Часть 2 (1/2)
Когда за Какаши-сенсеем захлопывается дверь — так зло, что с потолка падает кусок штукатурки, Ирука едва находит в себе силы доползти до рабочего кресла. Неловко упав в него — так неловко, что ударяется ребрами о край стола — Ирука растекается выброшенной на берег медузой. В опустевшей голове назойливо пульсирует лишь одна мысль: «Что я наделал?».
Что он наделал?!
Ирука чувствует себя так, будто его выкинули за борт в открытом море. С мешком кирпичей, привязанным к ногам, да. Он тонет, тонет, не зная, как выплывать, чем разгребать заваренную им самим кашу. Шантажировать Какаши Хатаке! Ирука издает придушенный всхлип, зажмуриваясь до кругов перед глазами. Какаши Хатаке! Человека, о котором многие ему знакомые чуунины осмеливаются говорить только шепотом! Живую легенду! АНБУ, продержавшегося в строю, страшно сказать, больше десяти лет!
И он… Он, Ирука, просил… Нет, он требовал…
Ирука судорожно вцепляется в свой жилет. Там, в потайном кармашке, заветный пузырек. Кажется, на дне должны еще остаться две-три пилюли. Проглотить лекарство выходит не сразу — слишком уж пересохло горло.
Бежать за ним! Сказать, что не существует черновиков, что все это — лишь розыгрыш, безобидная шутка, получить на законных основаниях по морде и разойтись более-менее мирно. Какаши-сенсей не злопамятен, и он не станет мстить. Но…
Ирука хватается за голову, стаскивает резинку и запускает пальцы в рассыпавшиеся пряди. Последнее время он не может носить хвост постоянно, как делал раньше — голова начинает сильно болеть. Ирука даже подумывал подстричься покороче — его удерживает лишь детский опыт, когда мама, еще будучи живой, отвела его к парикмахеру… Да Ирука сам себя в зеркале пугался, пока волосы не отросли.
Это наваждение какое-то. Наваждение, перерастающее в пытку.
Ирука хочет Какаши-сенсея до кругов перед глазами. Он боится признаться себе в том, что готов был выпрыгнуть из штанов прямо здесь, на рабочем месте, улечься на учительский стол и позволить делать с собой, что угодно. Лишь бы Какаши-сенсей захотел делать с Ирукой хоть что-нибудь! От одного взгляда этого человека весь разум Ируки перетекает в яйца. Надо же было ляпнуть такую ерунду, боже! Черновики Джирайи-сама!
Они действительно должны были стать подарком на день рождения. Но Ирука до него не дотянет…
Кошмар, в штанах все просто колом. Стоит прикрыть глаза — и Ирука видит, как неторопливо приближается к нему Какаши-сенсей. Подходит, как хищник, заприметивший оторопевшего со страху кролика. И пахнет от него, запыленного, просоленного собственным потом, именно хищником — адреналином, кровью, опасностью. Ирука — школьный учитель, каждый день надеваюший под форменный жилет чистую водолазку. Да, он тоже принимал миссии и выполнял их, но Ируке везло — ни разу ему не приходилось сталкиваться с мясом, кровью и смертью. Возможно, поэтому другие чуунины и джонины Ируку несколько… презирали. Но Какаши-сенсей — никогда. Он всегда вел себя дружелюбно, хотя и не выказывал к Ируке особенного отношения. Просто человеком Какаши-сенсей был порядочным. А Ирука, как выходит, не очень-то…
Этот запах… Это прикосновение спрятанных под маской губ к уху. Этот злой шепот, обещающий расправу… Если бы горло не перехватило спазмом, Ирука в ответ на этот шепот начал бы умолять, как течная сука. Унизился бы, на остаток жизни хватило бы вспоминать.
Успокойся, успокойся, озабоченный ты идиот… Нет, не получается. Такое ощущение, что член возомнил себя главным органом Ируки и настойчиво требует внимания. Выдохнув сквозь зубы ругательство, Ирука стискивает себя прямо через форменные штаны и живо представляет, как Какаши-сенсей прикасается к его телу, ведет затянутыми в митенки ладонями по ребрам, по животу, ниже… Еще ниже…
Какое же гадливое ощущение — сидеть в обкончанных штанах, закрыв лицо руками, и ненавидеть себя за то, что так страстно хочешь получить.
Кое-как закончив с текущими делами, Ирука прячет злосчастные бланки в ящик стола и выползает из Академии. Уже вечереет, надо же. Год идет на убыль, но еще достаточно тепло. Такое… Прекрасное время. Воздух чист и стеклянно звонок, и хочется дышать полной грудью и делать глупости…
Вот глупостей Ирука сегодня точно совершил достаточно. Хватит. Вернуться домой, принять душ, лекарства и спать. И если боги будут милостивы, Ирука увидит во сне желанного мужчину, на которого пялится уже который год, не надеясь на взаимность. Ну как же так его угораздило влюбиться в самого недоступного человека Конохи! Ируке кажется, что проще совратить святого, чем Хатаке Какаши. Если бы не тот разговор в банях, случайно подслушанный Ирукой, он до сих пор был бы уверен, что Какаши-сенсей удовлетворяется исключительно чтением скабрезных романов Джирайи-сама. Но…
«…ага, и снимает там мальчика на ночь, — раздался взрыв хохота за стеной, — какого-нибудь сладкого, смазливого, едва-едва совершеннолетнего. Откуда знаю? Да был как-то с ним в команде, заметил, куда он ходит, если во время миссии приходится останавливаться в крупных городах. Ага, в бордель, — еще один взрыв хохота, — не понимаю только, и не противно же ему! Впрочем, кого только не ебут…»
Ируке хотелось бы, чтобы последняя услышанная им фраза немного касалась и его. Но…
«Ты не понял меня, — слышит он раздраженный голос на задворках памяти, — я вообще не педик. Не было ничего!»
Ирука уже четко усвоил, что не было ничего. Никогда не было. Ничего.
Но Какаши-сенсей… Он… Он единственный, с кем Ируке действительно хочется. Хочется до ломоты в яйцах, черт их побери! До кругов перед глазами, до прикушенных до крови губ, до стыдливо застирываемых вечером обкончанных трусов, твою мать. Если бы Ирука хоть немного верил в колдовство, решил бы, что его приворожили.