E p i s o d e 2 (1/2)

В светлой небольшой квартире, стены которой впитали в себя запах душистой курицы в соевом соусе, невольно начинаешь облизываться и любить жизнь за еду. В желудке Чимина протяжно выстанывает потребностью принять пищу, чем Тэхён не отличался. Если в обычные дни омеге хватало выпить стакан воды на весь день, то сейчас желание гробить и садить своё здоровье на водную голодовку – полностью отпадает.

Пак шумно сглатывает, неловко смотрит на выходящего из кухни улыбающегося Намджуна с полотенцем в руках и переминается с ноги на ногу, этим давая зелёный свет Тэхёну, что Чимин реально в очередной раз стыдится.

Чего – не понятно.

Альфа сканирует взглядом сначала розоволосого, а после цепляется за брата, который не стоит на месте и помогает Чимину снять верхнюю одежду, вешая на крючок. У обоих носы заложены, красные, пальцы от холода замёрзли и в действиях медлительны, щёки пунцовые, будто в морозильнике побывали, но зайдя в тёплое помещение, начинают медленно согреваться.

– Здравствуйте, Намджун-хён, – короткий не глубокий поклон заставляет альфу распахнуть широко глаза. Сколько бы Чимин здесь не бывал, инициатором предложения которого был сам Намджун через телефон Тэхёна, каждая встреча была подобием этой.

– Здравствуй, Чимин. Рад видеть тебя, – мужчина улыбается, видя ступор омеги. Щёки, кажется, ещё больше покраснели. Тэхён усмехается, наблюдая за странным поведением друга. – Через десять минут ужин будет готов. Пока мойте руки и отдыхайте, – Намджун оставляет омег в прихожей, дабы не смущать Пака ещё больше, а сам проходит обратно на кухню.

Тэхён молча берёт за руку Чимина и завлекает в ванную, попутно включая свет. Сейчас в этого омегу будто ваты напихали, ведь видеть раскрасневшего помидором Чимина, можно очень редко. Обычно он смелый, уверенный, но стоит показать своего брата, его будто подменили.

С чем это связано – Тэхён может только предполагать, но свои догадки не озвучивать вслух, потому что не его это дело. В любом случае Чимин испытывает только уважение к альфе, неоднократно это говорил и ещё столько же скажет какой Намджун хороший мужчина, что воспитал самого лучшего брата, как своего родного сына.

Комната уютная, но серая, как и её хозяин. Тэхён не любил яркие цвета, да и в принципе всегда сливался со стенами. Выполнена в минимализме с оттенками матого черного, без излишеств, строго и со вкусом. Кроме маленькой кровати, шкафа-купе, компьютерного стола с креслом и большим окном на город – не было ничего.

Картина висела одна, и то Тэхён согласился повесить по просьбе брата. На ней изображена семья. Отцы улыбались, маленький омега на руках у папы, а гордый Намджун, которому семнадцать, сложил руки за спиной и, обнимающий отцом, смотрит в объектив камеры. Может так Тэхёну удастся восстановить память, так думал Намджун до поры до времени, пока каждый кусок прошлого не понёс за собой тёмное пятно.

Одиннадцать лет прошло, а результат не превзошёл никакого эффекта.

С горем пополам и шрамом на сердце, оба брата двинулись дальше.

Чимин, подталкиваемый за спину Тэхёном, опасливо ступает по паркету, нервно заламывая пальцы. Ким это видит и бережно сажает на аккуратно застеленную кровать, дабы тот чувствовал себя как дома. Открывает шторы и впускает последние лучики заходящего солнца. Вид потрясный. И хоть Тэхён редко когда разрешает заглянуть свету в его тёмную спальню, подобием которой стал подвал, всё таки упускает возможность раскрасить уныние красками.

– Обычно ты разговорчивее, – довольно хмыкает Тэхён, бросая взгляд на сидящего друга. Тот неловко опускает глаза вниз и тянет уголки губ в грустной улыбке. Так и не поймёшь этого омегу, чего он хочет.

– Ты не любитель разговоров, – открыто заявляет Чимин, на что Тэхён впадает в лёгкий шок. – Когда говорю я, ты вскипаешь, а потом хочешь сбежать... – их диалог перетекает в откровения, только совсем болезненные и горькие для обоих, потому что два разных человека никогда так сплочены не были.

– Прости Чимин, ты многое не знаешь обо мне... – Тэхён присаживается рядом, жуя нижнюю губу. – Я хотел бы изменить все эти пять лет нашего знакомства, но теперь могу лишь себя поливать дерьмом, – Чимин округляет глаза, которые были похожи на чёрные бусинки. В них зарождаются новые искринки, которые не дают омеге отчаянно удрать от сломанного Тэхёна, а наоборот – эти звёздочки к новым переменам.

– Эй, Тэ-Тэ, посмотри на меня, – Пак в качестве поддержки, кладёт ладонь поверх руки Тэхёна и слегка сжимает. Тэхён поворачивает голову, встречаясь с добрым, действительно понимающим взглядом. Он не отталкивает, только теснее прижимает и наконец сбрасывает многолетние оковы, которые удерживали на толстых проржавевших цепях, а выбравшись из них, парень может спокойно выдохнуть и открыться заново миру. – Я всегда буду рядом, слышишь? Независимо от того, на сколько мы разные. Мне нравится проводить с тобой время. Ты – моя единственная надежда, которая остаётся со мной до конца, потому что никто ещё так долго меня не выносил, – Чимин нервно облизывает губы, поражаясь своей искренностью, которая звучит так убедительно и уверенно, что сам затаивает дыхание, боясь слышать ответную реакцию. – Мне так хорошо с тобой... – и свободно выдыхает. Чимин поделился тем, что его тяготило, но осуждение омега не получил, значит сделал всё правильно.

– Я боюсь, Чимин-и... – вдруг глаза блондина забегали, страх накрыл Тэхёна и словно обволакивал в тысячный раз в ледяную воду, вынырнув, вновь обронив эмоции. Это кажется каким-то странным сном, но это неверующая реальность. Сложно принять такое, особенно, когда Тэхён никогда никому не открывался, не давал повода взглянуть на свою испорченную душу, а тело, что переносило шрамы от полосующего лезвия, вдруг трепетно оживляется после предсмертельной спячки.

– Чего ты боишься?.. – Чимин гулко сглатывает, и, будто обжёгся, кусает по привычке свой кончик языка, мысленно ударив себе звонкую отрезвляющую пощёчину с одним крутящимся словом в голове «нельзя». Нельзя пугать этого кроху резкими словами, впервые увидев, как просыпается в его сердце огонёк.

Нельзя его тушить.

– Что тебя не будет рядом... – в душе распускаются свежие бутоны алых роз, но без шипов. Пока они не режут изнутри, не достают, да и вряд ли будут иметь значение. Сейчас главное то, что перед Чимином сидит его лучший по значимости друг и до последнего вздоха. Чимин его ни за что не бросит. Кости себе все переломает, но не допустит, чтобы Тэхёну было больно.

Тэхён так и замирает в оцепенении сказанных слов. Он сам не понял, как допустил вырваться их, и это ли сейчас важно? Чимин буквально на глазах тает, будто мороженое под жарким солнцем, только у него в глазах столько любви, столько заботы, с которой не хочется делиться. Только Тэхёну это перепадает. Ничто не имеет значимость, как доверие к человеку.

Штука хрупкая, хрустальная. Именно на доверии строятся хорошие отношения, без него не бывает счастья, а у них оно появилось за короткие минуты, тянущиеся в бесконечность.

А много ли слов нужно, чтобы понять, каков человек?..

Несколько раз аккуратно стучатся, дабы не тревожить короткую идиллию, но омегам приходится убрать руки и резко отстраниться, переведя взгляд на силуэт в проёме.

– Ужин готов, – улыбается Намджун и вновь уходит, оставляя за собой шумный нервный выдох Чимина.

– Пойдём? – Тэхёну впервые неловко. Он не знает, как общаться теперь с Чимином, потому что всё перевернулось... Жизнь теперь не будет прежней. Тэхён не будет одинок...

* * *</p>

– Я войду? – альфа, лет двадцати, проходит внутрь комнаты, в которой царил вечный беспорядок, и, глядя на равнодушно смотрящего в пустоту хозяина спальни, критично оценивает обстановку. Парень, лёжа на мятой кровати, лениво подбрасывает баскетбольный мяч вверх, не достигающего потолка и ловко ловит. Гость получает ноль внимания на своё появление. В принципе мало, что ведёт к изменениям. Даже спустя сотню лет Мирон остаётся неопознанным объектом для упрямого брата, всячески делающего вид, что его не существует. Но Чонгук был бы доволен, если бы узнал о страшной смерти старшего альфы.

– Ты уже это сделал, – сухо, будто плешь проела язык, подаёт голос Чонгук, не отрываясь от своего занятия. У него вообще целый день не было настроения после того, как отпустил назойливую омегу, и все бы ничего, но Тэхён бесил. Реально доводит до безумства и подкидывает дров в горящий костёр, чем только распыляет злость альфы ещё на мелкие кусачие атомы. А Чонгук не унимается, доводит всё до абсурда и специально изводит Кима, чтобы Чонгуку легче стало. Нет. Альфа не увидел в его глазах страха, потому что тот не позволяет ни слезам вырваться наружу, ни голосу дрогнуть. Из-за этого бесится лёжа, занимает себя всем, чем только может.

– Сколько можно, Гук? – Мирон хоть и понимал, что ему здесь не рады, не мог всё так оставить. Их общению давно пришёл конец, когда отец обанкротился, спился из-за смерти своего омеги и оставил детей с последними пожидками.

Мирону пришлось взять опекунство на себя после совершеннолетия, продать дом, чтобы те жили в достатке, купить маленькую квартиру в шумном районе и жить на небольшую сумму денег, но старший альфа зарабатывал и не давал повода опускать руки, а Чонгук закрылся в себе. Стал последней скотиной, жаждующей, чтобы его ненавидели и презирали, боль причиняли словами, ощущать в себе темноту, ужасно страшную.

Чонгук был близок с родителями, он любил их, а когда папа умер от порока сердца, то трудно переносил его смерть. Отец из-за скорби и негодований сутками бухал, проклиная себя за судьбу. Его пинком вышвырнули из компании, в которой он работал не покладая рук, но сдавал позиции, приходя не в свежем виде. Тогда печень не выдержала напора и уже к рассвету тело оледенело навеки.

Чонгук тогда перенёс страшный стресс. Альфа – трудный подросток, но обстоятельства его сделали таким холодным и отчуждённым.

Мирон продолжает сверлить потемневшим взглядом брата. Чонгук усердно подкидывает мяч, уже грубо подхватывая и мечтая кинуть с дури в старшего Чона. Присутствием нагнетает, а нервы Чонгука не железные. В случае с Мироном можно было позавидовать терпеливостью, чему следовало научить Чонгука.

– Кончай уже строить из себя недотрогу и, блять, бери себя в руки, – Чонгук застывает с сильно прижатым в руках мячом. Его пальцы напряглись, выступают вены на мышцах, скулы очертились, со злобой скребя зубами. Взгляд со спокойного меняется на агрессивный, чего не отнять у альфы с рождения. Всегда перечил, добивался своего, ни за что не упадёт кому-то в ноги или попросит о помощи. Слишком своевольный, но выбора никогда не давали, поэтому делал всё молчком, чтобы никто из ближних не увидел задумку.

– Если снова пришёл читать мораль, то свалил нахуй из моей комнаты, Мирон, – сцеживает альфа, борясь со своими корыстными демонами. Чонгук резко поднимается, отбрасывая в сторону уже давно ненавистный ему круглый, твёрдый предмет. Чон не ведёт и бровью. Поведение Гука на столько осточертело, что его опасные угрозы уже не кажутся целью задеть и обескуражить, потому что старший плевать хотел на них, ему бы вернуть себе прежнего брата, но за всеми попытками следует провальный успех.

– Что, правда в глаза колет? Ты слаб, Чонгук. Неужели не можешь принять действительность? – Мирон сухо усмехается, заставляя чужой взгляд напротив вскипеть. Ещё немного и пар из ушей и ноздрей повалит.

– Я тебе ясно дал понять, чтобы ты катился отсюда. Мне помочь тебе?! – Чонгук сжимает татуированную правую руку в кулак, играясь с фантазиями и мечтая произвести их на повтор. Мирон щурит глаза, намереваясь привести несколькими ударами брата в чувства, но знает, что получит не менее травматичные в ответ. Самое страшное, кажется, это иметь плохие неродственные отношения, о другом Мирон пока думать не может.

– Ты слабак.

– А я не сторонник долгих разговоров о себе, – Чонгук грубо отпихивает брата от себя, а тот недовольно поджимает губы, но всё же делая два шага назад. Мирон не переступает через личные границы, Чонгук же вынуждает бороться старшего со своими принципами. Альфе хочется привести брата в чувства, чтобы у брюнета спала пелена наваждения и наконец открыла глаза, только пока Чонгук не научился самостоятельно делать правильный выбор, и всё же делает Мирона виноватым за появление в его жизнь.

– Мне жаль тебя, Чонгук, – безэмоционально просипел, пробуя откровенное чужое безразличие.

– Мне жаль, что ты мой брат, – в сердце предательски щемит. Мирон хочет отмотать время назад, пересилить свои мысли не заходить за красную зону, и не слышать из уст эти слова, заставляющие лихорадочно прокручивать их пластинкой. Чонгук определённо знает слабые места своего брата. Снова задел.

Парень стягивает со спинки кресла черную объёмную толстовку, быстро надевает, следом выходя из комнаты и с психу хлопает дверью, оставляя за собой сломленную душу.

Чонгук выходит на улицу, уже давно сплошь объезженную темнотой, поднимает голову вверх, встречая хаотичную россыпь звёзд на чёрном небе и, ощущая в бессоную ночь холодный поток ветра сквозь куртку, порываясь глубоко заморозить внутренности, но на сколько же это должно быть глубоко, чтобы вцепиться корнями, без попытки урвать вздох?

Может быть для Чонгука наступил тот момент, когда изнутри он покрылся мхом, а снаружи пустая оболочка, подобием которой стали механические движения, словно конечности отказали и вставили специальные чипы, заряженными батарейками. Только когда они сядут и отключатся, нужно терпеливо ждать, потому что Чонгука преследуют череда испытаний, начиная от самих лёгких и заканчивая невыполнимыми.

Альфа тянет капюшон толстовки на голову, скрывая лицо в тени, уходит подальше от дома, закуривает от нервов, дабы сгладить острые углы, потому что сейчас они режут, оставляя кровоподтёки, а мысли о брате всё больше вонзаются лезвиями и гробят, вешая ярлыки.

Чонгук жесток, бесчувственнен, не извиняется, но и не прощает. Внутри бурлящая лава, в один миг способная залить огнём каждый участок земли, только дай волю и затопит лавиной гнева, будить которого запрещено, и усмирить никто не пытается, потому что боятся обжечься.

* * *</p>

– Как дела в школе? – пока Намджун убирал со стола, а Чимин и Тэхён допивали тёплый ромашковый чай, перевалило за полночь. Обычно омеги столько не сидели и не откровенничали, ещё и в компании внимательно слушающего альфы, не спускающих глаз с квадратной улыбки брата. Тэхёну так хорошо. Уют грел изнутри, злости не было, только сплошное спокойствие за всю жизнь, сколько он себя помнил.

Намджун был только счастлив за младшего, что одинокий мир Тэхёна рассыпается и спускает Кима к кричащей ему с земли реальности. Она машет, призывает Тэхёна довериться, на что мальчишка с робостью и сомнением соглашается идти дальше, надеясь, что ноги не обломаются на полпути.