Глава 17. Бриенна (1/2)
Был длинный, томительный и прозрачный весенний вечер, один из тех, в какие хорошо собираться за большим столом и слушать бесконечные, всегда жизнерадостные, как и он сам, новости Артура и одобрительное фырканье лисенка.
В большущем котле шкворчали нарезанные монетками свиные колбаски. Чтобы немного скрасить скудость мясных запасов, Бриенна щедро засыпала их луком, кореньями, капустной лапшой и морковью, налила бледных весенних сливок и как следует перемешала.
Она возилась на кухне, досадуя на то, чем вечер вместо того грозил обернуться. В ней поселилась тревога и неуверенность, сжимали горло и сердце, никак не хотели отступать.
- Ничего, - услышав ее прерывистый вздох, сказала Кая. – Ничего, они, скорее всего, это не будут есть, они не любят оседлую еду. Добавь побольше приправ, у меня там в коробочке есть шафран и зернышки дорнийского тмина, выйдет куда как вкусно. Не огорчайся, если они не станут. Артуру больше достанется.
Кая рассмеялась, согнулась пополам и начала вынимать краюшки из горячей печи. В этот момент Бриенна услышала конский топот во дворе.
- Не ходи, - взмолилась Кая, быстро распрямляясь. – Нет. Не ходи, не надо!
Послышался грохот мужских шагов по комнатам, отрывистые команды Тормунда, затем - лай собак, визг лисенка. Бриенна взяла стопку тарелок, чтобы отнести к большому столу – и тут же поставила. Ее скрутило долгой, как судорога, тоской. Хлопнули двери. Во дворе все заговорили разом, потом Тормунд гневно вскрикнул. На миг воцарилась тишина. Потом он опять заговорил, и на этот раз спокойнее, Бриенна уже знала по его интонациям, что он пытается себя обуздать.
Вначале ответом ему была тишина, а потом опять начали раздаваться голоса – молодые и не очень, мужские, женские. Она опять схватилась за тарелки, опять с грохотом опустила их на столешницу. Не слушая больше Каю, пошла на крыльцо, но в холле дорогу ей перегородил Артур.
Он стоял, прижавшись спиной к двери, заведя руки за спину, глядел на нее исподлобья.
- Пусти, - приказала она.
- Отец не велел тебя звать. И Сорен сказал, что ты там не пригодишься.
- Вот как!
Артур упрямо вжался в толстые доски.
- Я не пущу, - предупредил он.
- Отойди и пропусти меня.
- Отец ска…
- Артур!
С несчастным видом он оглядел ее, глаза его блестели. Ее живот уже давно двигался прилично впереди нее, делая все ее шаги и все движения ужасно неуклюжими.
Длинное платье из тонкой белой шерсти было расшито по вороту золотыми бусинками и маленькими розовыми хрусталиками. Это было красивое платье, нарядное, и она его выбрала, чтобы встретить непрошенных гостей в подобающем виде, но, очевидно, встреча эта ей не предстояла. Все уже за нее решили. Ей стало обидно, и она с горечью сказала:
- Ты должен прежде меня слушать, потом уж – его.
- Ничего не так.
- Не спорь, отойди! Артур! И не прошу, а требую! Ну?! Ты совсем меня ни во что не ставишь?
Он шмыгнул носом, услышав, что голос ее задрожал. Выглянула из кухни Кая, прижимая к груди миску со сливками и ловко, как ни в чем ни бывало, орудуя в ней лопаткой для сбивания:
- Ладно. Упрямы оба, ни с одним из вас сладу нет. Отойди, лисенок. Только последи, чтобы мама оделась. Сегодня холодно. Пусть идет, коли волнуется. Но ведь, Бриенна, милая, волноваться тебе вовсе не о чем…
Артур перевел на мать свои огромные глазища, и во взгляде его прочиталось явственное облегчение. Он что-то пробурчал себе под нос, потом рывком схватил и подал ей плащ, подбитый черными соболями. Бриенна, нетерпеливо отодвинув Артура со своего пути, выскочила на крыльцо. Он увязался за ней следом, она слышала его быстрые шажки, а потом он вышел вперед и загородил ее. И она увидела, что Артур положил пальцы на рукоять маленького кинжала, что всегда носил на поясе, подражая отцу.
Она могла бы рассмеяться – она была в три раза его больше - и шире, и выше – но отчего-то сердце ее сжалось.
Тормунд стоял, расставив ноги и уперев руки в бока, его кожаный дублет был расстегнут, ворот рубашки ослаблен. Напротив него, придерживая под уздцы коней, стояли шестеро одичалых. Сноу в сторонке хмурился и кусал губу. Снежинка сидел у перил на крыльце, свесив хвост, и вертел головой, слушая то одних, то других.
- Хильде, - сказал Тормунд с бесконечным терпением. – Почему сейчас этот спор?! Возвращайтесь к себе, отгоните стада, ты же видишь, к чему идет. Я молю тебя, ты же умная женщина. Ты всегда была умнее других!
Хильде стояла, повторяя его позу - широко расставив свои плотные ноги, глядя на бывшего мужа с презрительной, но и несчастной, гримасой. При появлении Бриенны она бросила на нее быстрый взгляд, тут же отвела глаза. Она прежде была красивой, черноокой и черноволосой, крепкой девицей, но Бриенна застала ее в ту пору, когда Хильде уже стала бабушкой, да не один раз. В волосах ее блестели ярко-белые полосы седины.
Половину луны назад она, всегда бывшая верной помощницей Тормунду во всем, что касалось стад и их выпаса, вдруг взбунтовалась. Поставила ему требование: отделить половину стада для нее и дочери, Эсти, у которой еще осенью муж погиб на охоте. Тормунд был на это согласен, но требовал, чтобы прежде стада повели к северу. Весенние паводки и трава, которую олени щипали из-под таявшего снега, были животным вредны. От тепла и сырости их копыта и мордочки покрывались каким-то черным налетом, а потом они начинали болеть и падать. Начался мор. Хильде решила воспользоваться этим, как поводом для того, чтобы подстегнуть Тормунда. Заупрямился и он. Время шло, стада гибли, все грозило обернуться голодом и недугами, племя роптало. А Хильде никак не собиралась уступать бывшему мужу. Как и он – ей.
- Я с места не сдвинусь, пока ты не произведешь раздел. Это и твоя дочка, Тормунд, оседлый ты болван! И хорошо бы только оседлый, а то и оскопленный, поди! Вон какую рожу наел. А жена и вовсе в дверь не пролезет!
Она топнула сапогом, сшитым из оленьей кожи, подняв фонтанчики жидкого грязного снега. Вокруг нее засмеялись. Сноу поморщился.
- Хорошо, - Тормунд поднял обе руки и встряхнул своими огненными кудрями. Заговорил обманчиво ласково, но все более раздражаясь с каждым словом. – Хорошо. Берите, сколько надо, и… Хильде, я тебя заклинаю, ты высказала свои гадкие речи? Все? Все сказала, чего душа требовала?! Теперь садись в седло, уходи: и гони свое новое стадо к северным пастбищам.
Молчание. Тормунд сжал кулаки и не выдержал, гаркнул во всю глотку:
- Что же ты! Что ты творишь! Хоть своих-то оленей убереги, дура!
Артур негромко, но выразительно хмыкнул. Бриенна положила руки ему на плечи и притянула к себе, прижав его лопатки к своему животу: молчи, стой тихо.
Он заупрямился, она это чувствовала – но потом сдался, и тепло его тела ее странно успокаивало.
Наверное, Кая была права. Не стоило сюда являться, на этот застарелый диспут меж двух давно знавших друг друга супругов. У нее было неприятное чувство, будто она вошла в комнату, где двое выясняют какие-то ставшие им до боли знакомыми отношения.
- Ты глухой? От старости уши заложило? Или совсем в тепле да сытости одурел?! – в ответ Тормунду заорала Хильде. – Я требую честного раздела! Они мне не отдадут то, что причитается! Ворона уж проследит, чтобы не отдали!
- Это неправда, - тихо и твердо сказал Сноу. – Разделим по справедливости.
- Я твою справедливость знаю, - выпалила Хильде, не поворачиваясь к нему. Она все сверлила Тормунда тяжелым взором. – Она такова, что все оставишь себе, а Эсти получит дохлую телушку да рога с копытами. Что они будут есть? Что мы будем есть?!
- Если бы ты перетерпела с этими вопросами до перегона, самих вопросов бы, может, и не было, - сухо заметил Тормунд. Вновь с огромным усилием он взял себя в руки. – А теперь каждый день считайте, сколько еще упало. Сколько сегодня?
Бывшая жена его запыхтела от злости – но отмолчалась.
- С утра потеряли четыре головы и последнего олененка, - хмуро проговорил Сноу. – Остальные болеют.
- Чего ты ждешь? Когда делить будет нечего, Хильде?
- Я хочу, чтобы ты исполнил свой долг, явился на пастбища и по чести отделил стадо Эсти, и тогда я пойду к северу и буду тебе служить, как и всегда служила. Разве я когда подводила тебя?!
- Нет, никогда. И потому я изумлен тем, что ты теперь творишь…
- А ты не изумляешься сам себе? Тому, что ты всю зиму, почитай, проторчал в этом вороньем доме, слушая своих полоумных ведьм и развлекая свою новую жену?! Пока мы там страдали от мора, ты тут…
- Ну-ка, хватит. Хильде. Что ты несешь? Я вас стреножил, что ли, что ты держала здесь стада, когда уже снег растаял? Мертвых оленей не вернуть. И я к этому мору руку не прикладывал. Уходить к холодным землям, где растет чистый мох, где черную плесень выжжет сухой мороз – вот единственный способ спасти стадо. И? Это тебе неясно? Или что? Чего теперь-то от меня хочешь?
Она в гневе сплюнула себе под ноги:
- Я хочу, чтобы ты к своим обязанностям вернулся, ты Король за Стеной, а не просто мужик, у которого в овине куры, а в постели южанка. И теперь, когда ты так нужен, ты даже не можешь проехать пару ночей от дома, чтобы выделить дочери приданое? Что ты за отец после такого?
Тормунд молчал, спина его застыла, плечи стали неподвижны и словно железом налились. Хильде повернулась к Бриенне:
- Ты хоть скажи ему! Что молчишь? Язык проглотила? Или горло чем ободрала? Он тебе не в рот свое полено пихал, по пузу видно, что пристроился, куда надо! Да и ты не немая! Скажи своему мужу, раз уж пришла…
- Перестань, - Бриенна поморщилась, зажимая ладонями уши Артура. Он хихикнул, начал дергаться и вырываться, но она только крепче сжала его голову. – Не надо при ребенке изгаляться, Хильде.
- Оставь мою жену в покое, скверная ты баба, - разъярился Тормунд. – Я тебе клянусь, еще хоть слово к ней обратишь, или при сыне моем…
- Он не слушал, - уверила его Бриенна негромко. – Он не слушал, не слышал… И это все глупости и пустое. Оставь. Ведь дело не в том, Хильде, верно? Не то тебя волнует, что со мною делал Тормунд, а то, что, как ты полагаешь, он должен бы сделать для тебя.
- Я правду говорю, - упрямо и свирепо пробормотала одичалая. – Ежели не по нраву мои откровенья, так скажи Тормунду, пусть сейчас же берется за ум. Сама скоро станешь матерью, родится его дитя. Неужто и со своим позволишь так обращаться?
- Он ничего плохого перед тобою не совершил. Так ведь? Признай это.
- Бриенна, довольно, иди в дом, - обернулся Тормунд к ней. – Артура забери.
Она лишь скользнула по нему взглядом и коротко помотала головой.
- Отпусти его к нам, - заговорила вдруг Хильде, и в голосе ее послышалась мольба. – Мы обе матери, мы должны друг дружку понять!
- Я его не держу на привязи, - слабо запротестовала Бриенна.
И тотчас осеклась. Тормунд покачнулся с пятки на носок. Она видела, что теперь его плечи начали вздрагивать. Все было как-то… нехорошо, неправильно. Следовало что-то сделать, и она быстро заговорила:
- Вот как поступим. Идите в дом. Вас накормят. Знаю, что запасы ваши истощены, вы голодны, а потому мыслите уже не о том. У нас есть еда, жаркое и хлеб, и Кая печет сладкие пирожки.
Одичалые с сомнением переглянулись.
- Эта еда ничем не хуже вашей. Наши запасы так же истаяли, но мы готовы всем делиться, мы не для того здесь, чтобы над голодным народом издеваться. Тормунд не такой. Мы все с вами – вместе. Ну же? Идите. Я накрыла столы для вас. Неужели зря весь день провозилась?
Они двинулись к крыльцу, хотя и неохотно.
- Нам с Тормундом надо потолковать, - сказала Бриенна, когда Хильде подошла к ней вплотную. – Без посторонних. Иди в дом. Посади своих людей за стол, дай им отдохнуть… и следи, чтобы всем и всего досталось поровну. Согрейте себе вина. Артур! Иди вместе с Джоном, отведи лошадей в сараи, дайте им сена и воды.
Двор и крыльцо вскоре опустели. Она слышала, как в доме топают гости, как старушки гремят посудой, люди переговаривались и пересмеивались, хотя и робко, смущенно. Бриенна шагнула к мужу. Тормунд смотрел перед собой, закусив губу.
- Эта Хильде! – яростно пробормотал он, наконец. – Знаю, чего добивается. Старая хитрая сука. Никогда она прямо не скажет… А я все равно знаю.
Бриенна невесело ухмыльнулась:
- Да. Но, по правде говоря, она права. Это твой ребенок, и ты должен был… Ты должен о ней позаботиться.
- Эсти хорошая девочка. С мужем они не ладили, и я был рад, что тот сгинул в конце концов. Он не любил ее. Однако же… Хильде не о том волнуется. Ей втемяшилось выдать ее за ярла Тристера, того, что с Ледяного берега, того самого, который стал торговать со строителями кораблей. Те пришли с юга и хорошо платят, это правда. Он за зиму разбогател и зазнался. Но требует теперь, чтоб у невесты было в приданом большое стадо. И Хильде, эта надменная дура, полезла в мои стада.
- Это и ее стада, - тихо заметила Бриенна, поворачиваясь к нему. Он тоже повернулся к ней лицом. – И она заботится о дочери так, как считает нужным.
- Да брось. Эсти уже взрослая. Я уже дедом стал, - он грустно потряс головой. – Хильде же всегда нравилось ими командовать, как девчонками малыми. Теперь она довела племена до мора и голода. И, коли уж откровенно, она ждет, чтобы явился я не только для раздела: а и чтобы вину за то взял на себя.
- Что можно сделать? – спросила Бриенна негромко. – Как все поправить теперь?
- Привести с севера, навстречу им, стада - и раздать помощь. И спешить за снегом. Туда, где еще сухо и много хорошего мха.
- Пусть пошлют за помощью. Послушай-ка. Тебе надо пойти с ними и все разделить, как она требует.
- Нет, нет, - на лице его отразились смятение и ужас. – Я не оставлю вас в такое время, тебе на днях рожать! Я обещал, и я не оставлю, никогда, нет, Бриенна…
- Послушай меня, - твердо и негромко повторила она, сжав его лицо своими ладонями. – Хильде права, тут всего пара ночей пути. Ты должен отправиться с ними и все решить на месте. Сноу будет с тобой. Без ссор, без крика. Справедливо. Ему тоже дано это умение, всех приводить в чувство. Вы все разрешите, пока не поздно. А ведь еще не настал тот миг, когда поздно, верно? По ночам подмораживает. Олени… не все, но многие, еще живы – пусть и болеют. Отдай дочери приданое. Отправь гонцов за помощью. Вели всем немедленно двигаться к северным пастбищам. Ты убедишь их, потому что это ты – Король, ты, а не Хильде, и не те, кто теперь, по глупости или жадности, подстрекают к неправедному разделу. А затем возвращайся ко мне. Я уверяю тебя, что не стану ни тревожиться, ни торопиться. Ты успеешь. Ты успеешь к появлению Сольви. Слышишь? Ты со всем справишься, и ты все успеешь.
Он схватил ее запястья, сжал крепко, почти до боли, потом, словно опомнившись, отпустил. Взгляд метался по ее лицу, в этих его ясных глазах попеременно отражались, сверкали, как грани льдинок, то надежда, то страх, то стыд, то гнев.
- Я не оставлю тебя! – повторил он придушенным шепотом и зачем-то покосился на двери. За ними слышались взрывы смеха и веселый перестук мисок, вилок и ножей. Тявкал лисенок, скрипели половицы, глухо шипели горячие камни и плескалась вода: должно быть, старушки решили затопить для гостей парилку. – Ну! Опомнись! Не в такой же час, Бриенна, любовь моя!
- Эй. Эй. Успокойся. Вот что подумай: дела это женские. Простые. И мне уже знакомые, верно? А уж Кая таких, как я, тысячи перевидала. И ты тут разве что добрым словом помочь бы мог. Что с того, даже если Сольви придет прежде, чем ты вернешься? Ты приедешь и возьмешь ее на руки, и будешь так же счастлив, как и дОлжно. И я буду счастлива. Ни о чем не беспокойся. Мы справимся. Кая и я – мы справимся. Да и Сольви вся в тебя. Сильная. Крепкая. Мы все сделаем правильно. Ты, и я, и она. Мы все будем вместе. Все будет у нас хорошо.
Он засопел упрямо, угрюмо: но Бриенна видела, что ее слова и впрямь немного привели Тормунда в чувство.
- Я не стану тебя торопить. Делай все, что нужно, все споры разреши и всех успокой, и всем помоги: ты их Король. А для Эсти еще и отец, и дедушка ее детям. Пусть и впрямь устроит свою судьбу с этим приданым, кто знает? Может, в этот раз все сложится счастливо? Не все женщины с первого раза в замужестве или в супружеском деле везучи. Но уж со второй попытки что-то, бывает, и выходит. Вот хоть на меня взгляни…
Он улыбнулся в ответ на ее шутку, но улыбка вышла болезненной и испуганной.
- Тормунд. Ты все сделаешь правильно. Я уверена. И поспеши лишь, когда повернешь домой. Ну, а тогда… тогда уж и правда поторопись, скачи во весь опор, любовь моя.
Она тихо рассмеялась, прижала губы к его запылавшему лбу. Поцеловала между бровей и в тонкую, веснушчатую переносицу:
- Ну? Обещаешь так сделать?
Он со стоном убрал от своего пылающего лица ее руки, но одну задержал в своей ладони и прижал к своему рту:
- Да я же не только о возвращении беспокоюсь. Вылезли шатуны. Говорят, и сама медвежья королева пожаловала, злая, голодная, на запах павших оленей вылезла. А это дурачье, подручные Хильде, додумались подстрелить пару задохлых медвежат. Что, если это ее дети были? Чего ради? Ни мяса, ни шкур… Одна глупость. Их мать теперь бродит кругами вокруг лагеря. Говорят, она с добрую гору величиной. И в такой ярости. Ежели стада отойдут – она, чего доброго, пойдет искать дальше, да начнет тут кружить. Бриенна. Ты понимаешь это? Тварь сюда повернет…
Это было правдой. По лесам начали рыскать разбуженные ранней и беспокойной весной медведи. Людей они не боялись, и вообще ничего не боялись, голод делал их слепыми к боли, к опасности - и жестокими. Нескольких овец на дальнем выпасе они уже задрали, а на днях вспороли глотку отбившейся от стойла старой плуговой лошадке Сорена. Но больше всего их кружило теперь вокруг стойбища, их привлекали павшие и больные олени.
- Ведь мы в безопасности, - сказала она спокойно. – Вы с Джоном приготовили ловушки, колья, ямы и бревна на подвесе, сюда они не проберутся. По ночам мы жжем фонари вдоль ограды, дикие звери опасаются огня. Ох, ну, право же. Разве первый год они тут крутятся по весне? Об этом не беспокойся вовсе.
Он молчал, изучая ее лицо со смесью отчаяния и восторга.
- Отчего я не знал тебя раньше? – пробубнил Тормунд вдруг. – Отчего, отчего, как так? Ты – мой свет. Говоришь, и как будто мне вот тут все по местам ставишь.
Он постучал себя согнутым пальцем по виску. Бриенна хмыкнула:
- Ты бы и сам додумался, просто волновался обо мне и дочери, оттого не мог ясно мыслить. Знаешь, что? Идем, сядем с ними - и поговорим. Уверена, что Хильде сама желает, чтобы все как можно быстрее решилось. Она тоже не хочет терять приданое для ледяного ярла. Да?
- Жадность этой женщины мне прежде была неведома, - проворчал Тормунд, обняв Бриенну и ткнувшись носом в ее ключицу. – Обещай, что не станешь выходить за ограду, пока я не вернусь.
- Разумеется.
- Что бы там не случилось, пусть задерут овец, лошадей, пусть хоть весь скот порвут: но ты сама не ходи никуда, хорошо? И Артуру я хочу запретить.
- Я с ним поговорю. Он все понимает.
- Да, но не в меру храбр, вот что скажу.
- От тебя научился, - со смешком заметила она.
- Вы оба у меня уж слишком бесстрашны. Теперь мне частенько за вас тревожно.
- Я обещаю тебе, что мы и носа не высунем в луга и, тем паче, в лес, покуда ты не вернешься.
- Так-то, - поднял он бровь. – Слушай меня во всем, женщина!
- И ты – меня, Король за Стеной.
Он засмеялся тихо, беспомощно, зарывшись лицом в ее плечо.
Собирались в ночь. Посреди всей суеты Бриенне только и оставалось, что лежать в постели, подоткнув под спину гору подушек. Кая собирала провизию в большие короба. Артур бегал среди одичалых, доставал их расспросами и побасенками. Бриенна же, устав от хлопот этого вечера, ушла в хозяйскую спальню и просто лежала там, сшивала маленькие лоскуты, собирала легкое детское одеяло. Тормунд расхаживал по комнате, складывая в дорожный мешок свое оружие и всякие вещи. Вид у него был потерянный.
- Еще приданое? – воскликнул он, осмотрев ее труды.
Бриенна махнула рукой с зажатой в ней иглой:
- Все пригодится. Сам удивишься, как быстро тратится. Стирай да суши. Вот дошью это одеяльце – на лето малышке – и ты вернешься. Так я загадала.
Он сел рядом с ней и провел рукой по ее щеке с бесконечной нежностью:
- Ты хорошая мать. Самая лучшая. Я счастлив, что Сольви у тебя родится. Принцесса моя. Никого я не ждал с таким… таким… Такой…
- Я знаю, душа моя, знаю. Ты будешь ей хорошим отцом. Как и всем своим детям.
Он наклонился и ткнулся губами в ее ухо.
- Все будет хорошо, правда?
- Да, любовь моя.
- Мы справимся.
- И спорить не о чем.
- И будут еще дети. Много наших детей, золотых, как солнышко.
Бриенна задрожала от того, с какой взволнованной надеждой он это произнес. Он погладил ее грудь, она смущенно забормотала извинения, когда на белой шерсти платья выступило мокрое пятнышко.
- Теперь эти сладкие грудки мне еще милее, - с гордостью сказал Тормунд.
- Не знаю! Потом, как окончу кормить, они и вовсе обвиснут, будто два мешка, - проворчала она. – Стану старой и вялой, будто подмерзшая репка.
- Глупости. Что ты болтаешь! Никогда они не перестанут меня волновать. Они всего прекраснее. Ты – всех прекраснее.
Он поцеловал ее щеку и скользнул ниже, осторожно положил руку на ее живот и прижался к нему лицом.
- Скоро отец твой вернется, солнце мое. Скоро. Скоро. Уж ты не волнуйся обо мне. Твоя мама меня дождется…
- Сам не заметишь, как дни пролетят. Будешь потом смеяться вместе с нами.
Он поднял голову, посмотрел на нее долгим и темным взглядом, потом молча подвинулся и обнял ее, прижался губами к ее губам. Шитье выпало из ее рук, все стало вдруг незначительным и неважным, все заботы и тревоги измельчали под этим глубоким, горячим поцелуем. Бриенна обвила руками его крепкую шею:
- Время еще есть? Запрягают уже? Или пока собираются?
- Немного, - выдохнул он с робким смешком. – Времени у нас немного. Хочешь, я дверь запру?
Она быстро закивала. Не хотелось его отпускать от себя, хотелось крикнуть – прошу, прошу, прошу, умоляю, не уезжай, не оставляй нас. Но Бриенна понимала, что эти вопли только растравят ему сердце. И она просто цеплялась за него, за каждую минуту с ним. Он вернулся к ней быстрыми, тихими и широкими шагами. Она отбросила шитье в сторону, подняла руки, раскрыв объятие. Поцелуи были торопливы, но по-прежнему восхитительны на вкус. Его руки заскользили по ее телу, нащупали шнуры на спине и начали борьбу, но времени было в обрез – он только стащил платье с ее груди и отодвинул тонкую сорочку под ним. В конце концов, торопясь и ругая себя за этот приступ неуместной страсти – но и не в силах его одолеть, Бриенна встала на четвереньки. Она чувствовала прикосновения его губ к своей шее, его дыхание на своем оголившемся плече. Зажмурилась, сожалея о том, что в такой миг не видит его лица, и вдруг он прижался ртом к ее уху.
- Люблю и скоро вернусь… Будешь ждать? Ответь.
- Буду, и всегда.
- Будешь? Ну?
Он втолкнул себя глубже. Она вскрикнула, сунула лицо в мягкие подушки и прикусила их.
- Буду, - простонала она.
- Скоро. Я скоро вернусь, родная. Ох!
И он забормотал еще что-то, слова любви, непристойности, признания, быстрые и жаркие, скомканные, темные и сияющие во тьме. В последний момент он помог ей повернуться, и они закончили в поцелуе, таком глубоком и жадном, что ее губы ныли, искусанные, жаждавшие его, жаждавшие все продлить. Сердце ее колотилось так, словно хотело разорвать ее грудь. Она дрожала, повторяя его имя, пока ее лоно сокращалось от страсти, а руки ловили его плечи, его лицо, и пальцы ее, казалось, даже гудели от желания. Он выпрямился между ее разведенных коленей. Глаза смеялись, сверкали:
- Вот не знаю, гордиться или стыдиться! Что ж я такой быстрый нынче?
Она прижала ладонь ко рту, прятала смех: