Глава 6 (1/2)
Ольга открыла глаза, когда день уже был в самом разгаре. Чувствовала она себя совершенно разбитой. И ужасно одинокой. Квартира была пустой, хотя она просила Игрока разбудить ее перед уходом. Может быть, он пытался, просто Ольга не помнила, а может, и вовсе не счел нужным тратить на это время. Но просыпаться в пустой квартире теперь оказалось мучительно тяжело.
Они провели на кухне почти всю ночь. Обсуждали планы, возможные места, где они с Есенией могли оставить следы и зацепки, решали, как помочь Лере так, чтобы не навести на нее полицейских. Как в старые времена: четкие задачи, конкретные сроки. Никаких эмоций, споров, сомнений.
Если того требовали обстоятельства, Игрок умел работать, несмотря ни на что, какой бы ад вокруг ни творился. Казалось, что ничто не может вывести его из равновесия дольше, чем на минуту, а потом к нему возвращался твердый голос и холодный рассудок. Ольга хваталась за его уверенность, как за спасательный круг. Одним своим присутствием Игрок умел убеждать в том, что мир не рухнул, ничего не потеряно и причин для паники или отчаяния попросту нет. Он умел внушить это даже тогда, когда совсем рядом рвались снаряды…
Ольга всегда немного завидовала ему из-за этого. Были времена, когда она пыталась подражать ему. Тогда она наивно полагала, что дело тут только в профессионализме, и этот навык разовьется со временем. Может быть, у нее даже получалось внешне оставаться спокойной и уверенной, но то, что у Игрока выходило само собой, стоило ей огромных усилий. Казалось, он просто органически не был способен на сомнения, а четкие пункты плана были его естественным способом мышления.
Хотелось бы и ей жить так, словно разыгрываешь шахматный этюд, в котором все ходы просчитаны, все роли – определены. Наверное, это же порядком отравляло жизнь Игроку: с ним мало кто хотел сближаться по-настоящему. Сотрудничать – даже стремились, выпить вместе и обсудить дела – всегда не прочь. Но вот дружить… Многим людям была просто невыносима мысль о том, что они предсказуемы, что кто-то может читать их как раскрытую книгу.
Ольге это никогда не мешало. Напротив – только сильнее влекло. Ей часто казалось, что она сама себя не понимает. И что плохого в том, что нашелся хоть кто-то, кто мог распутать этот сложный и противоречивый клубок чувств, в котором Ольга безнадежно увязла? Игрок умел раскладывать чужие мысли на пункты как конспект, почти академически точно. Не так как это делали психиатры из комиссии или Рубинштейн, не прибегая к сухим анкетам и сложным терминам, не залезая грязными руками куда-то в темные и нежные места. Нет, он говорил всегда предметно и по факту. Иногда грубо. Но всегда – честно.
Конечно, это не означало, что он был педантичен во всем. С бытом Игрок никогда особенно не заморачивался. «Не приоритетная задача», – обычно отмахивался он. Что ж, у него и правда всегда были дела важнее. К тому же он очень часто переезжал, и даже осев в Питере, не изменял своей привычке менять съем хотя бы раз в полгода. Это накладывало отпечаток неустроенности на все его жилища.
Но сейчас случай был особенно запущенный. Ольга скептически осмотрела заляпанную плиту и грязный пол и решила, что, хоть и голодна, готовить в такой антисанитарии не собирается. И если уж Игрок счел возможным оставить ее взаперти в своей квартире на целый день, то Ольга имеет полное моральное право делать здесь все, что ей заблагорассудится. Тем более, что и заняться-то было больше нечем.
Ольга пошла искать ведро и тряпки. Почему-то она думала почти со злорадством о том, что начнет сейчас генеральную уборку, хотя, по правде говоря, это скорее тянуло на огромную услугу, чем на месть. Да и Игрок вряд ли воспримет в штыки ее попытки навести тут хоть какое-то подобие чистоты – если ему было плевать на грязный пол, то так же будет плевать и на мытый.
Не хватало только музыки, но ее телефон, тот, что был умнее кирпича, остался в квартире, а Игрок принципиально не хранил дома вычислительной техники. Радиоприемника тоже не нашлось.
Ольга знала о том, что Игрок все еще соблюдает все возможные предосторожности на случай, если им заинтересуются органы, но все равно с непривычки не могла взять в толк, как он вообще так живет. Лет десять назад еще можно было легко представить дом без компьютера, но теперь это казалось настолько же неудобным, как сортир на улице. А может, это просто она привыкла к хорошему?
Не мудрено, ведь она жила с человеком, который без техники себя не мыслил. У Есении всегда были последние модели смартфонов, новейшие комплектующие к компьютеру, и Ольга давно принимала это за норму жизни. Вся эта диджитал-шелуха всегда была где-то рядом с Ольгой фоном: привычным жужжанием серверной в их квартире, рассуждениями Есении о преимуществах новых видеокарт, ее же подарками Ольге. Чаще всего Есения дарила именно электронику, когда хотела сделать сюрприз, а не спрашивала напрямую, что Ольга хочет. Не то чтобы Ольге было все это нужно, просто Есении было важно делать дорогие подарки. Наверное, она так и не смогла насовсем забыть о тех временах, когда они обе не могли себе позволить ничего в таком роде. Отсюда родом были и Сенины импульсивные покупки всего, что только понравилось. Не важно – картина эпохи Возрождения или яркая вычурная машина. Она просто не могла совладать со своим инфантильным желанием забрать, сделать только своим то, что нравится, и ни с кем не делиться. Если конечно речь не шла о том, чтобы показать, что может себе позволить больше, чем остальные. Такое детское наивное хвастовство, которое не могло не вызывать улыбку.
Ольгу, напротив, не впечатляли ни дизайнерская одежда, ни дорогие украшения. Разве что подвески… Но это больше сувениры, ценные не сами по себе, а памятью о местах, где были куплены. Все равно она их почти не носила – забывала. Скорее всего, они так и останутся там: Игрок едва ли догадается забрать эту мелочь. Жалко…
Ольга привычно сжала в руке свой кулон. Волчья голова, переходящая в клык. Единственный, который она носила, почти не снимая. Память об отце. Последнее, что от него осталось. Были еще фотографии в бабушкином доме, но они не сохранились, как и сам дом, впрочем. И цинковый гроб, захороненный где-то в краю, котором она не бывала уже лет сто. Почему она об этом вспоминает сейчас? Может быть, потому что они не так давно обсуждали это? Едва не поссорились ведь…
Есения тогда, не обращая внимания на все Олины протесты, поехала на кладбище навестить родителей. Это было едва ли не первое, что она сделала, когда они приехали в Санкт-Петербург. И, конечно, Ольга понимала, что едва ли спецслужбы ведут непрерывное наблюдение у могилы родителей предположительно мертвой террористки, но само это действие казалось Ольге таким предсказуемым и личным, что если бы их ждали, то ждали бы именно там.