Глава 18. Джейме (2/2)
- О, нет, мне не нужны извинения, - негромко заметила Бриенна. – Только лишь… от всей души благодарю тебя за те слова. Все стало после них так… так ясно, так… понятно. Так… легко.
- Я не хотел, не хотел причинить вам боль! – воскликнул он. – Я просто… я был… был в смятении, озлобился тогда, особенно же… У нас не было детей, в тот момент я просто… я желал…
- Не было детей, - эхом повторила она. – У тебя и твоей сестры.
- Да.
- И ты решил отнять у меня… глупой северной потаскухи. У жирной коровы, как ты меня называл.
- Я никогда…
Джейме осекся.
- А это не новость, - сказала Бриенна, дрожа и кутаясь в свою робу, обхватив плечи руками. – Не новость. Так ты меня называл в самом начале пути. «При свете дня ты еще уродливее! А ты желала бы, чтобы тебя трахнули? Мужчины? Женщины? Лошади?» И другие слова. Всевозможные слова, чтобы меня ранить. Но я их не слушала. Я их не слушала. Я их не замечала. Мне они что ветер…
Он понял, что все она слышала – и все помнила. Вот же чертова баба, подумалось с досадой. Отчего боги дали ей столько ума да упрямства? Не по ее красе, вот уж верно.
- После я переменился, - мрачно сказал Джейме, садясь обратно и открывая флягу с рябиновым вином. – Ты знаешь, что я изменился. В отношении тебя - так уж точно.
- Это неважно, - пробормотала она равнодушно. – Это все с самого начала… мне надо было слушать повнимательней. Хорошенько запоминать все твои уроки. Но я рада, что мы… что ты… открылся нам с Артуром. Мы… нас больше ничто не могло держать, мы бежали. И в конце концов… нашли свою дорогу. Встретили свое счастье. А ежели бы я слушала тебя, раскрыв рот да развесив уши, как некогда, в Харренхолле или в ту ночь в Винтерфелле, ежели бы продолжала быть тебе преданной, верить в тебя, любить всем сердцем - так, верно, теперь мое тело уже сгнило бы в подвалах Кастерли. А перед тем твоя сестра как следует бы надо мной посмеялась. Отрезала бы мне пальцы или выколола глаза? Что она там творила с той бедной девицей?.. Нет. Ты был прав, что нам с Артуром ты… так… понятно все разъяснил…
- Если тебе угодно выслушать меня сейчас, то скажу. Я ни о чем так сильно не сожалел, как о том дне, о том, что сказал, что сделал. Что заставил вас сделать после. Я раскаивался все время, не было минуты, чтобы я не думал, как вы там, и что я стал причиной всех ваших бед.
- Говори, - она поднесла флягу к губам. Рука ее дрожала. – Говори, ты мастер складно врать. Может, добьешься того, что казню тебя прямо здесь.
- И? – рассердился он. – Что будешь делать? Сердце мне вырежешь? Глаза выколешь? На моем трупе попрыгаешь?! Не больно-то ты и прыгать теперь вольна, с эдакой ношей!..
Он замолчал, потому что она повернулась к нему, так и не донеся флягу до своего рта. С минуту казалось, она вскочит на ноги, схватит меч – и проткнет его быстрым ударом, мечом-то его здоровенная бабища владеть умела. Но Бриенна пошевелила губами, довольно беспомощно: и отвернулась. Дыхание ее стало учащаться, Джейме с тревогой слушал, как она вздыхает и ворочается, переводит дух и сглатывает насухо. Наконец, не выдержал:
- Прости. Прости, я все время… не умею себя сдерживать, особенно ежели с тобой… Особенно – с тобой.
Она что-то забубнила, нельзя было разобрать слов, потом тихо застонала.
- Бриенна? Все хорошо? Что с тобой?
- Я не знаю, - проговорила она негромко. – Должно быть, новая су… Ох. Ох…
- Бриенна! – он почти закричал, паника начала накатывать темными, горячими волнами. Он вскочил и надвинулся на нее, она подняла руки, защищаясь, но почти вслепую, потому что из ее глаз вновь хлынули слезы. Она слабо и неверно отбивалась, пока он наклонялся и быстро ощупывал ее руки, плечи, ключицы. Он подумал, что она все же сломала себе что-то при падении, и теперь, когда оцепенение от горя стало проходить, боль могла ее совсем доконать. Он заставил ее повернуть к себе лицо и быстро провел пальцами по щеке, по затылку. Волосы ее спутались, на ощупь казались мягкими и невесомо-нежными, как комья мокрого шелка.
- Тихо, да тихо ты, - бормотал он. – Упрямая девка! Дай мне тебя осмотреть, ты, небось, сломала что или…
- Пусти. Пусти. Не трогай меня. Не прикасайся ко мне, - хныкала она, отпихивая его мокрыми ладонями. – Пусти, пусти же, отпусти! Мне так больно! Мне больно!..
Она разревелась, громко, как ребенок. Ему стало жаль ее – сильнее, чем прежде, словно ее боль вошла в него и проткнула его насквозь. О, если бы он мог забрать хоть немного этого страдания – себе. Но он был крепким мужчиной, а она – женщиной, пусть и огромной, и ядреной в свои лучшие годы, но – женщиной. Ему ли было не знать, какие они в самом деле хрупкие?
- Где болит? Скажи, где сильнее всего болит? Ну же? Бриенна, милая, хорошая, просто скажи, - суетился он. Метался вокруг ее неповоротливой туши, не понимая, чем может помочь – но не желая отступать. – Ну? Ну, скажи, скажи, покажи.
- Я не знаю! Меня как ножом проткнули, - рот ее скривился, из него побежала слюна. Из носа у нее тоже текло. – Я не знаю, не знаю, везде, везде, вез… Ох! Мама! Матушка, что же это такое!
Видел он ее во всяком горе и посреди всякой мерзости – но никогда еще не слышал, чтобы она звала свою покойную матушку. Да она ее, если уж на то пошло, вовсе не знала. Джейме выпрямился, руки его тряслись.
- Сей… час… проходит. Пройдет, - выдохнула она сквозь слезы. – Отойди от меня. Отойди, я не могу дышать!..
Он обрадовался. Надежда захлестнула его, помимо воли. Отступил подальше.
- Хорошо. Хорошо. Не трогаю. Видишь? Я совсем далеко стою. Это, наверное, судорога.
- Да, - Бриенна покорно закивала. – Сейчас проходит.
- Вот и все, - заворковал он, чтобы ей было спокойнее. – Видишь? Вот и все, и прошло, и пройдет, больше не…
Она плакала, уткнув лицо в согнутый локоть. Он опустился на одно колено и осторожно провел пальцами по ее бедру. Бриенна вздрогнула и подняла голову, ну точь-в-точь испуганное животное, заметившее охотника.
- Тихо. Я хочу убедиться, что ты не сломала ноги.
Он пробежал пальцами до ее сапожек, осторожно стянул один и ощупал лодыжку. Дотянулся до другой ноги. Бриенна дрожала, но не сопротивлялась. Трогать ее было приятно – несмотря на печальные обстоятельства и ужасающее ее состояние – но все же он не мог в этом себе не признаться. Всегда дотрагиваться до ее нежной кожи было так… чарующе. И даже в минуты, когда он бывал совершенно убежден в своей любви к сестре, прикосновения к Бриенне были чем-то особенным, чем-то другим. Как прикосновение к свету, к солнечному лучу.
Может, прежде его воспламеняла запретность. С Серсеей он позволил себе все – и множество лет провел на этом разнузданном празднике, в самой его сердцевине. С Бриенной, особенно поначалу, не было позволено ничего.
Джейме кое-как натянул сапоги обратно на ее ноги и встал, возвышаясь над ней. Видя, что она пугливо кривится, отступил, подняв руки:
- Все, все. Ничего не сломано, во всяком случае, мне так не показалось…
- Отойди от меня, - огрызнулась она, вытирая лоб грязной ладонью. На коже ее остались рыжие полосы глины. – Прошу. Оставь меня в покое, наконец.
Джейме отошел от нее и сел, прижав колени к груди. Ветер раскачивал и пригибал травинки над ними, небо темнело, наливалось закатом, остывало. Бриенна ворочалась и вздыхала. Он, следя за ней, заметил, что она в бессознательной тревоге крутит и крутит на пальце большое кольцо из прозрачно-розового камня.
- Красивое, - сказал он, чтобы прекратить эту тоскливую тишину вокруг.
Она недоуменно повернулась к нему, заморгала, словно проснувшись - потом догадалась и посмотрела на свои пальцы, сомкнутые вокруг кольца.
- Вывернутый перстень. Красиво. Они очень редки, дороги… Это Тормунд тебе подарил?
- Это он сделал. Он умеет делать… сам… Ему нравится делать такие вещи.
Прикусив губу, она уставилась на кольцо.
Надо же, подумал Джейме устало. Мужик-то попался ей, стало быть, хороший. Хороший, даже слишком. Ну, на такую огромную бабищу потребны и правда только лучшие кавалеры. Другим около Бриенны и делать нечего.
Да. Только… Только лучше б попался плохой, такой, от которого она бы ушла, и сына бы прихватила, кто знает – наверное, уж тогда не сидела бы она на сносях – в огромной медвежьей яме посреди холодного безлюдья.
- У моей сестры был такой перстень. Сделанный из рубина, а внутри проложен золотом, - сказал он, чтобы заглушить эти мысли. От них его начинало тошнить, как и от предчувствия чего-то по-настоящему плохого.
- Значит, ни в чем ее не превосхожу, - буркнула Бриенна, впрочем, скорее рассеяно, чем со злобой.
Джейме коротко засмеялся.
- Ты настолько лучше нее. О чем ты?! Даже когда я к ней возвращался, я знал, кто из вас есть кто.
- Но мы не выбираем, кого любить, - тихо заметила она, или, скорее, закончила его мысль. – Так ты решил для себя.
- Разве это не правда?
Она посмотрела из-под упавшей вдоль щеки пряди светлых волос.
- Нет. Мы выбираем. И мы ДОЛЖНЫ выбирать хорошенько, потому что только тогда ожидает счастье. Мне жаль лишь, что я верила тем твоим словам, думала, что в них – правда… Я очень уж сильно тебе тогда доверяла. Думала… думала, ты старше, умнее, и ты прославленный рыцарь, как будто сам Воин вдруг явился мне в человеческом облике. Так много знает, вот как о тебе думала… так умен, остроумен, складен в речах, как и в бою… Человек чести. Самого Артура Дейна знал, неужели такой человек, думала я, может быть пустым или недалеким. И говорил все эти многозначительные фразы… Но это были обычные ланнистерские измышления, призванные вас, Ланнистеров, оправдать, а другим эти слова… Просто яд, яд и пепел. Мне они только причинили много боли. Впрочем, это все позади.
Бриенна вновь принялась крутить свой прекрасный перстень.
- Путешествуя по морю с сиром Давосом…
Он перехватил ее изумленный взгляд и только коротко пожал плечом: долго рассказывать. После паузы закончил:
- Путешествуя, я много думал о… всяком. И о тебе. О ней. И… Обо всех нас, знаешь. Об Артуре. О… о себе, наверное, более остального, такой уж я. Другого такого нет. И вот что я подумал: да, мы не выбираем, кого любить, но мы вольны выбрать, кого разлюбим. В этой мысли мы с тобою схожи.
Она фыркнула:
- Да ни в чем мы с тобой не схожи!..
- А тут вдруг совпало, - упрямо заявил Джейме. – Только я говорю о ненависти, а ты – о любви.
- И? Невелика разница, полагаешь? – она устало прикрыла глаза и начала тихонько, беспокойно раскачиваться. – Да, для такого, как ты, пожалуй, разницы вовсе нет. Что случилось с твоей возлюбленной сестрой?
- Ее больше нет.
Молчание.
- Я ее убил. Задушил.
Бриенна посмотрела через плечо, хмуро и обреченно, и взглядом, очень похожим на тот, которым она сверлила его в Харренхолле. Джейме рассказал ей, невыразительным и спокойным тоном, о том, как погибла малышка Джейн, и как потом события приняли самый страшный оборот. Когда он закончил, она смотрела на него теми же потемневшими от тревоги и боли глазами.
Через какое-то время негромко произнесла:
- Почему ты опять никому не рассказал? Зачем бежал?.. Не явился под суд, где твой брат бы подтвердил твои слова…
- Разве это превратило бы меня в человека? Из палача, которым я стал?
Она что-то пробормотала себе под нос, ткнувшись в рукав.
- Что?..
- Ты и тогда нашел какие-то глупые объяснения, навроде того, что волки не судят львов, я уж и не помню толком…
Все ты помнишь, подумал он с приливом щемящей радости. Ты все помнишь, только не смеешь себе признаваться. Ну. И неудивительно. Этот день не был ее лучшим днем, а, возможно, стоял первым в ряду наихудших. Растравлять себе сердце старой привязанностью было бы так глупо. Он был даже рад тому, что Бриенна его стойко и крепко ненавидит. Это, казалось, давало ей силы. По крайней мере, чтобы держаться, не раскисать совсем…
- Мне жаль твою дочь. Правда. И жаль… жаль тебя, - сказала она, отвернувшись. – Ты был в шаге от счастья. Наверное.
- Может быть, - сказал Джейме, глядя на небесный лоскут над своей головой. – А может быть, мне просто хотелось ощутить… или убедить себя в этом. Счастье неуловимо, необъяснимо, оно давно спрятано от меня. Оно мне больше не нужно… должно быть, счастье - не для таких, как я.
- Как так вышло, что, когда все у вас стало хорошо, вы принялись так друг друга…
Она замолчала. Грызть, подумал он. Да, грызть, пинать, ненавидеть, изводить, приводить в ярость, кусать, причинять боль – и опять, и опять, и опять, и боль перестала быть сладкой, как некогда, когда они, как следует растравив себя, слились самым непристойным образом над трупом своего несчастного первенца.
Мы ничего другого не умели, подумал он. Мы не умели любить, считали себя случайными жертвами любви, ведь мы с нею все внушали себе и друг другу, что выбора не было, или что выбор был сделан давно и за нас – теми неведомыми силами, что поместили нас в одну утробу одной женщины… Но, может, Бриенна права: выбор был. Выбор был, просто мы выбрали – нечто совершенно не то.
Она застонала сквозь зубы и начала подниматься, дрожа. Джейме с ужасом узнал этот стон – смесь боли и отчаяния. Бриенна схватилась за спину, выпятила живот и начала дышать мелко-мелко, задрав лицо к налитому золотом небу. Он понял внезапно, что время между ее судорог все сокращалось, это был третий приступ – и он наступил куда как быстрее предыдущих двух. Она завертелась на месте, охая и причитая себе под нос. Вскрикнула. Остановилась, уперев обе руки в стену ловушки.
- Бриенна, - начал он подниматься.
- Отстань, - рявкнула она, не оборачиваясь и не выпрямляясь, - дай мне постоять, так… так вроде бы легче.
- Хорошо, хорошо, - зачастил Джейме, - хорошо, если так легче, то…
- Боги, боги, что же это такое, - она всхлипнула, тряся головой. – Я не понимаю, почему…
- Хочешь воды?
- Оставь.
- Ладно.
- Меня мутит, - сказала она негромко. – Мне нехорошо. Дай… дай воды… Нет. Не надо. Не подходи сюда.
Она издала какой-то странный рычащий звук, и Джейме дрогнул. Он схватил флягу и надвинулся на нее, не обращая внимания на слабые протесты. И вдруг, когда он почти коснулся ее плеча, она резко выпрямилась. Они очутились нос к носу, и пришлось ему смотреть в ее искаженное лицо снизу вверх, и он увидел, что один ее глаз стал темно-красным, налился кровью.
- Бриенна, - Джейме поднял руку и только теперь увидел, что его собственные пальцы трясутся. – Что с тобой?
- Отойди! – крикнула она, спугнув со стеблей травы каких-то мелких пташек. Они взлетели к вечернему небу и там затрепетали в своем неразумном негодовании. – Я же просила тебя, отойди.
Он отступил.
Бриенна замахала на него руками, потом посмотрела наверх. Из глаз ее побежали слезы.
- Почему, я не понимаю, почему ты в такой час здесь, со мной! Из всех, именно ты! И почему я должна тебя слушать, должна тебя жалеть, должна тебе сочувствовать, что за скверная ловушка, почему ты, почему ТЫ!
Она вытерла лицо грязными пальцами, прижалась губами к своему запястью и прикусила его – несомненно, чтобы сдержать новый крик.
Потому, что ты такой создана, подумал он оторопело, не сводя с нее глаз. Этого не изменить. Тебя не изменить. Ты всегда сострадала мне. Из всех. Ты одна. Только ты. Только ты. Единственная…
Но ничего этого он произносить не стал. Криво ухмыльнувшись, сказал:
- Я и сам не понимаю, почему.
- Ты отвратителен, - выплюнула она, задыхаясь. – Нет никого хуже тебя!
- Тут спорить не намерен. Цареубийца, детоубийца и женоубийца, - вымученная гадкая усмешка не хотела покидать его лица. – Ты все верно понимаешь. Разжалован из рыцарей, кстати. Можешь не называть меня «сир».
- Мне б и в голову не пришло, - отмахнулась она, крутясь на месте, словно никак не могла найти такое положение, в котором бы стало легче. – Они… еще милосердно с тобою обошлись на том суде… Снова станешь говорить, что не виноват?
- Нет, - после паузы качнул он головой. – Нет. Это было… пожалуй, почти справедливо.
- «Почти»! Но все же не так, чтобы очень. Вновь вас, Ланнистеров, кто обидел? Вечно вы… вы…
Он понял, что ее горькие упреки каким-то образом облегчали ее боль, отвлекали ее, что ли. Стремясь подыграть, сказал:
- Вечно мы ищем оправданий.
- И ведь находите, - всхлипывая и задыхаясь, пробормотала Бриенна.
Она остановилась и зажала себе рот обеими ладонями.
- Послушай, - Джейме встревоженно поглядел на гаснущий закат. Со дна этой глубокой ямы видны уже стали звездочки в самой глубине неба. Синие и кроткие, как ее глаза. – Кости твои вроде бы целы, значит, сможешь попытаться. Не можем мы сидеть и ждать подмоги, и сколько нам ее ждать? На что надеяться? И… а вдруг что-то случится. Ночью зверье выходит на охоту. Волков тут полно, сам проезжал такие места, что… Бриенна! Давай хотя бы попытаемся. Я подсажу тебя, я обещаю, я сильный, я смогу…
- Да не могу я лезть, - крикнула она ему в лицо. – Ты не видишь?! Если сорвусь и упаду, так тебе шею и сверну всей тяжестью! Этого хочешь? Какой же ты глупый, Джейме Ланнистер! Ум, как у цыпленка! Или того меньше!
- Да уж поболее твоего, женщина, - разъярился он. – Не будем мы тут всю ночь сидеть, иначе к утру тоже головы сложим. Не за то он погиб, чтобы ты…
Лицо ее перекосилось. Губы так и запрыгали. Она наклонилась, подняла свой меч и уткнула острие Джейме в кадык:
- Еще хоть раз его имя с твоих губ сорвется, заговоришь о Тормунде – и отправишься на свидание с сестрицей. Ну?
Пораженный, он сделал шаг назад, и еще один.
- Ясно тебе? – проговорила она помертвевшими губами. – Я спрашиваю, ясно?..
- Да, - хрипло откликнулся Джейме. – Перестань. Не надо.
- Еще на шаг от меня. Прочь.
Он послушался. Бриенна меч не опускала, хотя он и видел, что держится – и держит оружие - из последних сил. Она открыла рот, чтобы еще что-то ему сказать: нечто обвиняющее, гневное, конечно же, и он даже приготовился со всем соглашаться – как вдруг раздался мокрый и странный всплеск. Словно бы в яму плеснуло из ведра. Джейме задрал голову, не понимая, откуда потекла вода, а, когда опустил глаза, увидел, что Бриенна смотрит себе под ноги. Глина вокруг ее подошв превратилась в красноватую жижу. От этой лужи стелился тонкими облачками теплый пар. Он начал поднимать взгляд, и заметил, что ее рубашка потемнела и набрякла от влаги под животом, прилипла к ее круглым полным коленкам.
- Что?.. – Джейме уставился в ее темные от страха глазища. – Бриенна, что…
Она выронила меч и стояла, широко разведя ноги, потом начала поднимать подол, собирая его в ладони, прижатые к своим бедрам.
- Нет.
- Что происходит?! Да что с тобой? – завопил он, совершенно отчаявшись.
- Нет, нет, - забубнила она, вздрагивая. – Нет. Не приходи, еще рано, еще рано, еще рано, не сейчас, потерпи немного, совсем немного, пожалуйста, нет, нет! Не приходи!..
Джейме все понял, хотя и не без содрогания. В нем появилась какая-то обреченность, готовность, схожая с той, которая появляется за мгновения до неравной битвы. И с кем эта битва предстояла? С кем или с чем? Он не знал. Он засуетился вокруг Бриенны, которая зажимала рот обеими ладонями, бросил на мокрую землю попону, сверху – свой теплый плащ, и, подумав, стащил с плеча кожаную куртку.
- Что ты делаешь? – выдохнула Бриенна, глаза ее стали огромными, бездонными и обреченными.
- Садись. Вот сюда, - он показал на устроенное кое-как ложе.
- Что ты делаешь? – повторила она громче, едва ли не кричала.
- Я сказал, сюда, - рявкнул он. – Быстро. Быстрее! Давай же!
Она смотрела, как он закатывает рукава, смаргивая злые слезы:
- Нет. Нет. Этого не случится.
- Случится или нет, я не знаю. Однако же вижу, к чему дело идет, женщина.
- Нет. Ты меня не тронешь.
Он выхватил свою флягу с вином, набрал полный рот и сделал большой глоток. Для храбрости, подумалось ему. Для… для нее.
- Сядь и успокойся. Открой рот и дыши, у тебя нос полон соплей.
Она шмыгнула носом и попятилась, вновь подняла – и отпустила меч, тот упал в мокрую мягкую грязь с тяжелым шлепком. И все еще стояла, дрожа и не понимая.
- Ты стоя рожать собираешься? – прикрикнул он, и его злобный тон вывел ее из оцепенения. – Слыхал о твоей силище, однако к такому даже ты не приучена! Не кобыла же, в самом деле!
Видя, что она растерянно крутится вокруг своей оси, он помог ей опуститься на расстеленные тряпки. Она беспомощно захныкала, и вдруг сказала ему:
- У меня не получится.
- Невелика премудрость, - пробормотал он, изо всех сил сцепив зубы, рука его ныла от боли: так крепко она в нее вцепилась своими мокрыми пальцами. – Разожми руку. Эй. Милая, славная сир Бриенна. Чуть послабее, прошу. Ты мне пальцы сломаешь… Я тебя держу, держу, держу, не бойся. Дыши хорошенько, чтобы не страшиться. Помнишь? Ах, Бриенна. Чему тебя только учили… В разгаре боя надобно дышать так, словно ты – на самом спокойном и чистом лугу в королевствах. А над головой у тебя яркое солнце.
Она зажмурилась и начала дышать, тяжело выталкивая воздух и охая при каждом вдохе. Хватка ее мокрых пальцев и правда постепенно слабела.
- Так, - сказал Джейме. – Так, вот, хорошо. Теперь устройся удобнее, представь, что солнышко…
Он посмотрел наверх. Над ними висел полумесяц, тонкий и светлый, похожий на срезанный ноготь. Вечернее небо все сияло разными красками: от золота до пурпура, но по-северному и по-весеннему нежными.
- Солнышко тебе светит. И вокруг так хорошо. Да?
- Нет, - выдавила она. – Нет, я не смогу.
- Разве уже не поздно передумать? Ты выплеснула воду.
Она затрясла головой, он отвел от ее лица мокрые волосы, с одной стороны и с другой, и, придерживая ее за шею, осторожно убрал их за ее спину. И надо было раньше думать, подумал он тоскливо, с неожиданной злостью. Когда ноги перед Тормундом раздвигала… Да, Ланнистер во всем, как и сказала Яра Грейджой. Эта злоба их всех переполняет, является даже в самые неподходящие моменты. Ему было стыдно за такие мысли, как и за многие иные в отношении Бриенны, страшно и стыдно: и в то же время они придавали ему смелости и сил. Как будто возводили между ними невидимую стену, чтобы ее страдание не выбило его из колеи уж совсем. Кто-то здесь должен остаться в разуме, обреченно подумал он. Из нас двоих. Кто-то должен продолжать думать.
Бриенна вскрикнула и запрокинулась, руки взметнулись по сторонам, точно искали опоры. Она начала царапать ногтями стены ловушки, закусила губу и зарычала, потом замолчала. Ноги ее были сведены в коленях, судорожно сжаты – и тряслись крупной дрожью, но она, без сомнения, этого уже не понимала. Джейме осторожно коснулся ее бедра:
- Давай же. Давай. Все получится. Раз начала… Не отступай. Ты же рыцарь. Разве бежала когда с поля боя? Не для того я тебя рыцарем сделал…
Голова ее лежала теперь на его свернутой куртке. Бриенна поглядела на него отдаленным, обезумевшим от боли взглядом – а потом отвернулась и застонала.
- Не смотри, - проныла она, - отойди, не смотри, не смотри, уходи…
Он понял, что она охвачена болью, и не только телесной, но и этой, особенного свойства, и ему хорошо знакомой – болью от того, что злейший враг, самый презираемый – видит твои страдания. Все мы люди, решил он. Хрупкие, уязвимые. Бриенна же – в особенности. Ее сила никогда не была в ее бедном сердце, а только в мускулах.
- Чего у тебя я не видел, - проворчал он как можно небрежнее. – И потом, куда я отсюда пойду?
К его удивлению, она замолчала, потом коротко рассмеялась, и тут же всхлипнула.
- Тебе легче? – с надеждой спросил он.
- Все началось, - она на него не смотрела. – Все… Ой. О-о-о… На… чалось. – Горькое молчание. – Ты был прав. Всегда прав, так, наверное… так… гордишься…
- Я вообще собою не слишком горжусь. Однако оставим споры о моем нраве. Вот что, Бриенна. Тебе не впервой, - с преувеличенной бодростью заметил он. – Вспомни, что было… С Артуром. Ведь справилась же?
Лицо ее исказилось. Оно было таким бледным, таким несчастным в тающем свете сумерек.
- Я прокляла тебя… Я… все… на свете… прокляла… тогда.
- Очень хорошо, - опять заявил он с этой непрошибаемой уверенностью. – Можешь снова проклясть, даже в Пекло послать.
- В Пекло тебя, - задохнулась она, ворочаясь и поднимаясь на локтях. – В Пекло! Отвернись, не гляди! И без тебя худо!.. Будто нутро вырезают заживо!..
Наверное, ему казалось, что она провела в этом состоянии долгие часы. Только казалось. Она осыпала его всевозможными оскорблениями и сыпала проклятиями, но слова становились все неразборчивее, превращались в крики, визги и стоны. На самом же деле все длилось не так, чтобы очень долго: еще догорал закат, а между ее разведенных ног уже побежали струйки крови. В какой-то миг она притихла и, потеряв голос от крика, замерев, уставилась в небо над собой. Джейме испугался. Он подполз к ней на коленях и схватил ее лицо, заставив повернуться к себе. Глаза ее плавали в слезах и смотрели на нечто невидимое. Живот вздымался, как огромный бело-розовый сугроб, ноги ее перепачканы были глиной, кровью, и Джейме видел, как от беззвучного крика дрожат и вибрируют ее горло и грудь.
Он наклонился и прижался губами к ее уху:
- На… наслышан, и премного, о твоей отваге, сир Бриенна. Давай… Толкни. Подтолкни ребенка.
Она посмотрела на него бессмысленно, почти бесстрастно. От боли она прокусила язык, и в уголке большого рта собралась – и покатилась по подбородку – ярко-алая кровь.
- Как назовешь, если мальчик?
Молчание. Он собрал пальцами рукав своей рубахи и осторожно отер ее лицо:
- А, может, это будет девочка?
- Никакой не мальчик. Что ты несешь? Это девочка, - глупо и упрямо пробормотала она. Глаза ее вытаращились от непомерных усилий, налились кровью, и теперь начали бессильно закатываться под веки, так, что виднелись лишь розовые полосы белков. – Джейме… Джейме, я больше не могу, и я… наверное, я не смогу.
- Конечно же, сможешь. Небось, и в тот раз боялась, а все получилось.
- Не… нет. Не в… этот…
- Да перестань, ты только начала, а уж ноешь. А? Ты ли это, моя храбрая сир Бриенна? Столько всего вынесла. Ну, что ж, теперь раскиснешь? Давай вместе.
- Не по… не полу… чится…
- Эй. Эй, не говори-ка глупости. Посмотри на меня. Посмотри!
Он слегка хлопнул ее по щеке, потому что она начала отворачиваться, и глаза ее совсем помутнели.
- Ты слышишь меня? Останься, вытерпи, останься! Бриенна!
- Не могу. Не могу. Я больше не могу. Так больно… Так больно… Больно!
Она заплакала, бесслезно, очень тихо. По спине его пополз нехороший холодок.
Боги, что же вы делаете? – мелькнула отчаянная, обиженная мысль. Зачем вы теперь ее забираете? Теперь, когда я только ее нашел!
В какой-то момент она опять нашарила его руку, глаза ее перебегали с его лица на нечто невидимое позади него – или выше.
- Джейме, - голос ее охрип, но стал твердым и странно уверенным. – Джейме, я знаю, что ты… еще не все в тебе… не все пропало. Ты не пропащий человек, ты не… не такой, каким… хотел бы… казаться… Он там, он остался один, Артур… остался совсем один там, в доме, в Тысячелистнике. Найди его, отыщи его, помоги ему, прошу. Не оставь его. Не оставь его. Он один… он один теперь… Помоги ему, выбирайся отсюда и помоги. Не оставляй его. Боги… вознаградят тебя. Там… много золота, бери сколько хочешь, только не оставляй Артура, защищай его, помогай ему, прошу, прошу, молю, позаботься о нем.
- Что ты… какое золото? – оторопело пробормотал он. – Что ты себе надумала?! А?!
- Не оставь его, не оставь его, не оставляй, - бубнила она гаснущим и каким-то разбитым голосом. Потом умолкла.
Спустя мгновение ее тело начало содрогаться и дергаться, словно бы от ударов, идущих изнутри.
А потом свет заката угас, последний луч скользнул по ее мокрому, измученному лицу.