Глава 9. (2/2)

— А если я не хочу девочку? — вкрадчиво уточняет Осаму, подкрадываясь поближе. Чуя чувствует себя так, будто находится под взглядом матерого хищника, который готов в любой момент наброситься на свою жертву. Возможно, кто-то другой на его месте испугался бы. Даже ему стало немного не по себе, хотя он ни за что не признался бы, так как был слишком упрям и горд. К тому же, хоть никакого реального сексуального опыта с людьми своего пола у него не было, но это не значило, что такой аспект в воспитании своего подопечного Кое упустила бы.

Все же, та старалась его всесторонне развивать. Нетрадиционные отношения не то чтобы в Японском обществе приветствовались, но, по крайней мере, в мафии к этому относились куда более снисходительно хотя бы потому, что сильному мужчине куда проще выжить, чем изнеженной девице с полным отсутствием мозгов, но зато красивой внешностью и большой грудью.

Ему нравится то, насколько бывший напарник помешан на нем. Это так… круто. Чуя дрожит от вожделения, прикусывая губу. Он сказал, что в ближайшее время не собирается заниматься с шатеном сексом? Забудьте. Впрочем, он не был бы собой, если бы так просто отступил.

— А кого хочешь? Кошечку? Собачку? Зоофилия — это не ко мне. — издевается Накахара, а потом медленно скользит поближе к Дазаю, грациозно кладя руку ему на плечо и начиная поглаживать большим пальцем шею. Воздух между ними буквально наэлектризовывается, заставляя зародиться у него в груди огню предвкушения. Он чувствовал небольшой страх (все-таки, он едва ли когда-то сможет забыть то, как Осаму его чуть ли не изнасиловал), но не собирался уступать в этой импровизированной игре. Тем более, когда он ведет с таким разгромным счетом. Когда еще такая возможность представится? — Или, может быть, что-нибудь еще более… ммм… экзотичное? Рыбы и трупы — ко мне тоже никак не относятся.

— Н-нет. — зло шипит шатен и стонет, прикусывая губу, когда Чуя берет его за руку и невинно облизывает ему кончики пальцев, словно пробуя на вкус мороженое. Вкус странный, но нельзя сказать, что совсем неприятный. Нормально, в принципе. Накахара нравится дразнить мужчину, влажно причмокивая. Ему нравятся его реакция и желание. Ему нравится смотреть на то, как Дазай судорожно дышит, до крови прикусив губу. Ему нравится то, какую власть он приобрел над своим бывшим партнером. Нравится. Он задумчиво мычит, вопросительно склоняя голову набок, и отступает, вырывая разочарованный вздох из груди шатена. Тому явно трудно соскрести остатки своих мозгов, но он говорит так спокойно, будто сейчас ничего не происходит. — Не принимай меня за совсем уж извращенца, чиби!

— О? Но я ведь совершенно о другом. Ты ведь хочешь меня, а, Дазай? Хочешь не как игрушку, а как равноправного партнера в жизни. — невинно и тихо тянет Чуя, хмыкая. Он знает, что ходит по охуенно тонкому льду, но ему гордость не позволяет отступиться. Скумбрия молчит, а его глаза темнеют. Опа, а вот и знаменитые упрямство и отрицание! — Ну так что? Тебе так сложно признать, что ты хочешь меня во всех смыслах? — тянет рыжик, склоняя голову чуть набок. Сладко улыбается и подходит еще ближе, позволяя себе быть укутанным запахом пороха, крови, насыщенным мускусом и какого-то терпкого одеколона, отчего у него немного кружится голова. Толкает шатена в грудь, заставляя того свалиться на кресло.

— Я просто хочу, чтобы чиби вернулся ко мне. Мне скучно без тебя. — капризно тянет Дазай, скрывая то, что чувствует на самом деле. Почему-то этот идиот всегда предпочитал прятаться за масками, потому что боялся, что кто-то сможет его прочесть. И тем страшнее и ненавистнее ему было то, что Чуя всегда с небывалой легкостью читал его, как открытую книгу. — Я думаю, что ты сможешь меня развлечь.

— Дазай, ты идиот? Ты правда веришь, что я поверю в то, что ты не заинтересован во мне в том самом смысле, особенно после того, как ты мне чуть всю душу не вывернул, лишь бы я не прогнал тебя?

— Но я ничего не сказал! — защищается тот, а потом настороженно смотрит так, будто примеривается выпустить пулю в голову. Он, кажется, понимает, к чему все идет, поэтому стиснул зубы и отвернулся.

— Ты не должен мне ничего говорить, чтобы я тебя понял. Особенно, когда ты сам приперся ко мне… Затоптал собственную гордость и паранойю, простил мой побег и то, что я теперь в ВДА, и пришел, хотя знал, что я куда сильнее тебя. — рыжик с трудом сдерживается от довольного смеха. Осаму всегда плохо демонстрировал свои эмоции и чувства. И еще труднее признавал кому-то другому свои собственные желания, особенно если что-то действительно хотел. — Чего ты так жаждешь, Дазай?

Молчание. Накахара закатывает глаза, хмыкая. Его всегда так бесило упрямство этой скумбрии суицидальной… РРР!!! Так бы и прикончил. Он покачивается с пятки на носок, позволяя себе впервые за долгое время улыбнуться настоящей счастливой улыбкой:

— Ты такой дурачок, Дазай. — устало вздыхает он, качая головой. Подходит еще ближе, запуская пальцы в лохматые каштановые пряди, аккуратно перебирая их и массируя мужчине голову. — Ты же понимаешь, что все-таки кое-что даже я не узнаю, если ты не скажешь?

Молчание. Чуя ничуть не разочарован. Знала бы скумбрия, насколько он на самом деле наслаждается ситуацией своей власти и своим возбуждением… На первый взгляд может показаться, что Дазаю все равно, особенно если смотреть на его бесстрастное лицо и пустые глаза, пусть и до предела потемневшие, не обращая внимания ни на что другое. Но если же посмотреть на тело… О, эта прекрасная дрожь и судорожно сжатые пальцы…

— Конечно, я вообще никогда не планировал это делать, но… Раз уж ты настаиваешь… — по-лисьи хитро ухмыляется рыжик, медленно подходя к Дазаю и, еще чуть поколебавшись, ловко усаживается к нему на бедра лицом к лицу скумбрии, чтобы не пропустить ни одной эмоции напарника. Немного поёрзал, устраиваясь поудобнее, а потом целенаправленно потерся своим членом о член шатена, уже чувствуя, как у того все каменно стоит. Снова потерся, вырвав из суицидника тихий и резко оборвавшийся стон. Как… забавно. Чуя наконец-то чуть отстраняется, слыша обиженное скуление, после чего внимательным взглядом впивается в мужчину перед ним. Дазая бьет крупная дрожь, но он не шевелится, до крови закусив губу и закрыв глаза. Тот вцепился в спинку кресла с такой силой, что его костяшки побледнели, а покрытие кресла начало угрожающе поскрипывать. Чуя выгибает одну бровь и светится, а собственная власть кружит голову. — Ну так что? Мне долго ждать?

Молчание. Накахара хмыкает и улыбается, задумчиво напевая себе под нос. Легко обхватывает руками шею партнера, а потом медленно поднимает ладони вверх, продолжая массировать голову напарника. Самое интересное, что Осаму чуть дернулся и напрягся, а потом мгновенно расслабился, даже не пытаясь вырваться. Неужели доверяет? Нет, скорее всего просто решил выждать. Чуя знает, что у того сотни планов и еще больше различных запасных путей, чтобы его никто никогда не подловил. Однако, то, что происходит сейчас, просто показывает, насколько на самом деле тот в нем нуждается. Потому что, если бы Дазай не хотел бы его, как равноправного партнера во всем (он в этом никогда не признается), то не пришел бы. Пусть тот этого еще не понимает, но все именно так и есть.

Как забавно, что именно Чуя порой знает Осаму лучше, чем тот сам себя.

Пожалуй, это даже… в какой-то степени мило. Ну, разумеется, если такая вещь, как «мило», может относиться к кому-то такому, как Босс Портовой мафии. Просто странно понимать, что иногда шатен путается в своих желаниях, как какой-нибудь детсадовец, который точно так же не понимает, чего именно хочет. Рыжик смотрит на мужчину, качая головой. Того уже колотит от желания, а он все продолжает отрицать. Раздутое Эго и гордость всегда мешают тому признавать хоть что-то, в чем антиэспер не прав. Разумеется, Чуя не должен был до этого доводить, но… Если из Дазая только так можно вырвать хоть какую-то правду, то ему придется делать это на регулярной основе.

Правда, наверняка, потом придется «расплачиваться» за подобное, но это уже издержки. И не то чтобы он против «расплаты», как таковой. Сколько можно целибат хранить? Он же не девушка в южных странах, в самом-то деле.

— Чего же ты хочешь, О-са-му? — тянет он, ловко обнимая шатена обеими руками и ногами, после чего прижался крепче, снова целенаправленно потираясь. На этот раз он чуть усилил нажим, сам дрожа и глотая беззвучные стоны. Дрожь крепкого и сильного тела перед ним усилилась, а с губ шатена снова сорвался отчаянный и просящий стон. Накахара чуть повернул голову вбок, уткнувшись губами Дазаю куда-то в изгиб челюсти, заставляя того содрогаться, а потом чуть нахмурился, вскидывая брови. Он понимал, что тот не будет ему отвечать словами, хотя он мог чувствовать всю степень «заинтересованности» в нем конкретного человека. Очень внушительной «заинтересованности». А потом его мысли перескочили на другое. — Как давно у тебя в последний раз кто-то был?

Судя по реакции тела антиэспера, у него, кто бы там был до этого, давно не было. Это слегка удивило Чую, ведь за этим мудаком девушки буквально в очередь выстраивались, влюбляясь в очаровательные карие глаза, каштановые лохмы и сладкие речи. Причем, если он просто показывался и стоял рядом, они еще держались, но стоило ему рот раскрыть и одарить их комплиментами, то они сразу же сдавались на милость победителя. Иногда их даже речи о двойном самоубийстве не отпугивали. Накахара считает, что даже должность Босса Портовой мафии не могла в этом помешать суициднику. В крайнем случае, всегда есть девочки Ане-сан. А тут… Даже странно, потому что тот вряд ли бы стал хранить ему верность, особенно если учитывать, что даже не было понятно, вернется ли Чуя в город или нет.

Впрочем, это было даже не главным. Куда главнее и удивительнее было то, насколько голодным до прикосновений может быть Дазай. Это едва ли любовь. Скорее похоть и практически одержимость.

— Два дня… агх… назад… — надрывно стонет мужчина, когда Чуя, практически не стесняясь, кладет ему руку прямо на выпуклость штанов и медленно начинает поглаживать. А чего стесняться? Накахара кроме того, что сам парень, так еще и у сестрицы Кое обучался, пусть его обучение и не перешло в практику, ограничившись теорией и тем, что девочки из борделя показывали ему некоторые особенно чувствительные места мужчин. Пальцы Осаму крючатся и почти что рвут обивку кресла, что заставляет рыжика недовольно зашипеть и ослабить хватку. Конечно, эта квартира теперь его, но у него ведь нет столько денег, чтобы в ближайшее время купить себе новую мебель. Он теперь служащий скромный… — П-продо… ах… жай.

— Неужели никто не может полностью удовлетворить Босса Портовой мафии, м? — спрашивает он, желая поехидничать, но судя по тому, как закаменело тело Дазая, это было правдой. Чуя быстро отстраняется и мгновенно заглядывает в пустое лицо, пытливо выжидая. Царит привычное молчание. Но он уже может все прочитать по микродвижениям ресниц и губ. — Подожди, ты что, серьезно? Вот же дерьмо. А я-то думаю, все слишком легко происходит… С тобой же все так просто не бывает, а, Осаму?

Чуя ругается и искренне удивляется про себя, потому что ему и в голову никогда не приходило, что у шатена что-то может быть с этим не так. Осознавать это было… ну, странно как минимум. Он понимал, что, возможно, просто дело в том, что тот не мог быть достаточно удовлетворен, пока не получит свою «идею фикс», коей по какому-то року судьбы стал он, Накахара Чуя. Возможно, рыжик бы даже засомневался в своих выводах, если бы не видел, как жадно и нетерпеливо реагирует тело суицидника. Мда… Кажется, не этого он ожидал, когда сбегал. Честно сказать, он даже не особо рассчитывал на то, что после встречи Дазай оставит его в живых.

А тут гляди ж ты…

Но, наверное, можно признать, что в какой-то степени все произошедшее и его вина? Не то чтобы он действительно чувствует себя виноватым. Окей, этот мудак заслуживает гораздо худшего наказания, серьезно. Но, наверное, в чем-то он тоже виноват, хотя скумбрия все равно виновата больше.

— Итак, Осаму, ты хочешь… меня, верно? — медленно и сладко тянет рыжик, массируя плечи партнера, чтобы тот расслабился, после чего снова начинает потираться своим членом о член Дазая, заставляя того еле слышно стонать и сжимать пальцы на обивке сиденья, чтобы не сорваться. Накахаре и самому сложно сохранять разум ясным, но он правда старается, потому что не хочет все испортить тем, что растворится в дымке блаженства. Шатена осталось просто немного «дожать». Конечно, Чуя не привык манипулировать кем-либо, но физическое тело в большей степени его «царство», чем суицидника. Тот, все-таки, больше по ментальной и умственной части. — Тебе нужно просто признать то, что ты меня хочешь, как полноценного партнера во всем, чтобы я стал твоим.

— Это нечестно, Ч-Чу… — с трудом бормочет тот, куксясь. Это выглядит настолько мило, что Накахара смеется и прижимается своими губами к его в невинном детском поцелуе.

— Слова, Осаму. — тихо смеется тот, наслаждаясь. — Просто признай, и ты будешь у меня первым.

— И последним. Никто кроме меня никогда не будет тобой владеть. — ревниво замечает Дазай, мгновенно будто бы собравшись. Его руки тут же хватают рыжика за бедра, стискивая так, что наверняка останутся синяки. Чуя стонет в голос и выгибается, когда шатен производит между ними особенно сильный толчок, отчего члены трутся еще более чувствительно. Все прекращается, и это заставляет Накахару скулить, потому что ему не нравится прерывание стимуляции. Но потом, когда он смотрит в глаза партнера, то просто замирает, затаив дыхание. Перед ним не Осаму, нет. Перед ним всемогущий Босс Портовый мафии, который способен одним жестом руки опрокинуть весь город в кровавое безумие. Это особенно четко читается по глазам суицидника, которые превратились в черные дыры голода и желания. Они не двигаются, но у рыжика в животе неуклонно нарастает жар, и он чувствует, что еще немного и он… — Нельзя.

Чуя вздрагивает и стонет, диким усилием воли заставляя себя не излиться. Он чувствует очередную вспышку желания, смешанного с практически раболепным страхом и обожанием. Он утыкается Осаму в плечо, обхватив его обеими руками и ногами, и судорожно дышит. Его бьет мелкая дрожь, с которой он никак не может справиться. Мучительно, но при этом настолько сладко и хорошо…

Он спрашивал себя, почему влюбился в эту сволочь? Пожалуйста, ответ сидит прямо под ним, бесстыдно притягивая его за попу к себе ближе. Неудивительно, что тогда он, пятнадцатилетний паренек, не устоял перед этим природным магнетизмом и властным поведением Дазая. Его любовь не смогли отвратить даже дурацкие поступки скумбрии и его глупые попытки самоубийства вкупе с постоянными издевательствами.

Однако руки шатена еще ближе притискивает Чую к нему за задницу, а потом ползет вверх, удерживая рукой за середину спины, чтобы тот никуда не мог деться, а второй заползает Накахаре под рубашку, начиная чуть сдавливать и теребить бусинку соска, заставляя рыжика мычать.

— Такой чувствительный… — томно и жадно тянет Дазай, наклоняясь к владельцу Смутной печали и прижимаясь губами к беззащитной шее, где еще минуту назад был чокер. А потом вцепляется в нежную кожу зубами. Чуя дергается и стонет, дергая бедрами. Осаму что-то бормочет, аккуратно зализывая укус, а потом начинает посасывать кожу, явно собираясь оставить засос. Его рука все сильнее скручивает бусинку соска, что заставляет рыжика невольно поджимать пальцы ног и судорожно мыкать, изо всех сил цепляясь за партнера. Всего слишком много. Ему и хорошо, и плохо одновременно.

В совокупности всех этих ощущений так много, и они такие острые, что Накахара даже не знает, куда ему деваться. Он невольно мечется, стараясь потираться бедрами о бедра шатена, после чего недовольно скулит, когда из-за не слишком удобного положения это не получается. А тот, сволочь такая, его еще и не пускает.

— Ты такой чувствительный, Чуя… — довольно тянет суицидник, снова спускаясь к шее партнера и снова ее прикусывая. Накахара ахает и стонет, дрожа от чрезмерной стимуляции. Вроде ничего такого и не произошло, а ощущения… По крайней мере, у него первый раз, чтобы все было настолько остро.

— О… Осаму…

— Такой чувствительный малыш Чу… — практически мурлыкает Дазай, а в его глазах черти румбу пляшут. Рыжик дергается и замирает, не в силах отвести взгляд. Он будто бы распят и прикован, так как никакая мышца под этим взглядом не сможет пошевелиться. — Ты ведь меня слышал, чиби? Ты ведь хороший мальчик? Не заставишь меня беспокоиться о том, что принадлежит мне. Я убью каждого, малыш. Каждого, кто будет смотреть на тебя, как на предмет вожделения. Каждого, кто посягнет на тебя. Каждого, кто попытается забрать тебя у меня. Каждого, кто попробует нас разлучить. Каждого, к кому будет приковано твое внимание. Каждого.

Чуя замирает, не в силах бороться с этим сладким голосом. Это мрачное обещание и твердые интонации… Все это… Вкупе с тем, что вытворяют его руки… Его сознание плывет, а ему настолько хорошо, что даже плохо. Его трясет, когда он еще сильнее вцепляется в Дазая, притискиваясь ближе, что тот в кои-то веки разрешил сделать. Рыкает и все-таки целует шатена, мстительно прикусывая его нижнюю губу. Тот довольно улыбается, но вкупе с потемневшим взглядом голодных глаз впечатление производит… Накахара подавляет дрожь желания, не двигаясь.

Он ждет.

— Кончи для меня, малыш Чу. — сладко шепчет шатен, снова кусая рыжика за шею.

— О… Осаму!!! — отчаянно стонет и практически кричит Чуя, чувствуя, как его буквально скручивает от яркого прихода. Перед глазами взрываются фейерверки, а тело дрожит так, будто он двадцатикилометровый марафон пробежал. Хотя он сомневается, что чувствовал бы себя и на сотую долю так, как чувствует сейчас. Вот уж он никогда не думал, что сможет кончить практически от одних слов. Он чувствует, как Дазай сдавленно стонет и дрожит под ним, до боли прикусывая его шею. Накахаре даже думать не хочется, во что она превратится к завтрашнему дню.

— Ты ведь услышал меня, Чуя? Я убью любого, кто покусится на то, что принадлежит мне. — медленно и размеренно произносит Осаму, медленно поглаживая партнера по шее. — А ты теперь моя собственность. Следи за собой, если не хочешь, чтобы этот город утонул в крови.

Рыжик судорожно сглатывает и кивает, чувствуя, как в груди екает сердце и заполошно начинает биться, будто птичка, пойманная в клетку.

В глазах Дазая кипит такой ад, что ни на минуту не позволяет ему усомниться в его словах.

А еще, кажется, Чуя во второй раз влюбился в одного и того же человека.