Глава 11. Бриенна (1/2)

Понеслись шумные, суетливые, наполненные хлопотами дни – и лето пустилось вскачь, догоняя себя самое. Солнце палило все ярче, все жарче, зацвели лесные фиалки, затем кипрей – и тогда, ранним утром бесконечного дня, все обустроилось и окончилось, так быстро, что Бриенна сама себя не узнала в зеркале.

Волосы ее, выполосканные в трех водах, были расчесаны и уложены затейливым образом. Санса вплела в них тонкие жемчужные нити и живые цветы. Платье, вышитое белыми бутонами, открывало ее длинную шею и край роскошной сорочки из самого нежного полотна. Туфельки из выбеленной перчаточной кожи облегали ногу плотно и аккуратно, как самые тонкие чулки. Глядя на себя в отражении, она стояла, изумленная, не решаясь повернуться к вошедшим.

- Красивая, - наконец, вымолвила Санса. – Ох, какая же ты красивая!..

- Самая красивая, - поддержала ее Элис Карстарк, - леди Бриенна, да кто же мог подумать…

И она смущенно осеклась.

- Красавица, что немудрено, - заявила Кая, возясь с длинной накидкой из тонкого паутинного шелка. – А вот что мудрено, так это платье бы наше не примять. Ну-ка, повернись-ка.

Все женщины заговорили разом, заспорили, как сохранить в целости роскошный шлейф, весь вышитый ландышами и тысячелистником, но Бриенна почти их не слушала. Сердце ее вдруг принялось колотиться в тесном корсете, будто пыталось выпрыгнуть из груди.

- Где он? – наконец, в тревоге пробормотала она. – Да где же?!

- Скоро будет, - уверила ее Санса. – Поверь, он не зря к Стене уехал.

- Почему сейчас?

- Так надо было.

- Зачем?

- Все сама увидишь.

- Ох, мужчины!

- Так, вот. Выпей-ка. Для храбрости и румянца, - велела ей Кая.

Бриенна послушно отпила ягодного вина и едва не поперхнулась. Санса вытерла ее губы полотняной салфеткой, засмеялась и вдруг встала на цыпочки и поцеловала их. Бриенна вспыхнула, отшатнулась.

- Это тебе на память, - Санса все еще смеялась. – После сравнишь, кто из нас лучше целуется.

Она показалась Бриенне очень юной, беспечной, и ее игривость была игривостью молодой, глуповатой, но такой странно, бесконечно нежной.

Внизу послышался шум, какое-то движение, шаги, споры. Потом распахнулись двери, и Сноу просунул в них свою кучерявую голову:

- Леди? Прошу, все готово. Прошу. Леди сир Бриенна?

Она оперлась на его протянутую руку, позволила себя провести вниз, по лестнице, пока женщины бежали следом, тихонько причитая насчет сохранности шлейфа. Выскочил откуда-то нарядно одетый Артур, с пристегнутым к поясу мечом, гордый и радостный:

- А он уже приехал, мама! Приехал! Ох!

- Что? – тревожно и радостно осведомилась Мия, стоявшая у распахнутых на крыльцо дверей. – Хороша ли она?

- Ужасно хороша! – выпалил мальчик. – Как волшебная! Вся ужасно волшебная, очень прекрасная! А на платье вышиты наши цветы!

- Лесная дева, - заметил Сорен со значением. – Прекрасная лесная дева. Всегда такие чарующие. Одна меня, как-то раз, тоже околдовала…

Все загалдели, заспорили, кто говорил о вине и закусках, кто кричал помощницам на кухне, чтобы попроворнее орудовали в печах, кто спорил о волшебстве лесных фей, кто слушал все это, разинув рот. Артур прижался к матери, обхватив ее за талию, не обращая внимания на ворчливые понукания старух и Сансы. Бриенна обняла его за плечи. Она почти не помнила, как все-таки дошла до крыльца, сын так и повис у нее на боку, семенил рядом, ткнувшись головой в ее талию.

Тормунд соскочил с лошади, бросил кому-то поводья и шагнул к ней, улыбаясь во весь рот. Он перевел взгляд на женщин вокруг нее, одумался и попытался придать лицу загадочное, торжественное выражение. Бриенна невольно засмеялась.

- Я привез кое-кого, - сказал он, смущенно одергивая свой нарядный камзол. На пальцах его сверкали перстни с яшмой и агатами – он редко их носил, и принадлежали они многим поколениям его семьи. – Ты согласна дать клятвы перед моими богами, и за это я благодарен, Бриенна. Но хочу, чтобы ты и своим богам поклялась. Да.

Она изумленно смотрела на него, как ей сказали позже – даже рот раскрыла.

- Так я хочу. Так бы ты хотела, я знаю, хотя никогда бы и не спросил. Потому… вот. Это я… Этого человека я к тебе привез.

Бриенна перевела глаза на человека, который стоял по правую руку от Тормунда, только теперь она его заметила толком.

Это был мужчина очень старый, скромно одетый, весь в темно-сером, с головы до ног. Глаза его были темными, лицо – покрыто дорожным загаром. Он поднял обе руки, и Бриенна заметила сложенное в несколько раз полотнище. Она, не веря глазам, опять посмотрела на Тормунда.

Тот молчал, и все вокруг вдруг замолчали, и как-то раздвинулись, деликатно и осторожно. Только Артур продолжал на ней виснуть.

- Вы не помните меня, леди Бриенна?..

- Я…

- Я помню вас хорошо. Девочкой и юной девушкой, и то, как вы… носили доспехи, я помню и септу Роэллу, как она сердилась на вас, как она была с вами строга, подчас и несправедливо, и как все же вы… вы всегда ее прощали. И сир Гудвин… И ваш отец, сир Сельвин Тарт, полагаю, был бы счастлив этому дню. Я же… я почту за честь, ведь я служил, я… служу в септе Закатного Замка по сей день, и я…

Она плохо помнила дальнейшее, помнила лишь, что разрыдалась, чем привела всех в смятение. Септон Килиан, и теперь она узнала его – бросился ее утешать, и уж окончательно разбил всякие ее надежды успокоиться.

Кто-то оттянул Артура в сторону, она мельком увидела, что в руках у мальчика появилось это полотнище, привезенное издалека – плащ ее отца. От времени розовая ткань стала белесой, солнце Тарта поблекло и вытерлось, золотые нити кое-где в его лучах изорвались. Синяя ткань стала бледно-голубой. Это был очень старый плащ, очень бедный, обтрепанный, с рваным темно-синим подбоем.

Везли септона медленно, чтобы не потревожить тяжелой дорогой – привезли на королевском корабле, сопровождали самым торжественным образом от самой Белой Гавани до Стены. Затем его встретили воины Тормунда и Тормунд самолично, и повезли в Тысячелистник. И вот теперь, в итоге всех этих осторожных и деликатных приготовлений, Бриенна, как и обычно, все испортила.

Она никак не могла взять себя в руки. Впрочем, никто вокруг не выказывал никакого недовольства. Ее отвели в дальнюю комнату, усадили на обитую бархатом скамеечку, обмахивали салфетками, поили вином и пряными настоями. Тормунд пытался ворваться к ней, бубнил свои извинения, но и его Сноу куда-то увлек, а потом пришел сам септон Килиан и, встав перед ней на колени, взял ее руку и веско, тихо сказал:

- Мне жаль, что вы не смогли его похоронить, леди Бриенна. Однако же знайте: ничему он не был бы так рад, как вашему счастью сегодня.

Наконец, все было преодолено, слезы ее высохли, Артура выпутали из дедова плаща и заставили вернуть реликвию Бриенне.

Оказалось, что по другую сторону чардрева, под которым следовало совершить церемонию, по распоряжению Сансы и Сноу выстроили маленький деревянный алтарь с семиконечной звездой.

- У нас всего две свадьбы, - Тормунд нервно улыбнулся ей, когда септон Килиан осведомился, готовы ли они произнести клятвы. – А я бы и сотню еще выдержал. Готов, - он повернулся к септону. – Конечно, готов.

В руках его был плащ, руку к которому, несомненно, приложили и Кая, и Мия, и Санса. Он был сшит из светло-зеленой парчи и весь вышит цветами, ягодами, травами, оленями, медведями и золотыми мечами. Если бы Бриенна могла видеть его прежде, она постаралась бы рассмотреть узоры, искусно сплетенные друг с другом, и, несомненно, увидела бы в них собственную историю – или уже легенду – переложенную на язык иглы и нитей. Изнанка была подбита горностаевыми шкурками. Этот плащ был роскошен даже сам по себе – но на контрасте со старым плащом отца показался ей еще богаче. Тормунда это все, однако, ничуть не смущало. Бриенна подозревала, что даже и не трогало – этот обычай он воплощал исключительно для нее.

Но, когда септон связал их ладони поданной ему атласной лентой, Тормунд вдруг заморгал, словно ему в глаз что-то попало.

Когда ему было позволено обнять невесту, он попросту сгреб Бриенну в объятие и закачал, как ребенка, из стороны в сторону, целуя ее щеки и виски, смеясь, плача, все как-то сразу:

- Моя! Моя! Моя!..

Все вокруг опять закричали, и Артур, и Сноу, и одичалые. Люди поднимали кубки и поздравляли, и вдруг посыпался с неба дождь из лепестков. Санса и Бриенна подняли головы, и увидели, что мальчишки – друзья Артура, забравшись на священное дерево, с беззаботным смехом подкидывают в воздух охапки цветов. Поднялась суета, мальчишек принялись сгонять с ветвей, они спорхнули вниз, точно воробушки. Септона повели к столам и налили ему крепкой кедровой бражки. Сноу что-то говорил Бриенне, она едва слушала и почти не слышала, потом Джон просто махнул рукой, обнял ее и расцеловал. Потом схватил пробегавшего мимо Артура, поднял и закружил.

Санса и Кая забегали вокруг поставленных на полянах столов, и все другие девицы и юноши тоже: стояли ужасная толчея, шум и гам. Все успевали сыпать поздравлениями, шутками, пожеланиями того и сего – от пятерых сыновей до неисчислимых стад, вечных побед, золотых гор – и Бриенна едва понимала, что говорит, кому отвечает. Заиграли привезенные из портовых городов музыканты – сначала исполнили длинную торжественную балладу, а потом вдруг перешли к веселой пляске, в которой дудели и барабанили так, что оглохнуть можно было.

Бриенна помнила, как сидела во главе длинных столов, Артур обнимал ее за шею, положив голову на плечо, опять облаченный в дедов плащ. Она слушала чьи-то истории, кивала, даже отвечала, правда, плохо помнила, что именно. Потом помнила, как кружила в танце, легком и нежном, руки Тормунда были на ее талии, улыбка его все освещала вокруг. Он остановился в какой-то момент, схватил обе ее ладони, поднес к губам и начал целовать палец за пальцем, а потом, с радостным вздохом, прижался губами к ее рту.

Помнила, как прыгала в быстром танце, приподняв полы своего платья, с Артуром и Сноу, как они втроем хохотали, повторяя движения друг друга. Затем она схватила Артура и подняла над всеми, и так продолжила кружить, пока к ним не присоединился и Тормунд. Камзол его был расстегнут, ворот рубашки распущен. Артур пересел к нему на спину и принялся гонять, как лошадку. Молодежь затеяла на полянах какие-то игры, плясали и ручейком, и змейкой, и попарно, и хороводом, прыгали через костры, устроили маленькие турниры, то на мечах, то на деревянных жердях, которые следовало тянуть в разные стороны.

Затянули песни, удивительно слаженным хором, помогая себе, стуча донцами кружек по столам. И опять заиграла музыка.

Второй день встретили на рассвете, рассевшись за столами, сытые, умиротворенные, почти притихшие: усталые. Тут появились пряники и пирожки, и горячий чай в больших котлах, что кипели над разложенными повсюду костерками. Этот день запомнился ей запахом дыма и еловых шишек, что трещали в пламени костров. А еще охапками полевых цветов, и тем, как в ее волосы, распущенные, Санса и другие девушки со смехом вплетали маргаритки, васильки, солнцецвет и мышиный горошек. Они болтали о всяких пустяках, спрашивали ее, хорошо ли Тормунд Великанья Смерть целуется, тотчас перебивали и рассказывали, как целуются их женихи или мужья.

К вечеру и второе ее платье пришло в некоторый упадок: подол его промок в выпавшей на длинном закате росе, окрасился зеленым от раздавленных в танцах травинках. Устроили игры, загадки и смотр подарков, затем Бриенна прилегла уснуть, и ее оставили одну в комнате, а проснулась она от того, что кто-то тихонько тряс ее за плечо.

- Бриенна, - позвал Тормунд, с внимательной тревогой заглядывая в ее лицо. – Сердце мое, нам пора.

Она оглянулась и увидела, что на ее широченной кровати, раскинувшись, дремлет сын, а Санса Старк прилегла на самом краю. С ноги ее, выглядывавшей из-под нарядного легкого платья, свисала бархатная туфелька. Бриенна встала и, под удивленным взглядом Тормунда, стянула эту туфельку, и вторую, поставила их на выскобленные добела доски. Затем укрыла спящих тонкими платками, повернулась к мужу:

- Если пора, так идем. Только дай мне переодеться.

Когда она спустилась вниз, то изумилась тому, какая повсюду наступила тишина. Солнце золотило букеты, расставленные в корзинах и кувшинах, отражалось в мисках с медом и маслом, в винных бутылях. Кая и Мия дремали за столом на кухне, подложив под свои седые головы свернутые передники. В котелках булькал суп «для оказии» - некое густое, но, следовало признать, весьма полезное, варево для больных - после выпитого - голов. Кот сидел на столе и намывал свою мордочку, а рядом с ним валялось обгрызенное, похищенное без всякого стеснения, жареное куриное крылышко.

Где-то на задворках закричали петухи, но никто, кроме них, и не думал проснуться. Тормунд стоял у крыльца, держал поводья двух кобылок – белой и темно-рыжей. Обе были запряжены, гривы им украсили лентами и ромашковыми венками.

Бриенна, подобрав подол своего легкого платья, взлетела в седло. Тормунд, неслышно ступая, пошел с ней рядом, ведя ее к северным холмам. Они выбрались на лесную тропинку, очутились в темном и тихом ельнике. Бриенна наклонилась в седле и пригладила вихор на затылке Тормунда:

- Да спал ли ты сегодня?

- Ночевал на сене, - засмеялся он. – Пришлось все постели отдать гостям.

Она вытащила соломинку из его непослушных рыжих кудрей:

- Ты устал?

- Пустяки. Еще бы всю ночь плясал и пел.

- Не преувеличивай свои силы. Садись в седло.

- Так ведь я правда молод и силен, милая девушка.

- Ах, правда?

- Придем – проверим.

- В самом деле, куда мы идем? – решилась она, наконец.

- Ты увидишь.

- Ну, хоть намекни.

Тормунд засмеялся:

- К матушке-реке, как мои старики называют то место. Там красиво. Очень красиво. Сама увидишь. И заимку мы там поставили, одно загляденье… Ты увидишь. Потерпи немного.

Солнце поднималось все выше, и они миновали черные скалы, несколько нарядных и светлых березовых рощиц, пересекли ручейки и, наконец, вступили в узкое длинное ущелье. Так далеко на север от дома Бриенна еще не заходила. Она смотрела по сторонам, любуясь тем, как недвижно все было, ярко, словно бы умыто, отмыто дочиста летним светом: и каждый клочок травы был покрыт сиреневыми, пурпурными, желтыми, белыми и синими цветами. Стены ущелья расступились в какой-то миг, и Бриенна тихо ахнула. Перед ними открылся разлив широкой реки, спешившей, как видно, еще дальше – за горы, к морю. Здесь, окруженная снежными вершинами, лежала почти идеально круглая долина. И всюду, меж длинных серебристых рукавов воды, на ярко-зеленых, мшистых, словно бархатных, лужках поднимались к небу струйки белого пара. Кое-где речные протоки были отрезаны от материнского, образовали озерца и запруды. Окруженные красными и черными камнями, кое-где они пузырились и булькали, словно некие великаны кипятили в них свой великаний суп.

- А?! – радостно спросил Тормунд. – А? Ну, как тебе?

Бриенна засмеялась и спрыгнула из седла.

- Так это правда, - сказала она. – То, что Джон Артуру говорил. Что на далеко на севере земля кипятит воду, будто в огромной купальне!

- Это и есть огромная купальня. И вся – твоя! Матушка-река кормит грудью всю долину… И молоко ее горячо. Говорят, прежде тут жило древнее колдовство. А теперь… смотри-ка! Я тут живу.

Он показал ей на длинный полуостров, вторгавшийся в речные перекаты. Он зарос ивняком, соснами и бузиной. На самом краю виднелась покрытая мхом крыша маленького зимовья. Бриенна увидела помост, что тянулся далеко в речную гладь. Увидела, когда подошли ближе, и остатки кострищ там и тут.

- Часто бываешь тут?

- Последние месяцы почти и не бывал, но велел Сноу наведываться и приводить дом в порядок. Так что не бойся: там, внутри, нет никакого запустения, а вовсе наоборот. Все для нас уже готово.

Это оказалось правдой. Дом даже украсили к их приезду. Кто-то всюду развесил гирлянды из анемонов, лисохвоста и мать-и-мачехи. На столе посреди маленькой кухни лежала чистая скатерть, а на ней, под полотенцами – краюшки хлеба и круги сыра. В котелках была налита чистая вода. На полках в кладовой стояли бутылки с вином, с медовой брагой, давленые ягоды в глиняных кувшинах, лежали завернутые в чистую соленую ткань куски бекона.

Бриенна сняла дорожные сапоги и принялась расхаживать по дому босиком, на ходу заплетая растрепавшиеся в дороге косы.

Тормунд вернулся, привязав лошадей. Остановился у порога. Голову наклонил к плечу:

- Ну… Как тебе?

- Чудесно, - искренне проговорила она. – ЧуднО, странно и… Но красиво.

- Нет у меня замков, - сказал он негромко. – А это вот есть. Так, по мне, это лучше иного дворца.

Бриенна улыбнулась, заметив, как он волнуется: