Глава 8. (1/2)

Чуя медленно брел по лестнице, направляясь в сторону своей квартиры. Последние пару дней выдались для него невероятно тяжелыми и выматывающими, так что он дошел до дома, наверное, на чистом упрямстве. Он был вымотан настолько, что с трудом вообще держался в сознании. Сутки смены на ногах в кафе, расследование с Рампо, после которого он официально заявил о себе, как о детективе (хотя большую часть этого времени просто простоял рядом с ним, стараясь не уснуть) и четыре пары по французскому.

Нет, французский Накахара искренне любил, да и учиться ему тоже нравилось, но только не тогда, когда единственное, что ему хочется, просто упасть и сдохнуть на месте, лишь бы вообще больше никогда не шевелиться. И уж тем более, не подниматься. Даже одна мысль о том, что завтра рано с утра ему на задание с Куникидой, вызывает лишь отвращение. Ну, и желание застрелиться (кажется, он немного понимает Дазая). Кто бы мог подумать (вы только скумбрии это не говорите, а то возгордится еще). С другой стороны, после двух суток вообще без сна и практически без отдыха, это желание было вполне понятным.

Вообще, если рыжик правильно мог определить, его присутствие в ВДА сильно возвысило эту организацию. Та и раньше была достаточно влиятельной на арене Йокогамы, но с его появлением их положение стало еще выше. Хорошо еще, что они не трубили о нем налево и направо. Рыжик хоть и состоял в Вооруженным Детективном Агентстве, но больше состоял там пока чисто формально. По крайней мере, никаких серьезных заданий ему, пока он не закончит институт, не видать. Хотя сопровождать кого-то из детективов ему приходилось. А еще он несколько раз помогал людям, которые оказывались на грани смерти.

В первый умудрился подхватить гравитацией падающий автобус, полный пассажиров, который слетел с высокого моста. В другой раз — падающую с крана девушку, которая пыталась сфотографироваться там, но сорвалась. А еще несколько раз других таких же нужных, пусть и случайных происшествий, а происшествия и правда были случайными, потому что, проходя мимо, он ну никак не мог ожидать, что такое вообще может случиться. К счастью, реакция у него была просто превосходной, так что все случайные «находки», вернее, «осадки» (если судить по тому, что они выпадали) были спасены.

Чуя искренне старался не светиться на камерах. А если светился, то прикрывал лицо и волосы — капюшоном, чтобы его никто не мог узнать. С другой стороны, стоило признать, что это не сильно помогло скрывать его присутствие в городе. Дазай ведь уже наверняка знает о том, что он тут. Было бы странно, если бы не знал. Все-таки, скрыть хоть что-то от этого мудака очень сложно, если не совершенно невозможно. Всевидящий Демон Портовой мафии ведь. Осталось теперь только выяснить, почему именно он не пришел к нему.

Не заинтересован? Возможно, но как-то верится с трудом.

Выжидает? Эта версия более жизнеспособна, но не совсем понятно, чего именно Осаму ждет.

Рыжик тихо вздыхает и чуть не врезается лбом в железную дверь коридора. Ему понадобилось почти две минуты, чтобы полностью осознать, что он дошел до родненькой квартиры. Он почти минуту гремит ключами, трясущимися руками пытаясь вставить их в замок и открыть дверь. Та открывается и скрипит, заставляя его сильно насторожиться. Парень прикусывает губу и тихо матерится.

Он сказал, что Дазай не заинтересован?

Забудьте.

Но почему он приперся именно сейчас, когда он даже сопротивляться нормально не может… Давно не спал, и хоть организм любого эспера куда сильнее, чем у обычного человека, все равно сейчас практически бесполезен, как боец. Нет, если нужно, он будет драться, но хотелось бы обойтись без этого.

Спать хочется…

— Ну и какого ты тут забыл? — устало выдыхает Чуя, медленно проходя по коридору и приваливаясь к косяку двери спальни. У него жутко трещит голова, а перед глазами мир кружится и расплывается, от чего стоять вертикально непомерно сложно, но он стоит. Он не может показать свою слабость. Перед кем угодно, кроме него. Потому что у него в гостях единственный человек, перед которым Накахара не готов показать свою слабость. Не готов показать, что он тоже может быть хрупок и раним.

Потому что Осаму Дазай этого не оценит.

Никогда не ценил, так с чего сейчас?..

Рыжик не собирается показывать свою слабость перед этим человеком.

Не перед ним.

Только не перед Дазаем.

— Ну привет, Чуечка. — противно тянет шатен, улыбаясь немного безумно и широко. Он развалился на его кровати, невозмутимо прихлебывая виски из граненого стакана. С собой прихватил? Возможно, потому что у самого рыжика сейчас ни капли спиртного в жизни нет. Дорого, да и некогда, собственно.

— Сволочь… — Больше всего ему хочется рухнуть на кровать и больше не вставать никогда. Даже на попить воды сил нет. Что уж говорить про мытье и готовку. А у него в холодильнике, наверное, и вовсе мышь повесилась. А значит, нужно будет сходить в магазин и… На этой мысли парень чуть ли не застонал от отчаяния и безысходности.

— Ты совсем не вежлив, малыш Чу. — недобро усмехается Осаму, а единственный глаз, не прикрытый повязкой из бинтов, горит кроваво-красным. Накахара с трудом удерживается от желания перекреститься. Слишком уж нынешний вид этого суицидника напоминает мифического вампира, что тоже не прибавляет ему хорошего настроения. А если вспомнить, что эта сволочь вскрыла его замок, от чего его дверь теперь этот самый замок не имеет, то настроение окончательно портится.

— Что тебе нужно от меня, гнида? — в голосе мало ярости, но много усталости. Именно той, от которой ноют кости и мышцы. Именно той, после которой хочется рухнуть там, где стоял. Именно той, после которой тошнит от работы. Рыжик медленно вздыхает и чуть сильнее опирается на стену. Его ноги вот-вот подломятся, а делать это на глазах у Дазая… смерти подобно.

Он почти повисает на руках, цепляясь ими за косяк, а сам старательно пытается обуздать расплывающийся перед глазами мир. Если он рухнет в обморок, то от этого не будет ничего хорошего. Ему нельзя показывать свою слабость, потому что такое чудовище, каким сейчас является шатен, вообще не может понять, что обычные люди имеют свои слабости. На секунду ему кажется, что Осаму взволнованно смотрит на него. Но нет, это всего лишь игра воображения.

Потому что этот Дазай за него волноваться никогда не будет.

— Ну, как же, Чу-у-уя. — противно тянет суицидник, и на остатках бодрости и упрямства рыжику хочется ему врезать. Но нельзя, иначе он просто потеряет равновесие и уткнется лицом в пол. Это будет тот еще конфуз. А веселить скумбрию Чуя не собирается. По крайней мере, не в этом состоянии. — Я пришел посмотреть в бессовестную морду предателя.

Эта сволочь серьезно или прикалывается?

— Бессовестный предатель здесь только ты. Это ведь ты убил Мори-сана, хотя тот тебе доверял. Более того, он был твоим учителем! — безразлично и немного злобно напоминает Накахара, тяжело вздыхает. Это отдается острой вспышкой боли в висках, от которой хочется позорно скулить. Он старается оставаться таким же спокойным и не меняться в лице, хотя ему все сильнее хочется упасть куда-нибудь, а потом… а потом будь, что будет.

— Ты все еще вспоминаешь его? И все еще не смог меня простить… Какой ты у нас, оказывается, сентиментальный. Не думал, что в мафии за такое убивают?

— Так я и не в мафии. Теперь. — пожимает плечами рыжик и скалится, когда замечает на лице бывшего напарника яркое недовольство, граничащее с бешенством. Что, съел?!

— То, что ты говоришь, не имеет никакого смысла. Ты настолько уязвим именно потому, что все меряешь чувствами. Разве не проще было бы все делать с рациональной точки зрения?

— Возможно, но это мне решать. Ты сделал свой выбор. А я — свой. — пожимает плечами Накахара, раздраженно матерясь про себя. Ему хочется лечь и уснуть. Ну, или хотя бы сесть. И он совершенно точно не собирался базарить с этой скумбрией суицидальной дальше. Только, наверное, все же придется. — Мы уже все решили, и каждый остается при своем мнении. Так зачем ты здесь?

— Чуя, возвращайся в Портовую мафию.

— Ха?! — Накахара, где стоял, там чуть не сел. Он был настолько поражен этим предложением, что ему на секунду показалось, что это всего лишь его галлюцинация. Он даже ущипнул себя за руку, чтобы проверить. Но нет, не сон. А просто очень странная и дикая версия реальности. — Ты совсем ебанулся?

— Чу-у-уя. А чем тебе мое предложение не нравится? Возвращайся в мафию.

— Нет. — просто и решительно. Если бы рыжик пил, он бы сейчас с удовольствием хлебнул чего-нибудь горячительного. Вот только он не пил вот уже почти четыре года как. Да и ничего спиртного в доме, кроме виски Дазая, не было. А брать что-то из рук этого перебинтованного урода тот не собирался.

— Ну почему?

— Тебе правда интересно, или ты просто прикалываешься? Впрочем, не отвечай. — упредил поток словоизлияния Чуя, вздыхая. Он решительно не понимает, что ему делать во всей этой ситуации. Дурдом, ей-Ками. — Во-первых, я, если ты не забыл, предатель, который сбежал из мафии из-за тебя. Во-вторых, я уже состою в ВДА. И в-третьих… В-третьих, я никогда не вернусь к тому, во что ты превратился. Никогда, слышишь?

— ВДА, значит… — голос Осаму налился грозой. Накахара чуть вздрогнул, но ничего не сказал. Дазай его в любом случае не убьет — по крайней мере, пока — а подумать ему точно будет полезно. — Я простил тебе предательство, я простил тебе побег, я простил то, что ты мотался хрен знает где больше трех лет. А сейчас… сейчас ты мне просто так заявляешь, что вступил в ВДА?!

— А ты не забыл, из-за кого я сбежал? — ядовитой змеей зашипел рыжик, зло сверкая голубыми глазами. Его жутко бесило, что шатен считал себя вправе распоряжаться его судьбой.

— Но ты… ты — принадлежишь мне!!! — почти истерично выкрикнул суицидник, хватая Чуя за руку и выламывая ее. Тот лишь раздраженно шикнул, но дергаться не стал.

— Так считаешь только ты. Я уже давно не принадлежу тебе. Никогда не принадлежал.

— Это не правда. Ты — мой! Мой!!!

— Дазай, ты обманываешь сам себя. Я не нужен тебе, пойми. Я никогда не смогу быть с тем человеком, кому не могу доверить свою жизнь.

— Возможно, это так. — шатен рванул к нему и схватил за волосы, больно накручивая их на свою руку. Накахара сдавленно охнул, недовольно рыкнув. Вывернувшись, он снова сильно врезал наглой скумбрии по морде, чтобы не смела распускать руки. — Вот только я хочу, чтобы ты принадлежал мне, Чуечка. И ради этого я пойду на все.

— Ты лишь обманываешь сам себя. — укоризненно покачал головой рыжик, прекрасно понимая, что шатен не хочет осознавать очевидного. Дазай все пытается подчинить его себе, но не понимает, что просто пытается сломать его. Так дело не пойдет. — Я не принадлежу тебе, Осаму.

— Но ты — мой… — растерянно пробормотал тот. Сейчас он напоминал маленького ребенка, у которого злые люди отобрали игрушку. Это вызвало лишь очередной тяжелый вздох у Чуи. Накахара как всегда был прав. Такому напарнику он бы доверить не смог не то что свою жизнь — домашнее животное. Никогда.

— Дазай, ты похож на ребенка, у которого отобрали игрушку. Она не была нужна ребенку совершенно, так как уже стара и давно надоела, но стоило ей сбежать, а кому-то проявить к этой игрушке интерес, так ты сразу кричишь «мое»! Это глупо.

— Заткнись! — рычит суицидник, отвешивая парню пощечину. Рыжик дергается, но не сопротивляется, растягивая кровоточащие губы в широкой улыбке. Он мог бы вырваться и избить шатена. Мог бы. Но не будет. В кои-то веки будет бить шатена его же оружием — словами.

— Я не нужен тебе, признай это. В тебе просто говорит уязвленное самолюбие. Как же, твоя «игрушка» сбежала, выбрав другого «ребенка»! — довольно щерится Накахара. Он видит, как Дазай вздрагивает, но не может остановиться. Его несет. — Когда-то я действительно был твоим, Осаму. Но эти времена давно прошли. Я не нужен тебе. Никогда не был нужен. Так смысл пытаться забрать обратно то, что тебе не нужно и уже не принадлежит?

— Чуя… — тот почти что скулит и отчаянно целует, кусая губы владельца Смутной печали. Тот вздрагивает и замирает, не в силах оттолкнуть. Сердце болезненно екает и трепещет, а в уголках голубых глаз выступают слезы. Рыжик давно… так давно мечтал об этом поцелуе. Как жаль, что это всего лишь спектакль, направленный только на одного зрителя — Накахару Чую.

Дазай такой ублюдок…

Он никогда не поскупится любыми методами, если это поможет ему добиться своего.

И суициднику будет плевать, что именно чувствует его оппонент.

— Хватит. — рыжик вздрагивает и прикрывает рот рукой, отползая. Шатен тянется к нему за поцелуем, а потом смотрит растерянно, хмуря брови. Он не понимает, что пошло не так. Он не понимает, почему его очередной блистательный план сорвался. Не понимает… или не хочет понимать?

А Чуе больно… Так больно и плохо… Он же любит эту сволочь. Любит, а скумбрия лишь снова хочет им воспользоваться.

Снова…

— Почему? — в глазах Дазая растерянность.

Хах, как будто он и правда не понимает, почему нет.

<s>Вся разница в том, что он все прекрасно понимает.</s>

— Осаму… Послушай, что я сейчас тебе скажу. Это было глупо: бросить все и припереться к почти что своему врагу даже без охраны. Ты как понял, что я нахожусь в Йокогаме, и найдя мой адрес, так сразу и прибежал? Зачем?

— Чуя… я… я ведь люблю тебя. — говорят лживые губы пустые слова, а в глазах - пустота и таящийся в глубине зрачка интерес. Ах да, интересная «игрушка», как Чуя мог забыть…

Молчание… тяжелое. Его трудно выносить почти физически.

— Молодец, Дазай. Я-то считал, что видел абсолютно все твои темные и ублюдочные стороны и что меня теперь трудно удивить. Но сейчас, поздравляю, в моих глазах ты пробил пол. — тихо произносит Чуя, которому хочется расплакаться, как маленькому ребенку. Ему больно. Ему так больно и обидно… Как же тяжело понимать, что человеку, которого ты любишь, ты интересен только в качестве игрушки и пешки. — Ты хотел сделать мне этим больнее? Ты ведь и так прекрасно знаешь, что я к тебе чувствовал и чувствую до сих пор. Я…

— Не говори, Чуя!

— Я люблю тебя.

— Молчи!

— Люблю, понимаешь? А ты… Тебе так хотелось посмеяться надо мной, который способен после всего, что ты совершил по отношению ко мне, все еще испытывать к тебе светлые чувства? Молодец, ты посмеялся. Дальше что? Чего ты хочешь от меня добиться? — парень мгновенно погас, словно у него весь запал вынули. А потом на остатках сил еле слышно произносит. — Какая жалость, что я раскусил твой план, ведь так?

Рыжику кажется, что в глубине зрачка шатена мелькает страх. Он прикрывает глаза, стараясь сдержать слезы. Ему больно… Ему так больно… Как же больно… Впрочем, сам виноват. Чуя так и знал, что ему не следовало влюбляться в этого мудака. Кто же виноват, что сердце выбрало этого суицидника? Как говорится, любовь зла, полюбишь и козла. Вот козел, видимо, ему и достался. Или это просто карма?

— Чуя… ты…

— Не смей извиняться. Ты ведь не чувствуешь вины, так смысл сорить словами? — потухшим голосом еле слышно произносит Накахара, больше всего на свете мечтая просто рухнуть куда-нибудь и сдохнуть. Он чувствует себя самым несчастным человеком на земле, а в груди неприятно жжется и печет горечь. — Когда убивать будешь?

— Что?.. — встрепенулся Осаму.