2. (2/2)

— Ну, прости… Я думаю, будет слишком заметно, что я тебе помогла. Она вообще много что любит, так что выбери сам. Не прогадаешь.

— Ладно, убедила, — Каспарян почти зарычал на девушку, но успокоился почти сразу, заметив суровый взгляд Вячеслава.

Ребята продолжили обсуждать свои обыденные дела в школе и дома. Все говорили о разном. Дети Евгении успели даже уснуть, и девушка смотрела на них с радостью в глазах, которую заметил сидящий рядом Виктор.

***</p>

— Мам, а кто эти дяди? — неумело проговорила Марина, пытаясь разговорить Женю.

— Это мои коллеги и друзья, — улыбнулась девушка.

— А ты давно их знаешь?

— Довольно-таки. Славу и Костю знаю больше остальных, конечно, но наши отношения хуже от этого не становятся.

— Они хорошие такие, добрые! — улыбалась девочка.

Олег — младший ребёнок Кинбурн — сидел у неё на шее и почти спал, опираясь маленькими ручками о голову матери. Её эмоции при рождении обоих описать невозможно. Она как будто познала дзен после их рождения — полностью ушла в их воспитание, стараясь дать всё то, что не дал им отец. Он уже тогда не жил с ними — у него была девушка в Москве, куда он вернулся. Документ о разводе как таковой появился только вчера, но формально они развелись ещё целых три года назад. Девушка предпочитала не думать об этом, но иногда могло нахлынуть настоящее отчаяние: особенно, когда девушка смотрела на резвящихся Алика и Маринку и понимала, что они ещё не всё знают об этом мире. Да, может быть, они поймут, что будут взрослеть без отца, но лучше от этого не становится. В связи с размышлениями об отце, Женя снова вспомнила о Славе. Он — такой же одинокий человек, правда, без Аньки, которую он упомянул в разговоре с ребятами. Ей казалось, что этот человек может стать отличным, пусть не отцом, но отчимом, да и детям он понравился.

— Может, стоит рассмотреть его вариант? Да и вообще — он всё так же хорош, как и раньше. Может, даже стал много лучше… — думала девушка, смотря на Марину и нащупывая голову уже спящего на шее Олега.

***</p>

— Слава, ты не понимаешь, о чём говоришь? — Каспарян был поражён детским поведением коллеги.

— Я более чем понимаю, просто… — Бутусов задумался, — знаешь, чувства иногда проще даже нарисовать, чем сказать.

— Чертёжник хренов, — пробурчал идущий рядом Цой.

— Зато не чертильник, уже что-то! — рассмеялся Слава.

— Ты не смейся, а говори, что к чему. Вы не виделись очень давно, да и вообще — у неё дети! Может быть даже и муж имеется.

— Ты кольцо видел? — спросил Бутусов.

— Нет.

— И я не видел. Следовательно…

— Рассуждаешь как влюблённая четырнадцатилетка! — проговорил Виктор, — Ты хотя бы понимаешь, что она тоже видит твоё внимание к её персоне? А если это её оттолкнёт? Или, не знаю, испугает?

— Это не может её испугать, Вить, — вступился за Славу Юрий, — он ей тоже нравится, по ней это хорошо видно.

— Она нас всех как книжки читает! — испугался Бутусов.

— Кстати да! — Цой согласился.

Парни шли по улице и, заприметив ларёк, купили в нём какую-то газировку и несколько пачек сигарет. Коллективно закурив, они решили оставить тему девушек и поговорить о чём-то более бытовом. Но Бутусова всё равно не могла отпустить неожиданно появившаяся Женя. Давно забытые чувства вспыхнули опять, с новой силой, захлёстывая того с головой. Он уже не мог думать больше ни о чём, кроме неё. Кинбурн снова стала центром мира для Вячеслава.

Как только все разошлись, Слава вернулся в свою квартиру и просто сидел на диване, смотря в пустоту. Он удивлялся собственному детскому поведению, но вполне себе осознавал его — начало новой жизни ознаменовалась появлением иконы его старого, грубо говоря, Завета. Пусть его это и пугало, но он в какой-то степени был даже рад своему страху — это есть напоминание о том, что он всё ещё жив. Звучит смешно, но так и есть.

— Если мне вернуться к ней с теми же намерениями, с какими пришёл тогда? — Слава вышел на балкон и закурил, уходя в глубокие размышления. — Завтра новый и тяжёлый день, нужно подготовиться…