Часть 1. Мороз по коже (1/2)

Декабрь, 1916

Великий князь постучался к Райнеру и, приотворив дверь, неспешно подошёл. Едва он коснулся пальцами шеи, как англичанин нервно дëрнул­ся.

— Тише, — прошептал Дмитрий, — я помогу.

Он пристегнул во­ротник и задержал руки на шее, задумчиво посмотрев на отраже­ние. Дмитрий Павлович Романов был высоким, худым, статным, с гвардейской выправкой. Лицо с большими печальными глазами, всегда распахнутыми, было отмечено плавными чертами, под но­сом пролегала длинная ложбинка.

— Феликс просил дождаться его.

Они зашли в кабинет Юсупова, где отсутствовали окна, только в ка­мине плясало пламя. Над ним висела коллекция ста­ринного оружия, а по обе стороны — голландские полотна. На письменном столе грудами лежали книги. В нише расположились в два этажа книжные шкафы из карельской берёзы, к одному из них был придвинут чëр­ный рояль.

— Может, партию? — кивнул великий князь на шахматный стол из мра­мора с расставленными декоративными фигурками. Его перенесли по просьбе Феликса: с недавних пор он пристрастился играть по вечерам не выходя из кабинета. — Только не поддавайся.

Время текло. Дмитрий сдавал партию за партией, преувели­ченно на­дувая губы. У него возникло неукротимое желание сме­сти фигурки со стола. Оксфордский товарищ Феликса сидел напротив: прилизанные, разделённые пробором огнистые волосы, на мужественном лице от слегка искривлëнного носа до тонких губ проступали складки, се­ро-зелëные глаза нельзя было назвать вы­разительными, но взгляд у него был зор­кий, наблюдательный. Дмит­рий об Освальде знал мало, несмотря на участие в заговоре против Распутина: вступил в армию и получил звание лейте­нанта, трудится в Главном Штабе цензором в составе англо-французской военной миссии и свободно владеет русским. Агент Secret Intelligence Service. Дмит­рия как царского родственника не планировалось изначально привле­кать, но Райнер внял уговорам Феликса. Однажды утром, когда Дмит­рий вернулся из ставки, он признался Феликсу, что помышлял об устранении Распутина, но способа сделать это не представлял. Великий князь надеялся обойтись без кровопролития или малой кровью. Из ставки он привёз тревожные слухи: царя опаивают якобы лечебным зельем, ослабляющим волю<span class="footnote" id="fn_29319287_0"></span>.

Освальд нетерпеливо побарабанил пальцами по щеке.

— Мне бы, знаешь, один простой укол не помешал. Где этого Лазовер­та черти носят?

В это время постучали.

— Должно быть, доктор. — Великий князь поднялся.

За дверью он встретил Елену — урождëнную черногорскую прин­цессу — или Елицу, как её называли на родине. Она, сме­ясь и ко­кетничая, поочерёдно подаёт кружевные руки для поцелуя. Потом затихает и пытливо всматривается в его лицо.

— Митя, а что с Освальдом?

— Небольшое нервное расстройство, — отмахнулся Дмитрий.

— Не держите меня за идиотку, Ваше Высочество, — шепчет Е­лица. — Небольшое расстройство и такие дозы?

Услышав приближающиеся к кабинету шаги, она удалилась.

Станислав Лазоверт, старший врач отряда Красного Креста под ко­мандованием Пуришкевича, двадцати девяти лет, приобрёл привычку постоянно озираться по сторонам, словно за каждым уг­лом стоит филёр<span class="footnote" id="fn_29319287_1"></span>, нанятый для слежки за участниками заговора; беспокойный и нерешительный, с недавних пор вынужден идти на поводу у морфини­стов, но деньги на дороге не валяются. Впу­стив доктора, Дмитрий подошëл к Райнеру, опëрся рука­ми на спинку стула и, понизив голос, спросил:

— Ты уверен? Феликсу это не понравится.

— Уверен.

Дмитрий бережно засучил ему рукав. С запястья не сходила ге­матома, оставленная пальцами. Лазоверт скрипел резиновым пер­чатками, хмуро поглядывая на Освальда.

— Не моё дело, сударь, — доверительным тоном начал он, — но это ни­куда не годится. Я говорил раньше, — Лазоверт густо по­краснел, — случившееся ужасно. Долго вы так не протянете, сейчас нехватка морфия.

— Можно подумать, мы не понимаем, — процедил князь. — Не за­бавы ради, думается мне…

— Прошу тебя, Дмитрий. Доктор многое повидал, — на лице мелькнула брезгливая усмешка. — Надёжный человек, справитесь с potassium cyanide<span class="footnote" id="fn_29319287_2"></span>. По­жалуйста, продолжайте.

Лазоверт угукнул и достал из футляра шприц. Дмитрий зачаро­ванно смотрел, как раствор с жёлтым порошком наполняет стек­лянный ци­линдр. Врач обработал спиртом кожу, быстрым движени­ем воткнул при­тупленную иглу в дельтовидную мышцу и нажал на поршень.

— Чëрт!

— Ну вот и всё. Вам бы прилечь.

В глазах мутнело, сознание затуманилось. Дыхание замедлилось. Ла­зоверт торопливо засобирался и на пороге чуть не сбил с ног Юсупова. Феликс вошёл, окинул злобным взглядом обоих, маши­нально поправил воротник, затем схватил за руку князя и отвёл в сторону.

— Митя, я говорил тебе!

Юсупов прекрасно понимал, что унять душевную боль без морфия не­возможно, и Дмитрий Павлович не нянька взрослым агентам, но наки­дывался с обвинениями на Митю, доведенный до отчаяния, и рассчиты­вал получить утешение. Феликс болел за общее дело.

— Что я мог поделать? — пожал плечами Дмитрий.

— Нам без него не справиться. Освальд — душа… of the plot<span class="footnote" id="fn_29319287_3"></span>, если ты ещё не понял.

— Феликс, милый, в том-то и дело.

Райнер, всё время молча подпиравший стену, усилием воли сосредоточился и подо­звал их к себе.

— Gentlemen<span class="footnote" id="fn_29319287_4"></span>, это важно. Я должен кое-что сказать. Я не в со­стоянии держать револьвер. И без морфия я не могу.

— Это мы уже поняли.

Освальд посмотрел на князя с сомнением.

— Поверь, на Лазоверта и пирожные рассчитывать не сто­ит. Правда, мысль хорошая: меньше крови, меньше следов.

— О чëм ты? — с тревогой в голосе спросил Феликс.

Не знали бы наверху, в SIS, какие русские затейники, вряд ли бы доверили им устранение Распутина. Мы не должны замараться. Нужно обставить всё так, чтобы о нашей причастности не дога­дались. Комар носа не подточит. Кажется, так говорят. Вот только тайна, извест­ная троим, уже не тайна. «Ни одна душа, сынок», — наставлял Ллойд Джордж. — Чем меньше посвящённых, тем лучше. Кодовое имя для Рас­путина — &#039;Dark Forces&#039;, запомни. С послом связываться только в крайнем случае»<span class="footnote" id="fn_29319287_5"></span>.

Феликс приблизился, взял его за руки и беспомощно заглянул в глаза.

— Освальд, вся надежда на тебя.

— Не беспокойся. Я не подведу.

Райнер обхватил его за предплечья, слегка потряс и направился шат­кой походкой к двери. Князья изумлённо уставились вслед.

— Ну и куда ты собрался, позволь полюбопытствовать?

— В «Асторию»<span class="footnote" id="fn_29319287_6"></span>, — объявил англичанин. — I cannot bear sharing an apartment with Benett and Scale<span class="footnote" id="fn_29319287_7"></span>.

Феликс задержал его в дверях.

— Освальд, дорогой, оставайся, ты еле стоишь, — ласково про­говорил князь.

— Не хочу, чтобы Комптон<span class="footnote" id="fn_29319287_8"></span> внёс очередную пикантную запись в журнал или подумал лишнее.

Весна 1916<span class="footnote" id="fn_29319287_9"></span>*

— Войдите, — ничего не выдающим голосом произнес Феликс, когда в дверь уборной домашнего театра Юсуповых постучали. Британский Посол Джордж Бьюкенен застал их врасплох, вынудив прервать поце­луй. Поцелуй, увенчавший благотворительный кон­церт в помощь раненым воинам. (Фурор был необычайный.) Дмитрий оторвался от губ кня­зя, с трудом скрывая до­саду.

— Ваше Сиятельство, это блистательно! Я жажду слышать сонеты Шекспира в Вашем исполнении! — восторженно развëл руками Бьюкенен.

Он опомнился, заметив сидящего на софе Дмитрия в мундире, галифе и сапогах. Великий князь глядел на ди­пломата ис­подлобья. Феликс спешно представил Посла Его Высо­честву. Романов неохотно поднялся, они учтиво склонили головы друг перед другом, затем он развернулся к Юсупову и загадочно при­щурился:

— Буду ждать вни­зу. — Он мельком посмотрел на по­сла и вновь перевёл восхищённый взгляд на князя: — You were splendid<span class="footnote" id="fn_29319287_10"></span>!

— Stop this<span class="footnote" id="fn_29319287_11"></span>!

«Бьюкенен, чëрт побери», — подумалось Феликсу. Немолодой муж­чина тщедушного телосложения, с вытянутым лицом, которое вы­тягивалось ещё больше, когда его что-то озадачивало, седеющи­ми крыльями усов, в чёрном фраке и галстуке-бабочке про­водил Дмитрия подозри­тельным взглядом и продолжил осыпать князя похвалами. Юсупов посмотрелся в зеркало. Сурьма во­круг глаз растеклась, бирюзовые веки блестели от пота. Он опо­лоснул лицо. Сейчас совсем не время. Посол явно не о театре пришёл поговорить. Феликс де­монстративно потрепал прилипшую рубашку и провёл рукой по за­литым бриолином волосам. Сегодня ему плевать на приличия, он готов выставить гостя за дверь. Сил слушать не оста­лось, но Бьюкенен был решительно настроен продолжить «начатый ра­нее разговор». В уборной, сидя перед зеркалом, дипломат прямым тек­стом заявляет, что Распутина «просто надо убить», в интересах Британии, Российской Империи и всего мира. Сорвать заключение сепаратного мирного договора с Германией любой ценой. Сейчас бы забыться в по­целуе с Дмитрием; не хотелось никого видеть и слышать: ни Импера­тора, ни прекрасную супругу Iréne — берилло­во-мраморная — настоящая небожительни­ца в золотой ложе не выходила из головы. Бьюкенен что же, меня в роли политического убийцы видит?

— Я, — откашлялся князь, — разделяю Вашу обеспокоенность. Но… — он скептически посмотрел на посла, — я не убийца.

Невозмутимое выражение морщинистого лица сменилось на не тер­пящее возражений. Бьюкенен был готов к такому повороту.

— Для этого нужен особый талант, не так ли? — добавил Феликс.

Посол выдержал паузу, словно задумался над резонным замечани­ем князя.

— Я принёс привет от Вашего старого друга, Освальда Райнера.

Феликс почувствовал себя неуютно под испытующим взглядом.

— Вы помните Освальда, Ваше Сиятельство?

Услышанное медленно доходило до усталого сознания, но сердце мгно­венно отозвалось на имя. Старый плут прекрасно знает от­вет. Феликс прячет глаза, словно в них можно разглядеть со­кровенные воспоминания бурной студенческой молодости. Вспо­мнились оксфорд­ские сосны и тисы. Настоящий ручной медвежо­нок. Первый русский клуб, кутежи. Платья, какие тогда были платья, все благодаря друж­бе с Аней<span class="footnote" id="fn_29319287_12"></span>. А вот кокаиновая пыль застилает лицо, белейшие дорожки проносятся сквозь него. «Ваше Сиятельство, я ничего не видел и не слышал, не беспокой­тесь, я могила», — каждое утро божится дворец­кий, с той поры мы как мы поселились на улице короля Эдуарда. Ещё бы. За такие деньги. Голова раздроблена, — зарекаюсь пить шампанское, — а че­рез час уже на перекличку и кофе, потом лекции по теологии или по­литической экономии. Музицирование после обеда, пожалуй, просплю, а ты, если хочешь, можешь расстроить пианино. Бесконечный хоровод ужинов, визитов, приемов. Я трижды чуть не вылетел из-за опозданий к отбою. Феликс сглотнул подступив­ший к горлу комок. «Ты, когда притворяешься, маленький, сразу выдаëшь себя», — звучит в голове голос постылого старца. С тех пор всё так изменилось.

— Ваше Сиятельство… — мягко оторвал от воспоминаний Бьюке­нен.

Юсупов безучастно взглянул на посла, стараясь не выдать бес­покойства, выровнял дыхание.

— Конечно.

Кажется, прозвучало пылко. Виски свело, горло скручивают спазмы, сердце учащëнно колотится. Мысли путаются. Вот что они задумали. Хотят использовать наше знакомство. Нет, не то чтобы мысль о поку­шении как единственном выходе не посещала его: дурное влияние самозваного сибирского «старца» с жадными водянистыми глазами на государя и государыню было громадным. Надо взять браз­ды в свои руки и восстанавливать старые порядки. Матушка поссори­лась с Alix<span class="footnote" id="fn_29319287_13"></span> из-за Распутина, помолвка Дмитрия с Ольгой расстрое­на, вдобавок ещё ходят слу­хи о его любовных связях. Стараниями «германофилов» снят с должности генерал-губернатора отец. Больше всего удручало собственное бессилие. Убить. Уничтожить. Убрать. Феликс в глубине души понимал, что им движет себялюбие, а не пламенные патриотичес­кие чувства. Слава избавителя манила, но для артиста жизнь — игра. Его пленили декадентские образы порока и смерти, мрач­ные фантазии овладевали душой. Чем убийство Распутина не сценарий для драмы в духе Оскара Уайльда<span class="footnote" id="fn_29319287_14"></span>. Неужели Распутин такой всевластный? Нашли себе не то лубочного богоискателя, не то проходимца-шарлатана, пели осанну, уверовали в его мощь, теперь кричат: распни! Но что мне Геку­ба. Старый лис напоминает о лондонской декларации<span class="footnote" id="fn_29319287_15"></span>. Вы сами пришли. Зачем, ещё предстоит выяснить. Выехать на русском горбу — это очень умно. Дмитрий вернулся из Восточной Пруссии с Орденом Святого Геор­гия. Изнурительная война, отсталость вооружения, дезертирство, поражения и победы армии, отступление из Галиции, разгром ту­рок и взятие Эрзерума. Это немыслимо: унизительный, позорный мир. Сколько крови пролилось, сколько остались калеками. Так ли неправ старец в своих стремлениях? Может, и прав­да стоит выйти из бессмысленной войны? Вздор. Пора спасать императора и Россию. Без единства царя и народа в войне не победить. Но его власть надо мной, попытки лечения «содомского греха». Не могу этого выносить дольше.

***</p>

Освальд отчуждëнно уставился на серые льды Мойки, присы­панные снегом, перегнувшись через узорчатые чугунные перила. На зимней набережной — мертвое безлюдье. В сумерках трескучий мороз пробирал насквозь. Зима выда­лась холодная. Не спасали шинели и шубы. Из одежды на нём был только костюм-двойка, всё тело колотило дрожью. Брови индевели. Он скосился на звук шагов: чёрные сапоги приближа­лись — снег скрипел под ними — пока не поравнялись с Райнером.

— My God, Oswald. Are you mad? It&#039;s pretty cold outside. You&#039;ll freeze and get sick<span class="footnote" id="fn_29319287_16"></span>!

Они недолюбливали друг друга. Дмитрий сгорал от ревности, но выну­жден был делать вид, что уступил. Он не желал терпеть друзей из прошлого рядом с собой. Нет, Феликс ему не принад­лежит. Впрочем, он никому не принадлежит. Райнер чувствовал исходящую от него со­перническую угрозу, осложнëнную ребяче­ской ревностью. Поручик<span class="footnote" id="fn_29319287_17"></span> не единожды грозился рассечь Освальда саблей. Неожиданно ревность сменилась жалостью. Он почуял не­ладное. Да и пройди Дмитрий мимо, Феликс бы не простил. Освальд столкнулся с открытым взглядом великого князя. Снова этот невыно­симой маг­нетизм и напористое обаяние. Но сейчас Райнеру было всё рав­но. Великий князь осторожно дотронулся до его плеча.

— What&#039;s happened<span class="footnote" id="fn_29319287_18"></span>?

— Just leave me alone, Dmitri<span class="footnote" id="fn_29319287_19"></span>. Здесь, — перейдя на русский, англи­чанин указал на реку, — все завершится. He will be drowned here or in the river Nevka. It all ends up there<span class="footnote" id="fn_29319287_20"></span>.

— On a dark snowy night<span class="footnote" id="fn_29319287_21"></span>, — апатично добавил он.

Дмитрий не стал вникать в смысл слов, посчитав, что Освальд попро­сту бредит, без раздумий снял серо-голубую шинель и набросил на его плечи. Преодолевая вялое сопротивление, князь повел Райнера в Юсуповский дворец. Монументаль­ный шедевр классицизма сиял светло-зелëным цветом, подсвеченный изнутри; он захватывал часть набереж­ной Мойки и Фонтанки — рукавов Невы — и участок на Садовой.

***</p>

— Феликс, — позвал в приоткрытую дверь Ирининой спальни Дмитрий.