распахнув веки, но сразу же закрываю лицо руками — в глаза бьёт яркий свет и через смутную пелену я вижу стадион. Но трибуны пусты. Под ногами — лёд, стопы — в коньках, на меня светит синий свет софитов и кажется, я слышу музыку. Я поднимаю руки и сразу слепит блеск страз моего костюма.

Первое движение. Я неспеша еду, разрезая лёд лезвием. Музыка начинает играть быстрее, я набираю темп и скорость. Тяну руки в воздух, и как будто атмосфера танцует вместе со мной, придерживая меня во время прыжков.

Второе движение. Лезвие режет лёд слишком громко, и я запрокинула голову, чтобы насладиться. Быстро — медленно, громко — тихо. Призрак прошлого резко берёт за талию, с силой тянет к себе — я едва не падаю! — и направляет. Мне кажется, что я хочу взлететь, но коньки предательски тяжёлые. Остаётся только поднимать руки и танцевать, танцевать, танцевать… призрак так умело ведёт меня, придерживая и помогая.

Я думаю, что в этом месте я в безопасности. Моё сознание ведь специально создало это место? Стадион, каток, коньки, свет и музыка — моя похороненная мечта, всё как во снах — всё как в голове. Мне хочется ехать ещё быстрее, но я не могу. Силы на исходе, и нужно остановиться. Но призрак тянет за руку и я просто качусь, запрокинув голову. Глаза закрыты, но я представляю, как развивается юбка костюма и пряди, торчащие из небрежного пучка — тоже.

Третье движение. Стадион сотрясается, и я падаю на лёд, наконец распахивая глаза. Трибуны начинают ломаться, обломки падают, разрушая мой стадион. Свет постепенно гаснет. Лёд трескается.

Хочу закрыть глаза и кричать. Нет, нет, нет! Что происходит?! Это же моё любимое место… куда?! Господи… нет, лёд, не оставляй меня! Ты разговариваешь со мной? Бежать? Куда? Нет, я тебя не оставлю!

НЕТ! …

…— Высокова, просыпайся! У тебя обморок от тупости, что ли?

Я с силой открываю глаза, видя перед собой толпу одноклассников, учительницу географии и Люсю. Подруга взволнованно на меня смотрит, аккуратно гладит по спине и чуть ли не плачет. Я сажусь, выпрямляя спину, и когда все убеждаются в том, что я просто заснула, расходятся по своим местам. Учительница ещё долго бурчит себе под нос, какие дети неблагодарные и как так можно настолько не уважать её предмет, но я даже не беру это в особое внимание. Заметив взгляд Люси, что до сих пор обеспокоенно на меня смотрит, я показываю ей, что со мной всё в порядке и тогда девушка отворачивается, продолжая слушать преподавательницу.

Чеботина прекрасно знает, почему я так долго не просыпалась. Она старается верить мне, но я понимаю, что это вовсе не так. В какие-то моменты мне снится один и тот же сон, который я по сути придумала себе сама: стадион, коньки, танец с прошлым, и это место — всего лишь зона комфорта. Мне хорошо в моих мечтах, которые я оставила в Екатеринбурге, и к сожалению уже не сумею осуществить, потому что поменялся город — поменялись интересы и цели. После переезда в Москву я сильно увлеклась музыкой, позабыв про фигурное катание, да и про коньки в целом, но когда родители начали ссориться, а семья — разрушаться, я поняла самую главную вещь: мне хорошо там, на льду, на коньках. Когда я хочу забыться, сознание постоянно рисует огромный стадион, каток и музыку. И это действительно работает, но в ходе мыслей я засыпаю, и сон всегда превращается в сущий кошмар — всё рушится. И я не знаю, как увидеть другой конец.

После звонка с последнего урока я быстро попрощалась с Люсей. Особо разговаривать не хотелось. Внутри было бешеное желание закурить после такого тяжёлого дня, что я благополучно и сделала, чиркнув зажигалкой около школы. До дома я добралась быстро и уже в мусорку у подъезда выкинула окурок. Закинув в рот мятную жвачку, чтобы сбить неприятный запах, я зашла в лифт.

Уже около квартиры я услышала звук сообщения, пришедшего на мой телефон. Достав гаджет из кармана джинс, я взяла ключи в другую руку и отодвинула шторку уведомлений, проведя пальцем вниз.

Лада:

Уроки закончились раньше твоих и когда я пришла домой, увидела родителей. Я хотела дождаться тебя, но мне не хотелось слушать крики и ругань, поэтому я ушла к Алисе. Надеюсь, что вы с Левой не останетесь ночевать дома, там плохо. Я тебя люблю

</p>

К горлу резко подкатил ком надвигающейся истерики. Кинув ключи и телефон в карман ветровки, я тихо приоткрыла дверь и прижалась головой к бетонной стене, вслушиваясь в звуки дома. Громко скрипел паркет, кажется, из кухни доносились голоса родителей: они сцепились в очередном скандале и через мгновение я услышала звон. Что-то разбилось, и осколки разлетелись, сопровождаясь матом. Я аккуратно сползла по стене, прикрыв глаза, и продолжала слушать. Послышался удар и мать закричала ещё сильнее, называя отца подонком, кретином и ублюдком. Сердце безумно сжалось внутри грудной клетки, а затем ускоренно забилось. Я быстро вскочила на ноги, схватила рюкзак, закрыла входную дверь и побежала по лестнице, чтобы это хотя-бы немного выбило меня из колеи, но стало лучше лишь только тогда, когда я выбежала на улицу и ледяной воздух дал мне звонкую пощёчину. Холод отрезвляет сознание, бьёт в солнечное сплетение и вынуждает шестерёнки в голове работать быстрее, заставляя думать более адекватно и не поддаваться эмоциям.

Всё, на что меня хватило — позвонить Люсе, вкратце объяснить ситуацию и напроситься на ночь.

Лишь бы не слышать, лишь бы не оказаться в одиночестве. Лишь бы.

***</p>

— Это так ужасно. Надеюсь, что у тебя всё будет хорошо, — Чеботина ласково гладит меня по голове и кладёт на стиральную машину стопку чистого и сухого белья.

Когда я шла к Люсе от автобусной остановки, совершенно не ожидала, что резко пойдёт дождь и я буду мокрая насквозь. Подруга любезно организовала мне ванную, чтобы не заболеть, принесла вещи и снова послушала очередную историю о том, какие у меня родители гондоны. Они слишком увлечены своими скандалами, совершенно забывая про нас… про семью.

— У нас с тобой всё будет хорошо, — поправила я, поймав радостный взгляд Люси.

У неё судьба помягче, чем моя. Нет отца, и мама работает много, усердно, постоянно не ночуя дома. Люся всегда радуется, когда я прошу впустить меня на ночь. Я понимаю, — ей одиноко, до безумия тошно и больно, но она с широкой улыбкой ходит каждый ебаный день, и иногда мне становится страшно. А сколько ещё осталось до момента, когда девушка сломается? Я так этого боюсь.

— Мы пойдём на вечеринку? — интересуется подруга, присев на белоснежный унитаз. Я пожала плечами и покачала головой.

— Да. Я бы хотела развеяться. А ты что думаешь?

— Было бы неплохо.

В одиннадцать вечера, когда мои вещи высохли и Чеботина наконец определилась с заветным нарядом на грядущую ночь, мы стояли на пороге одноклассника. Из дома доносилась громкая попса, отчего хочется двигаться под бит. На территории участка расположилось немало народу, в основном разбиваясь на компании. Кто-то курил, кто-то просто разговаривал, а кто-то делал самокрутки и баловался, лёжа на ледяной земле и разглядывая звёзды над грешными головами.

Как только мы преодолели калитку, моментально подбежал Гоша, раздавая бесконечные воздушные поцелуи. Я криво улыбнулась в кулак и громко хмыкнула, оглядываясь. Атмосфера непривычная, но она посылает такие нужные волны расслабления, и мне хочется плыть с закрытыми глазами, наплевав на то, куда унесёт меня течение.

— Ну что же, девчонки, — потирая ладони произносит Гошка, — добро пожаловать. Вон в том углу самокрутки, — он кивает головой вправо. — Вон там косяки, если хотите побаловаться и хорошенько отдохнуть. Хорошего вечера. Алкоголь внутри.

Отвесив благородный поклон, Гоша буквально испаряется, теряясь где-то в толпе постоянно приходящих людей. Вопросы, откуда у этого обычного паренька всякая дрянь для косяков, давно никто не задаёт. Этот парнишка явно необычный, но до омерзения классный, и на его тусовках я всегда хорошо даю себе отдохнуть и расслабиться. Зажав косячок, конечно же (ахахах).

— Блять, — остановилась я, поворачиваясь к подруге, — я же не зашла в квартиру, а там Лёва точно оставил для меня новую пачку сигарет. Сука… ужасно хочу курить. Пойдём внутрь, хочу стрельнуть у кого-нибудь, — Люся молча со мной соглашается и мы заходим в дом.

Пахнет отвратительно. Табак, дрянь и секс, — ужасный коктейль, который только существует. Мы обходим целующихся парочек, что в скором времени точно укроются в спальнях на втором этаже. Пока Люся берёт себе выпить, я ищу глазами человека, который по виду точно не откажет и даст одну папиросу.

На подоконнике сидит незнакомый мне парень, и я невольно начинаю нагло пялиться, разглядывая его, пока никто, и в том числе он — не видит. У него грубоватые черты лица и чёрные волосы, небрежно взъерошенные пятерней. Кажется, парень невысокого роста и достаточно худого телосложения.

Повернув голову, я замечаю, что Люся зацепилась языками с нашей одноклассницей, обсуждая очередную вещицу, а я двинулась к незнакомцу. Нет, у меня не было желания заводить новые знакомства и уж тем более общаться, но этот паренёк явно выглядит так, что уже готов поделиться целой пачкой сигарет, а потом ещё и самокрутку сделать.

Заметив моё присутствие, он поднимает голову. При тусклом свете и за расширенным зрачком плохо видно цвет радужки, но это не особо важно.

— Дима. Дима Гордей, — парень знакомится первый, протягивая мне руку. Я с удовольствием жму большую, горячую ладонь, ощущая прохладный металл — большое серебряное кольцо на указательном.

— Клава.

— Какими судьбами, Клава? — забираясь с ногами на подоконник, Дима проходится по мне оценивающим взглядом, но я почему-то чувствую, что он не хочет меня обижать, да и мысли в нём злой нет.

— Есть..? — я сложила пальцы «зайчиком» и поднесла к губам, имитируя курение. Дима понял, что от него требуется, но внезапно сделал два косяка и достал зажигалку.

— Предлагаю более приятные ощущения. Будешь? — хлопая по месту рядом с собой, парень протягивает мне косяк. Я кивнула и присела рядом, складывая ноги по-турецки. Беру свою порцию дряни, и пока Дима поджигает кончик, бегло смотрю на присутствующих внутри дома. После первой затяжки голова немного кружится, и я кладу её на холодное стекло, ощущая тяжесть, а затем невесомость. — Тебя что-то тревожит? — интересуется Гордей, тоже прижимаясь к окну, но спиной. Я взглянула на него. Глаза застилает пелена лёгкости и удовольствия.

— Родители, — почему-то решилась на откровение я. Но, скорее всего, так действует косяк, и я просто не могу следить за языком. — Ссорятся постоянно. Чувствую себя паршиво. А ещё этот.. математик. Новый у нас. Ещё и в классные руководители записался. Странный тип. Понимаешь? Бесят все, — мы смеёмся с невнятного бреда. Дима разделяет моё мнение, бурчит под нос что-то непонятное и пускает облако дыма в потолок, прямо над нашими головами.

Я закрываю глаза, и мне кажется, что время останавливается. Замирают голоса, звуки; в ушах звенит; голова и тело отделены друг от друга, но кайф приятным водопадом течёт прямо по сознанию. Потолок кружится. Дрожит.

И Бог знает, почему мне померещились чьи-то айсберги, — голубые глаза.