Пролог (1/2)

Всё с чего-то начинается… День — с восхода солнца. Любовь — с искры. Вражда — с предательства. Жизнь — с рождения.

Сия же история, как бы символично это ни звучало, началась в день рождения близнецов — наследников славного и доблестного короля Балора, правителя Эльфляндии. Рождение же их ознаменовалось тремя пронзительными криками, один из которых — истошный и болезненный — принадлежал молодой королеве. Принеся в мир двух очаровательных младенцев, она отдала свою жизнь. Король не успел даже добежать до покоев, как его супруга испустила последний вздох. Когда же он, подобно урагану, ворвался в комнату, то увидел лишь её бездыханное тело, застывшее на веки вечные в камне.

Говорили, что король в тот вечер даже не посмотрел на близнецов, вместо этого он уединился в своих покоях и просидел в них до утра следующего дня. Молоденькая служанка, которая пришла к нему вечером, принеся поднос с яствами, не решилась его побеспокоить. Помявшись у двери несколько минут, эльфийка поспешила удалиться. Когда же главная кухарка спросила у неё, почему она не отнесла королю ужин, служанка ответила, что слышала, как тот рыдал, подобно ребёнку, и громил всё, что попадалось ему под руку.

— Я не решилась ворваться в покои государя… — взволнованно проговорила тогда служанка, словно пытаясь оправдаться.

Услышав это, кухарка тяжело вздохнула, потупив опечаленный взгляд в пол, — по щеке её скатилась одинокая слеза. Вытерев влажную дорожку краем передника и негромко всхлипнув, она возвратилась к работе, приговаривая, как жаль ей безутешного короля, как сочувствует она малюткам, оставшимся без матери.

Рождение близнецов стало концом жизни для их матери. И день, который должен был стать самым счастливым для королевской четы, превратился в день скорби и траура. Опечаленные гибелью молодой государыни жители Эльфляндии тосковали и плакали вместе с убитым горем Балором. И никто в тот день не вспомнил о близнецах, даже их отец…

Прошло три дня прежде, чем король решил наконец увидеть наследников, о которых всё это время неустанно заботились кормилицы и фрейлины. Зайдя в просторную и светлую комнату, он окинул бесцветным взглядом две колыбели, стоявшие рядом друг с другом.

— Мальчики? — безучастно спросил Балор у кормилицы, остановившись у двери.

— Мальчик и девочка, мой король, — с грустной улыбкой ответила кормилица, не решаясь посмотреть на несчастного вдовца.

— Мальчик и девочка… — отстранённо протянул Балор, и по выражению лица его было трудно понять, что он чувствовал в этот момент.

Казалось, новость о том, что у него родились близнецы (да ещё и разного пола), изумила его, сбила с толку. Однако горечь и боль утраты были слишком сильными, чтобы их смогла затмить какая-либо другая эмоция. Возможно, в глубине души король безмерно радовался рождению наследников, вот только радость эта таяла, стоило ему вспомнить о гибели любимой жены.

— Это настоящее чудо, Ваше Величество. На нашем веку ещё не было подобного… — доносились со всех сторон голоса фрейлин, однако Балор, казалось, не слышал их, погружённый в мрачные думы.

— Хотите подержать их? — неуверенно спросила главная кормилица, надеясь, что это сможет хоть немного утешить короля, вызвать скупую улыбку на его лице.

— Это чудо отняло у меня королеву… — проигнорировав вопрос кормилицы, мрачно произнёс Балор, отведя отрешённый взгляд в сторону, даже не заметив, как на лицах фрейлин отразились недоумение и обеспокоенность.

— Позаботьтесь о них… Они — всё, что у меня осталось, — покачав головой из стороны в сторону в попытке отогнать мрачные мысли, произнёс Балор и, не дождавшись ответа, вышел из комнаты.

— Конечно, мой король, — сперва опешив от слов Балора, с жаром произнесла кормилица, бросив растерянный и взволнованный взгляд в сторону других эльфиек, которые, поражённо замерев на месте, переглядывались меж собой.

Прошло неприлично много времени прежде, чем Балор смог возвратиться к своим обязанностям. Несмотря на страхи и опасения кормилиц и фрейлин, король не отстранился от близнецов, не отослал их прочь и не возненавидел. Более того, по прошествии нескольких месяцев он стал посещать наследников чуть ли не каждый день. Устроившись возле колыбелей, Балор с печальной полуулыбкой наблюдал за двумя малютками, слушая отчёт главной кормилицы о состоянии их здоровья.

Шло время, близнецы росли, и связь между ними становилась всё более явной, отчётливой. Никто точно не мог объяснить её природу, однако и подданные, и сам король были уверены в том, что она реальна. Даже находясь на расстоянии друг от друга, принц и принцесса оставались неразлучны. Казалось, невидимая нить объединяла их тела и души, создавая нерушимое целое. Настроение Нуалы отражалось на настроении её брата. Любое ранение принца — даже самая ничтожная царапина — зеркально повторялось на теле принцессы…

Осознание того, что принц Нуада и принцесса Нуала неразрывно связаны друг с другом — и телом, и душой — привело в ужас Балора и всех подданных, которые увидели в этом плохое знамение. Не раз король советовался с мудрецами и придворными колдунами, желая узнать, есть ли возможность разорвать незримые путы. Однако те лишь неопределённо пожимали плечами да говорили загадками, смысл которых был непонятен Балору. И лишь одна провидица — уродливая и слепая старуха с огромным горбом — смогла дать королю более-менее ясный ответ. Вот только слова её повергли Балора в ужас…

— Связанные ещё в материнском утробе, они будут неустанно тянуться друг к другу. Связь их будет крепнуть, и со временем дружба и привязанность облекутся в совершенно иную форму, превратившись в запретное и греховное чувство, которое они будут именовать любовью… Разорвать эти путы невозможно, но их можно ослабить, и тогда влияние принца на сестру будет не так велико, — произнесла колдунья, и Балор, несмотря на то, что был потрясён открывшейся ему картиной возможного будущего, прислушался к её словам.

Понимая, что лишить близнецов общества друг друга он не сумеет, король принял решение воздействовать на каждого из них словесно. И если принц — упрямый, гордый, эмоциональный и неподкупный — противился его наставлениям, то кроткая, послушная и чистая сердцем принцесса принимала слова отца как непреложную истину, неоспоримый приказ.

Любящая, заботливая и невероятно нежная, Нуала стала для короля настоящей отрадой. Подданные же, не понаслышке знающие о чистоте и доброте принцессы, с трепетом и восхищением называли её Вайтлили <span class="footnote" id="fn_32296521_0"></span>. И хотя Нуала не отличалась красотой и не могла похвастаться совершенством форм, жители Эльфляндии считали её самой прекрасной девой королевства.

Нуада же сильно отличался от сестры. Гордый и непреклонный, он стал отважным и хладнокровным воином, не знающим ни страха, ни пощады, ни поражения. Впервые принц взял в руки клинок, будучи ещё юношей, и с тех пор мастерство его только росло. Многочисленные стычки и дуэли привили ему любовь к сражениям, а участие в кровопролитных битвах (наравне с отцом и другими эльфами) превратило его в одного из самых искусных воинов.

Принц тренировался, не щадя себя, пока силы не покидали его, а тело не начинало изнывать от боли, пронзавшей напряжённые мышцы. И только тогда он останавливался, жадно хватая губами воздух. Всё тело его лоснилось от пота, янтарные глаза выразительно горели, а из полученных царапин стекали капли крови, оставляя на алебастровой коже охровые дорожки.

И каждый раз, когда он тренировался, сидела тихо в огромном зале — в самом углу — принцесса Нуала. Затаив дыхание и не говоря ни слова, она заворожённо наблюдала за движениями брата, вздрагивая и морщась каждый раз, когда тот, неудачно проделав приём, ранил себя. В такие моменты Нуала не издавала ни звука, и только взгляд её — опечаленный и расстроенный — падал то на сокрытое под шёлковым рукавом плечо, то на ладонь, то на рвано вздымающуюся грудь.

После долгих лет принцесса научилась терпеть боль… Вынужденная мера, связанная с отсутствием иных вариантов. Нуала была бы рада не видеть, как на её некогда прекрасном теле появляются одна за другой отметины, полученные братом в результате сражения или же очередной тренировки. Принцесса была бы счастлива не чувствовать острую боль каждый раз, когда клинок неприятеля разрезал плоть Нуады, оставляя длинный порез, что впоследствии шрамом отпечатывался на теле.

Нуала хорошо помнила день, когда брата посвятили в воины… Рука Балора взметнулась над головой Нуады, и она смогла увидеть зажатый в ладони отца острый клинок, что, скользнув по лицу принца, оставил продольный порез. Нестерпимая боль пронзила Нуалу, вынудив её жалобно всхлипнуть, потупив застланный слёзной пеленой взгляд в пол. Нуада же не издал ни звука. Даже когда Балор оставил несколько вертикальных надрезов по длине горизонтальной раны.

В тот момент Нуала едва сдержалась, чтобы не зарыдать. Подводить брата она не хотела, но терпеть боль было почти невыносимо. По лицу её скатывались одна за другой капли крови, что, оставляя на губах металлический привкус, беззвучно падали на ткань платья. Порез жгло, словно по коже прошлись раскалённой кочергой… В глазах Нуалы застыли слёзы, и лишь твёрдый и строгий голос брата в голове вынуждал её держаться уверенно и стойко.

«Будь стойкой, сестра моя, пусть они видят, насколько сильна и тверда их принцесса. Пусть они видят, что мы с тобой — одной крови», — мысленно обратился к сестре Нуада, внутренне почувствовав, как она воспряла духом.