Глава 2. (1/2)

Не знаю, получилось ли у меня до конца описать происходящее между Дазаем и Чуей, но я, по крайней мере, старалась. Надеюсь, вас не разочарую. В любом случае, Soukoku, как смысл жизни, так что…

Приятного прочтения)))

***</p>

Когда Мори Огай умер, потому что Осаму Дазай убил его, должна была наступить обязательная церемония преклонения, во время который все люди в организации должны были поклясться новому боссу в верности. Чуя не знал, что именно произошло на ней, потому что он просто не пришел, игнорируя шатена еще около двух недель. На его удивление, тот ему совершенно ничего не сказал и никак не наказал, хотя Накахара и видел, как у скумбрии потемнели глаза, а внутри вспыхнули сотни демонов, которых суицидник, впрочем, так и не выпустил.

На какую-то сотую процента парень даже испытал горячую благодарность. Рыжик был действительно ему за это благодарен, даже если твердо знал, что его благодарность владельцу аннулирующих способностей и даром не сдалась. Может, раньше и нужна была, но точно не сейчас, когда его ничего, кроме мести и своей ненависти, не интересует.

Впрочем, это все равно не помешало ему быть благодарным. Именно поэтому спустя месяц Чуя с чистой совестью преклонил перед Дазаем колено и склонил голову, сняв шляпу и принося этим самым ту самую треклятую клятву. Накахара не понимал, почему именно, но с этого момента отношение шатена стало к нему вроде бы… немного лучше? Он будто бы потеплел. По крайней мере, теперь он подпускал его к себе ближе, иногда даже крепко обнимая и прижимая к себе, оставляя после красные пятна, которые позже расцветали на его коже от темно-фиолетовых до багряно-бордовых синяков.

Это было очень странно и немного пугающе, но Чуя был готов на все, если это значит, что Осаму станет хоть немного лучше. Он крепко обнимал в ответ и даже трепал Дазая по голове, чувствуя нечто похожее на облегчение. Ему казалось, что от физического тепла шатен излечивается, хотя бы немного выбираясь из своей непроглядной темноты. Конечно, разгуливать с синяками ему не особенно нравилось, но…

— Все будет хорошо, Осаму. — тихо обещает Чуя, целуя того в лоб, снова прижимаясь к суициднику всем телом и морщась от того, что тот в железной хватке сжал его ребра. Почему-то рядом с ним он чувствует себя бесконечно маленьким и хрупким, хотя это и странно, потому что именно рыжик в их паре отличается силой. Эти объятия означают, что с синяками ему ходить еще как минимум две недели, но… плевать.

Если это значит, что он нужен этой скумбрии, он не против.

Впрочем, несмотря на все попытки Чуи помочь Осаму, его сумасшествие продолжало прогрессировать. Тот больше не пытался покончить с собой или даже хоть как-то самому себе навредить. По идее это должно было радовать Накахару, но что делать, если радоваться у него совершенно не получалось? Конечно, он был рад тому, что Дазай не собирается умирать (потому что видеть его смерть у него нет никаких сил), но его очень волновало то, как сильно начал меняться прежде немного легкомысленный и насмешливый шатен.

Рыжик то и дело чувствовал ноющую боль в груди каждый раз, когда смотрел на суицидника. Тот будто бы перестал быть живым человеком, существуя на чистом автомате. Ел, спал, отдавал приказы, даже говорил — просто потому, что так нужно, а не потому что ему хочется. Это было… страшно. Невероятно страшно. Даже если рыжик раньше слышал о самоубийствах Осаму (даже сам около трех десятков раз предотвращал их), но все равно видеть то, во что превратился его напарник…

Было страшно. Больно и страшно. Именно поэтому владелец Смутной печали старался по максимуму проводить время рядом с напарником, сидя в его ногах, как верный пес. Он дневал и ночевал рядом, практически не отлучаясь от напарника и тщательно контролируя его безопасность и здоровье. Чуя клал голову на колени к Осаму и внимательно смотрел на него, мало внимания обращая на то, как это смотрится со стороны и как реагируют на подобную сцену окружающие. Главное, Дазай не против, а остальное его мало волновало.

Шатен периодически смотрел на него, ничего не говоря, изредка запускал руку в его волосы и приятно массажировал голову. Любимая шляпа валялась на ковре, но рыжий мало обращал на это внимания, потому что все его существо было сосредоточено только на суициднике. Наверное, Накахара должен был испугаться того, как сильно он стал зацикливаться на нем, но… Парень видел, что где-то в глубине души Дазаю становится легче от этого (где-то в глубине души он, наверное, остался прежним суицидником, хотя и скрылся за жестокой маской), именно поэтому рыжику было плевать на все остальное.

Чуя так радовался тому, что хоть как-то помогает Осаму пережить его горе и стать прежним, что даже не заметил того момента, когда Дазая в его жизни стало слишком много. Тот не отпускал его на задания, не разрешал отлучаться от себя дольше, чем на пять минут, не позволял разговаривать ни с кем, если это не происходило в его кабинете, и с упорством одержимого следил за каждым шагом парня, делая все возможное, чтобы Накахара интересовался им и только им.

Иногда рыжику казалось, что шатен с удовольствием посадил бы его на цепь, будь у него такая возможность, вот только он почему-то этого не делал, хотя владелец Смутной печали не стал бы ему возражать, ограничившись только ошейником-чокером, который Чуя не снимал.

Казалось, Осаму стал одержимым Накахарой, хотя сам парень упрямо считал, что это не так. Скорее, это сам Чуя одержим Дазаем. Однако, это не отменяло того факта, что шатен не отпускал от себя рыжика дольше, чем на пять минут. Поначалу, первые месяца два, рыжий искренне верил, что его присутствие хоть немного необходимо Дазаю настолько же, насколько владельцу Смутной печали — эта глупая скумбрия.