Глава 15 (2/2)

— Точно? — решив убедиться в этом самостоятельно, Арсений потянулся руками к застёгнутым пуговицам на рубашке юноши, чтобы на всякий случай осмотреть его тело. Но тогда же его ненастойчиво остановили чужие руки, предотвратившие дальнейшие действия.

— Не надо, Арсений.

Это был не строгий запрет — это была просьба. Изумруды, преисполненные грустью и страхом, мгновенно вызвали у странника сочувствие, и тот понял, что явилось причиной такого печального и напуганного взгляда.

Тюремщик Антона так часто издевался над юношей, что тот больше не мог воспринимать чужие прикосновение иначе, чем грубые касания Кузьмитрия. Наверняка, надзиратель не раз пытался стянуть с него одежду, и это глубоко и неприятно засело в его голове, из-за чего он и отказался от того, чтобы руки Арсения приближались к его одежде. Это может звучать глупо, но всё же в случае Шастуна это совершенно объяснимо — парень до сих пор боится, что ему причинят боль.

— Я не хочу навредить тебе, — осторожно положив ладонь на наиболее зажившее плечо младшего, произнёс тихо Арсений, постепенно расширяя свою улыбку, которая должна успокоить юного командира.

— Я этому рад, — опустив голову, признался Антон, крепко сжимая свои ладони между собой. Он понял, что его сожитель догадался о его боязни дотрагиваться до кого-либо, и ничуть не огорчился этому. — Спасибо, что зашил рану.

— Пожалуйста, — сохраняя прекрасную и такую добрую улыбку, ответил на благодарность голубоглазый, не наклоняясь к светловолосому, чтобы ни в коем случае не спугнуть его. — Моя ладонь на твоём плече раздражает тебя? Тебе это неприятно?

Шатен поднял на него свой безмятежный взгляд и неохотно покачал головой в разные стороны. Он уже осознал, что Арсений просто хочет поддержать его и что Арсений совершенно не похож на Кузьмитрия по поведению. По крайней мере, одно доказательство этому точно есть: с Арсением ему спокойно, а с тюремщиком никакого покоя не было никогда.

— Хорошо, — убрав руку и отойдя к столу, вздохнул с удовольствием следопыт, выложив все монеты, которые он накопил с продажи туши тетерева. — Хочешь есть?

— А у нас есть что-то поесть? — заметно оживившись, приподнялся с постели Антон и тут же огорчился, увидев на столе лишь флягу с водой и пару кусков хлеба. — Снова почти ничего нет…

— А ты закрой глаза и представь, что всё есть, — усмехнулся старший, спешно взяв в ладонь хлеб и радостно сделав первый укус.

Антон никак не ответил и даже не подошёл к столу, из-за чего его знакомый повернулся к нему, заметив расстроенное, опечаленное, бледное от голода лицо.

— Поешь хотя бы то, что есть, а потом ляжем отдыхать, — с невольной заботой распоряжался Арсений, наблюдая за юношей. — Завтра мы купим что-нибудь сытное.

— Оставь себе, я дождусь завтрашнего обеда, — отмахнулся парень и прошёл к своему рюкзаку, чтобы достать чистые вещи, потому что нынешнюю одежду неплохо было бы почистить где-нибудь.

Скиталец видел в командире откровенное отчаяние и не мог в это поверить: как мятежник смог упасть духом? В его движениях стало виднеться так много усталости, в глазах — только боль и тоска, а в голосе нет никакого задора или боевого настроя. Этот юноша будто бы постарел на пару десятков лет из-за пережитых страданий, хоть и физически он должен быть способен ещё на многое…

А сам Антон боится ближайшего будущего. Он бы ни за что не выжил, если бы Арсений не приютил его там, в лесу, если бы не провёл к базару, если бы не помог с ранением. Но по их договору они должны расстаться именно здесь — на базаре, а это пугало младшего. Он не знал ближайшие окрестности, и, каждую ночь являясь жертвой собственных кошмаров, не сможет вернуться домой, к родным, в здравом рассудке. Ему просто нужен кто-то, кто поможет ему, а единственным, кому он хотя бы немного доверял, оставался Арсений.

— Антон, я купил хлеб не для себя, а для нас обоих, — продолжал спокойным тоном брюнет, взглянув на зеленоглазого, который только-только снял рубашку, чтобы переодеться. — Боже, как много ран… Тебе нужно поесть, чтобы восполнить силы.

И Шастун выдохнул. Свободная кофта на его теле начала согревать, а в душе постепенно исчезала та боль, от которой было тяжело избавиться. Но Арсений избавил.

— Спасибо тебе, Арсений.

Антон устал никому не доверять. Антон устал ждать подвоха. Антон устал бояться того, что уже произошло.

Особенно хочется перестать всего бояться после этой доброй улыбки Арсения, к которому хочется тянуться, как к другу. Он, действительно, благодарен этому молодому человеку, но пока слишком уставший, чтобы искать слова для других, более весомых благодарностей. Поэтому, всё-таки перекусив, Шастун спокойно улёгся в постели, пока его товарищ писал какое-то письмо при свете одинокой лампы.