Глава 32. Джейме (1/2)
Сначала Джейме ничего не увидел, и лишь очень удивился тому, как спокойно было под поверхностью. Здесь шторма не существовало, наоборот - все дышало покоем, солью и холодом, и его сердце сжалось – и вновь застучало, ободренное тем, что он не погиб, не разбился о скалы или о высокую воду.
Нет, не погиб: он легко вошел в воду и очутился здесь – в царстве нефритовой тишины. Он посмотрел себе под ноги, переворачиваясь головой к поверхности. Там качались длинные темные водоросли, словно прекрасные волосы великанши. Словно ее же белые груди, возвышались холмики внизу, далеко, между темно-красными осколками гранитных скал.
Джейме повернулся вокруг своей оси. Он словно парил в тишине. Он понимал, что ему осталось не так много времени, чтобы найти Артура – но под водой все из той, иной жизни как-то останавливается и кажется мимолетным, суетным…
Мимо его щеки пролетел вверх обрывок водного растения, нежно коснулся его скулы: эй, поторопись, незваный гость!
Он судорожно заворочался, помогая себе ладонью из чардрева – до странности легко она чувствовала себя в воде, словно бы даже ожила. И увидел, наконец, Артура. Он поднимался быстрее Джейме, спиной вперед, бессильно повесив руки и ноги, и золотые волосы качались, как цветок. От его лица, которое Джейме не видел, вилась дымная струйка крови, все текла и текла вверх, вбок, качалась, словно красная лента на ветру. Джейме понял, что Артура ударило о скалы, что он потерял сознание – в воде или еще до того, при падении.
Он подплыл к мальчику, обхватил его рукой поперек груди, чтобы другую руку оставить свободной. И устремился наверх, к куполу света над ними. Артур был легким: невесомая фарфоровая кукла, и послушным – или лучше сказать, бездвижным, что Джейме очень встревожило, однако и облегчало ему задачу.
Вскоре они вынырнули, точнее, голова Джейме высвободилась из воды, и тотчас его оглушило ревом шторма. Волны кидали его вверх и вниз, волосы Артура облепили бледное, окровавленное личико. Оно то пропадало в воде, то вновь появлялось – острый нос и мокрые ресницы, длинные, как у девушки.
В отчаянии Джейме закружился, не понимая, куда ему дальше плыть – он не видел ничего, кроме высоких стен морской воды. И вдруг до его ушей донеслись крики, стук уключин, скрип дерева. Он зарычал и заплакал, забил рукой по волнам, стараясь привлечь спасение.
Лодка приблизилась, люди ругались и спорили, потом Артур стал совсем легким, его куда-то тянуло из объятия. Джейме понял, что его волокут брошенным вниз багром, тянут в лодку, едва не засмеялся от счастья. Он стал толкать мальчика выше, и ему закричали, откуда-то из-под свинцовых туч:
- А ну-ка, помоги еще, еще чуток, Ланнистер!
Мелькнули чьи-то руки, Джейме ударило волной о смоленый бок лодки. Артура заволокли через борт, и Джейме начал было протягивать свою руку навстречу второму багру. Он видел ржавый крюк прямо перед своим лицом, схватился – и тут его швырнуло о лодочный борт, так, что в голове зазвенело. Поднялся вал морской воды, огромный и тугой, ледяной – и лодка исчезла. Джейме остался посреди волн, а крики были уже далеко – наверное, лодку относило в сторону. Он выругался, плюясь соленым, не то слезами, не то этим проклятым морским супом, что набился ему в глотку и в нос. Все тело у него отяжелело, и соображать он стал медленно и лениво, будто, отдав Артура, он более не нуждался в том, чтобы дальше метаться и что-то еще делать.
Ему захотелось уснуть. Не было ни страха, ни трепета. Просто успокоиться, опять попасть в ту чудесную тишину, из этой нелепой, мокрой, тяжелой сутолоки вокруг.
- Ланнистер! – голос издалека, разорванный, тающий. Имя его трепал ветер, как те несчастные сломанные крылья. Ланн… стер… Лодка была далеко, он ее даже не видел, только понимал, что волны ее отбили, или его оттеснили, подобно толпе в Королевской Гавани, которая теснила его, стремившегося к своей сестре на последнее – и страшное – свидание. И, как и тогда, в нем возникла ледяная уверенность: будет все хорошо. А потом ничего не будет.
Он поднял голову, с ужасом глядя, как на него катится очередной вал – с человеческий рост, в серой воде колыхались тонкие щупальца вырванных с корнем водорослей.
- Правьте к берегу! – гаркнул он с отчаянием. – Я продержусь!
Это было ложью, но ложью во спасение. Больше голосов он не слышал, потому что его голову накрыло тугой тишиной, и всего его спеленало, будто простынями. Падая вниз, он вдруг вспомнил недавний день в Закатном Замке, один из тихих и скучных дней, ничем не приметных, таких же, как все остальные. Бриенна стояла у окна в большом зале. Она привязывала обрезками лент веточки плетистых роз, что цеплялись к старым камням. Для этих роз в стены были вбиты крючки, покрытые ржавчиной, но еще довольно крепкие. Она возилась, молча и спокойно, и, когда он окликнул ее, обернулась.
Солнце пронизывало выпавшие из косы пряди, утреннее солнце, придававшее ее милому личику вид особенно свежий и милый, и она улыбнулась, несомненно, в первые секунды не сознавая, что делает. Просто улыбнулась ему, широко, безмятежно, мелькнули ее ровные крупные зубки, покрасневшие от солнца и покрытые пятнышками нестерпимо сладких веснушек губы, сорочка цвета снятого молока под розовыми холмиками скудных грудок.
Поняв, кто ее окликнул, она перестала улыбаться, но это было уже неважно, потому что миг был запечатлен, миг был совершен и исполнен, и запечатан в памяти Джейме – чтобы явиться в самую страшную минуту и отнять всю печаль его, и весь страх.
Джейме падал, падал, медленно, даже слишком, на его вкус. И все это время он думал об этой улыбке Бриенны, и ему казалось уже, что все было не случайно, что она каким-то образом знала, что это – он, знала, что скоро им придется расстаться, и ее сердце смягчилось. Конечно, подумал Джейме не без самодовольства, она любила меня. Точнее, любит. Любит меня. Без всякого уже сомнения.
С этой ласковой мыслью, он открыл рот, сделав, наконец, вдох под водой. Вода его заполнила и оглушила, и он слышал удары своего сердца – раз, и два, три… И, наконец, оно стукнуло в последний раз. Тогда стало тепло, темно и спокойно.
Открыв глаза, он приготовился к чему-то торжественному и чудесному. Ему пришло в голову, что там, за покровом смерти, он все же сумел найти тропинку в неведомое, и скоро повстречает всех, кого любил, но кому не умел или не успел сказать нежное слово. Он благостно улыбнулся – и от этого движения в нем родилась вдруг такая невыносимая тошнота, что его буквально подбросило. Вывернуло чем-то горячим, мокрым, еще и еще, и он задохнулся. Что же это такое! Мои муки никак не окончатся! Боги, за что, за что же - и сотни подобных глупых, трусливых мыслишек его обессилили, а его все рвало, горло саднило, голоса не было.
Над ним, в слезах, плавали какие-то серые клочки, небо, море или песок – трудно было сказать. Вдобавок ко всему его качало, кружило и мутило, и вдруг над самым ухом раздался отчаянный голос Бриенны:
- Да чтоб тебя! Дыши, вот так, вот так! Сделай же вдох! Скотина!
Она осыпала его отборной бранью, но он не видел ее. Ему было трудно глядеть куда-то, кроме как наверх, а еще глаза у него закатывались, он словно бы ослеп от соли и слез. Он что-то жалобное прохныкал, умоляя Бриенну не трогать его, и вдруг грудь его приняла удар такой силы, что, показалось ему, ребра хрустнули. Голова его ударилась обо что-то мягкое, сыпучее, в ушах загудело. Новая волна тошноты поднялась из-под удара, и изо рта у Джейме полилась горькая водица. Он заморгал, застонал. Его голову рывком повернули на бок, заставляя воду выливаться из ослабленного криком рта. Потом повернули вновь, и тут он, в ужасе, увидел, что Бриенна склонилась над ним и занесла сжатый кулак. И опять она ударила его в грудь, и опять его начало рвать водой, он хрипел, задыхался – но сквозь эти мокрые удары вдруг понял, что к нему прорываются малюсенькие клочки воздуха, каждый раз все длиннее, все больше. Он разлепил заплаканные глаза, чтобы сообщить эту прекрасную новость своей прекрасной мучительнице – и увидел, что она вновь занесла руку для удара в его несчастную грудь.
Тут, может, и от священного ужаса, который его охватил при виде ее бледного, решительного, некрасивого и прекрасного лица – может, и от звенящего страха, смешанного с невольным восторгом – Джейме отрубился совсем.
В следующий раз открыл он глаза, ощущая себя ужасно больным и слабым. Он лежал в своей постели.
И не мог даже поднять руку, чтобы шевельнуть ею. Но это и не требовалось. Бриенна склонилась над ним, на сей раз лицо ее было, хотя и печально, но не искажено гневом.
Нет, она не улыбалась, была серьезна – но в глазах ее таилась мягкая и тихая грусть. Джейме стало жаль ее.
- Снова ты, - прошептал он, пытаясь поймать ее взгляд. – Все никак не отцепишься, милая девица. Влюбилась, признайся?
Губы ее раскрылись и замерли. Она мелко захлопала своими золотистыми ресницами. Рука ее, прикасавшаяся к его щеке – тут он понял, что она держала в ладони мокрую теплую ткань – задрожала.
- Уже вечер? – удивился Джейме, показав ей глазами на окно. В него лился прозрачный закатный свет. – Вот так дела. Я напугал тебя? Что с Артуром?
Она убрала руку и отстранилась. Джейме, глядя снизу, видел ее широкое плечо, длинную шею и мягкий подбородок - и он слегка трясся.
- Бриенна? Что с мальчиком? Я сегодня едва не утонул, а он…
- С ним все хорошо, - выдавила она торопливо. – Джейме. Ты думаешь, это случилось сегодня? Это было луну назад.
Тут настал его черед изумленно и шумно выдохнуть. Он даже тихо хрюкнул – и услышал, что Бриенна заплакала.
- Ты чего плачешь? – всполошился он, закаркал, давясь воздухом и плохими предчувствиями, и все еще не в силах шевельнуться. – Что со мною? Скажи, не щади меня, говори!
Но она ничего больше не отвечала, встала и ушла, а он заметался, чувствуя, как в кончиках пальцев постепенно нарастает тонкое покалывание, словно их кусали десятки слабосильных мышей. К моменту, как дверь его комнаты вновь открылась, Джейме сумел подтянуться на руках и сесть. И тут на шее у него повис кто-то шумный, горячий, весь состоящий из детских мослов и воплей.
- Ланнистер! Очнулся же, наконец! О, морское чудовище! Как ты мог меня бросить?!
- Я не бросал, - прохрипел Джейме, пытаясь обхватить плечи Артура и заглянуть в его лицо. – Это все волны.
- Ты должен был за меня держаться, глупый, глупый мой рыцарь! – причитал Артур, плача и смеясь. – Ты спас меня, проявил такую храбрость! Ну! Говори, что теперь ты здоров!
- Вполне, - солгал Джейме, бросив взгляд поверх плеча Артура. Бриенна стояла у изножья кровати, рядом с нею топтался септон Килиан и Герта – горничная Бриенны. У Герты в руках дымилась чаша с чем-то горячим. Тут только Джейме понял, что пахнет супом, который на Тарте варили из ягнятины и приправляли пажитником, пшеничной крупой и морковью, и в животе у него заныло.
- Он врет, - сказала Бриенна. – Артур, сир Джейме еще очень и очень слаб. Отойди, дай мне покормить его.
И она в самом деле подвинула кресло, взяла из рук служанки тарелку с супом, ложку и кусочек хлеба, и сунула ложку Джейме в рот. Он был так оскорблен этим всем, застигнут врасплох – что проглотил, ни слова не сказав. Когда Артур протянул руку и заботливо вытер салфеткой его бороду, а Бриенна зачерпнула еще одну ложку, Джейме, наконец, восстал:
- Что вы делаете?! Зачем так ведете себя, будто я немощный старикашка?
Он услышал, как Герта хихикнула. Септон Килиан вздохнул.
- Ты не приходил в себя, - сказала Бриенна, поглядев на него с упреком, словно он сам был виноват в своей гибели. – Вызванный нами мейстер из Пергаментов, лучший в своем деле, сказал мне, что ты пробыл в воде слишком долго, и более никогда не сможешь ни говорить, ни даже открыть глаза…
- Какая наглая выдумка, - возмутился Джейме. – Поглядите на меня. Поглядите же!
Он откинул парчовое покрывало со своих ног – и замолчал. Его тело истаяло, как будто пыталось исчезнуть. Ноги стали тонкими, словно жерди, а колени торчали под покровом нижних бриджей, как два булыжника.
Бриенна, вздохнув, укрыла его одеялом. Артур смущенно положил руку на его плечо и слегка сжал.
- Думаю, раз уж сир Джейме очнулся, значит… мейстер Лоран был не так уж прав. Состояние тела зависит, возможно, от силы духа, - заметил септон.
- Этого у Ланнистера не занимать, - бесстрастно пробормотала Бриенна. - Выйдите, дайте ему поужинать. Артур! Ты тоже.
Все ушли, и Джейме уставился на Бриенну, тяжело дыша. Он поднял дрожащую ладонь, с отвращением таращась на свои полупрозрачные пальцы.
- Честное слово, такого дерьмового вида я не имел даже в проклятых Красных Горах, когда меня убивали, пытаясь сунуть мне в зад…
Он прикусил язык, увидев, как болезненно изогнулась бровь Бриенны. Она сидела с ним рядом, машинально помешивая суп в этой медной миске, и стук ложки о медь казался одновременно растерянным - и до странности успокаивал.
- Не плачь, - сказал Джейме, когда кончик ее носа предательски порозовел и дернулся. – Не плачь, пожалуйста. Я бы вернулся. Я очень… Понимаешь, я очень… Я просто…
Я люблю вас, хотел он сказать. Я люблю вас так сильно, вы не поверили бы, как сильно, и тебя, и Артура, и Сольви, я вернулся бы к вам из любых глубин, с любой темной тропы, из любой тишины, которая так манит…
Но вместо этого Джейме тихо сказал:
- Я очень живучий.
- Да. До омерзения, - тотчас парировала Бриенна, и, когда он изумленно приоткрыл рот, засмеялась и просунула ему ложку между зубов.
Он проглотил горячий суп - и загоготал вместе с нею.
Несколько дней провел он в настоящем раю. Бриенна была с ним очень нежна. Говорила какие-то сердитые слова, а при этом ее лицо покрывалось розовым румянцем, и ее касания были так невыразимо ласковы, осторожны.
Несмотря на ранки над его измученной лежанием задницей – рваные цветы, взрывавшиеся болью от каждого неловкого движения – она ни единожды не причинила ему боли, когда переворачивала его, чтобы протереть чистым полотенцем. Чудо какое-то, думал он, плавая на волнах блаженства. И было, от чего: когда она склонялась над ним, от нее пахло летними садами, свежими бутонами, чем-то таким, что заставляло его бормотать слова нелепой и нескладной благодарности.
А еще ему открывалась ложбинка между грудей. Край сорочки, жесткий край платья, а под ними – эта восхитительная белая кожа, думал Джейме с восторгом и тоской. Она закатывала рукава, обнажая свои длинные, крепкие руки в бледных веснушках, с розовыми пятнышками на локтях. Ее гибкие пальцы ощупывали его тело, проходились по нему, даря всякие наслаждения и пробуждая мечты.
Когда она уходила – обыкновенно далеко за полночь, выгоняла Артура, который читал Джейме вслух нудные книги о подвигах давно почивших королей, выгоняла вечно крутившуюся по комнате, словно маленькая юла, Сольви, и слуг – и, наконец, сама она поднималась со своего кресла, аккуратно сложив вязание или отставив в сторону бокал с теплым молоком для него – Джейме несколько минут по-детски горевал.
Он желал бы окликнуть ее, умолять остаться, сидеть с ним всю ночь, но, конечно, не решался. Но затем его тоска сменялась нежностью, воспоминания о ее груди, шее, завитках волос, пушившихся над хрустальной белизной – соединялись с разными видениями. Он вспоминал ее тело, открывшееся ему по чистой случайности, невиданная удача – дар Богов, можно сказать. Ее длиннющие ноги в этих тонких серых чулках, и то, как края чулок врезались в тяжелую плоть, и скольжение света по мягким, манящим ягодицам. О, как бы он хотел, чтобы она вновь его полюбила, позволила бы ему встать на колени и покрыть поцелуями эту плоть, он мог бы плакать и просить прощения – а мог бы приникнуть губами, глотая ее вкус и упиваясь теплым шелком кожи.
И он придавался иным мечтам, представляя, как его пальцы собирают край чулка и медленно стягивают его вниз, обнажая полоску кожи, прижатую, примятую - красноватый след, который он целовал бы, великолепное украшение. Потом бы спустился губами ниже, к тонкой лодыжке, и там бы…
Он засыпал, еще слишком бессильный, чтобы познать до конца даже эти сладкие, как нектар, истории. Они путались, вели его за собой в далекие комнаты, на край солнечного света, к полосам солнца от высокого окна, туда, где он окликал ее – тысячи раз – и тысячи раз она оборачивалась с улыбкой, и он утверждался еще и еще в одной короткой и радостной мысли – она любит меня. И любила. И будет любить – всегда.
Утром она будила его, открывала окна нараспашку. Снежинка забирался в ее кресло и нагло тянул мордочку к тарелкам с его завтраком – взболтанные в кипящем молоке яйца, горячий хлеб, молодой овечий сыр, сладкие булочки с ореховым кремом, тонкие полоски мяса и пригоршни ранних черешен. Бриенна говорила:
- Вот. Нет никакого сладу. Я не знаю, что с ним делать.
Джейме бросал на пол кусочек вяленой грудинки, и Снежинка покидал свое излюбленное место, тяжело управляясь с собственным округлившимся задом. Он чавкал и сопел, пока Бриенна качала головой и сердилась, складывая на груди свои длинные руки, покачивая своей хорошенькой аккуратной головой. Всегда так хороша, думал Джейме со смесью тоски, радости и острой жалости к самому себе. Всегда так чисто умыта, косы закреплены гребешками, ни единой ниточки на огромном платье, розовое кольцо между длинных изящных ключиц сверкает на скромной цепочке – безупречна. Непостижимо безупречна.
- Тебя покормить? – спрашивала Бриенна, усаживаясь напротив Джейме и, словно в ответ, разглядывая его своими внимательными, чистыми глазищами. – Трудно тебе еще держать ложку, я знаю… Бедный Джейме! Правда, Снежинка? Бедный наш Джейме! А ну-ка, поди отсюда, ну куда ты потащил грудинку…
Он мог бы сказать ей правду, что справляется, пусть и приходится, слово годовалому малышу, зажимать ложку в кулаке. Пальцы его еще плохо слушались. Но вместо этого он хмурился и виновато улыбался: какое там. Куда уж мне. И даже вздыхал, для убедительности.
Тогда она брала тарелки и начинала кормить его, наклонялась, показывалась эта восхитительная ложбинка между невинных маленьких грудок…
Джейме жевал и думал о том миге, когда все же придется правду-то сказать.
Потом она его умывала, переворачивала, говорила: ох, потерпи, пожалуйста. Она это говорила тихо, почти прикасаясь губами к его плечу. Тогда Джейме трепетал. Боги, Боги, Боги. Да сколько раз он бы умер еще, лишь бы попасть в ее руки, вот сюда, в эту сердцевину щемящего счастья.
Впрочем, вскоре ему захотелось большего. Захотелось встать, поговорить с нею, открыться уже с полным осознанием всего, что произошло. Мышцы на его руках и ногах стали крепче, он мог садиться в кровати, а затем и ходить – держась за стены, но все же. Часто Артур подставлял ему плечо, и, вдвоем, они ковыляли на террасу, откуда открывался замечательный вид на сады и море. Оно сияло золотом и синевой, присмиревшее, летнее море. Край его был отмечен клочками облаков и парусов – а к вечеру и вся поверхность заполнялась рыбацкими лодками.
Такая чудесная жизнь, раздумывал Джейме, сидя на скамейке, весь обложенный подушками и подушечками. Артур сидел у его ног и что-то беспрерывно бубнил, о своих новых грандиозных планах и открытиях, а также о расчетах в торговле, согласно которым следовало бы действовать, чтобы к следующему лету превознести Тарт выше всех иных земель в Штормовом Пределе.
- Это у него от Тириона и моего отца, - сказал он Бриенне, когда та пришла к нему в один из этих чарующих вечеров, чтобы отвести обратно в спальню.
Артур как раз убежал, прихватив пергаменты со своими записями.
- Что? – удивилась она.
- Такое стремление все рассчитать наилучшим для своего владения образом. Знаешь ли, что он выдумал новый способ винной торговли?
- Ох, - сказала Бриенна, положив руку на свой крутой бок и сдувая прядь со щеки. – Мне хватило его выдумки с крыльями!
- Это иное, - упрямо пробубнил Джейме. – Мы должны его послушаться. Он чрезвычайно умен. Умнее тебя…
Она сердито нахмурилась.
- И умнее меня в сотни раз. Мы должны с этим смириться. Он наше дитя, но он выше нас во всем, Бриенна. Во всем.
Джейме сказал это тихо и твердо, и, к его удивлению, Бриенна спорить не стала. Она помогла ему встать, и они побрели в комнаты – немощный старикашка (тьфу ты, подумал он с горечью) и цветущая красивая женщина, в самом сладком соку.